Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2019
Мария Дахмаева родилась в 1989 году в Уфе. Поэт, литературный критик. В качестве критика дебютировала в 2019 году в журнале «Вопросы литературы». Живет в Уфе.
Одна из подборок Алексея Цветкова, опубликованная в 1-м номере «Интерпоэзии» за 2017 год, так и называется – «В стране зверей». Обращаясь к изучению зооморфного кода культуры, репрезентированного в произведениях поэта, автор данного эссе обратил внимание на особое положение образов семейства кошачьих в цветковской образной системе. Рассмотрим же, как именно функционируют образы популярных в современном обществе котиков и кошечек в метатексте Алексея Цветкова.
Феномен повальной любви к кошачьим особенно наглядно виден в социальных сетях: Интернет завален роликами и изображениями котов и кошек, собирающих тысячи комментариев и репостов. Лингвистическое отражение всеобщего благодушия к котам выражается в том числе в формировании множества словоформ от исходного «кот» («котэ», «котэлло» и проч.). Существуют знаменитые коты, которые становятся персонажами интернет-мемов (Grumpy Cat, Colonel Meow, Maru и проч.). Повышается интенсивность и частотность изображения кошачьих в произведениях массовой культуры.
Вслед за кошками, сеть начала пестрить и образами-аналогами: пользователи с радостью разносят контент, посвященный лисам и енотам, котам-манулам, совам и т.д. Тенденция стремления современного человека к реализации потребности в создании умеренного, актуализированного анималистического мифа очевидна.
Нелишним будет обратиться к общему культурному коду, который присваивается котам и кошкам в системе устойчивых выражений и фразеологизмов русского языка.
Образ кота или кошки в мировой культуре в первую очередь неразрывно связан с египетским культом Бастет и поклонением кошкам в целом. Тем не менее, в христианской традиции кошки наделялись такими негативными характеристиками, как хитрость, злоба, коварство. Так, доныне существует суеверие, что если черный кот перейдет дорогу, то жди беды. Из устойчивых негативных выражений можно упомянуть «живут как кошка с собакой», «между ними как кошка пробежала», «играть как кошка с мышкой». Устойчивы также выражения, подчеркивающие кошачьи характеристики: живучий, как кошка; зрение, как у кошки. Сопряжена с кошками и тема влюбленности, эротизм: влюбилась, как кошка; мартовский кот. В целом, кошки нередко отождествляются с женщинами, женским коварством. С другой стороны, сравнение женщины с кошкой считается комплиментарным (грация, обаяние, ласка). Кошка также связана и с общерусской тоской: кошки скребут на душе. Тем не менее, доброе слово и кошке приятно. Имеют некоторый негативный окрас выражения: кот в мешке; не все коту масленица; отольются кошке мышкины слезки; знает кошка, чье мясо (сало, масло) съела и т.д.
В русской культуре большое значение имеют два культовых героя: фольклорный Кот Баюн и сформированный Пушкиным персонаж ученого кота.
В целом, образ кота и кошки в русской языковой картине мира разнится, есть здесь некоторая гендерная неоднозначность; отмечаются и положительные, и отрицательные кошачьи качества.
Возвращаясь к специфике поэтического инструментария Цветкова необходимо отметить, что зоонимы вообще, т.е. обращение к миру животных как средству выразительности, достаточно распространенное явление. Зооморфизм предполагает наделение людей качествами животных. Применение зоосемизмов в тексте Цветкова достаточно редкое явление («снова облако лапой ландшафт умывает / словно кошка сметану украв»), чаще он обращается непосредственно к зооморфизмам.
В тексте «досмотр» в присущей автору иронической манере рассказана трагическая история хозяйки мурзика, отправившейся в колясочное путешествие с домашним питомцем, над которой подшутил «шредингер один из австрияков». Кот, разумеется, в коробке ни жив, ни мертв, он «не ластится как дым» и становится «символом всех находок и пропаж». Представляется, что в общем смысле хозяйка везет не столько животное, сколько свою к нему привязанность, «возлюбленность», которая так недолговременна. Автор философски резюмирует:
кто из нас не павлову собака
то уж точно шредингеру кот
В бинарной мифологической системе текста у человека есть два варианта – быть собакой Павлова, проживая жизнь рефлекторно, или шредингерским котом, который если и жив условно, то, скорее всего, уже мертв фактически. Коробка у Цветкова это, с одной стороны, короба квартир («…мы / гиганты жеста следопыты слова / лучами вычерченные из тьмы / на час-другой и прыг в коробку снова»), с другой – гроб («простимся здесь в коробке отдохнем»). Здесь соотнесение образа кота в коробке с человеком вполне очевидно.
Много мимолетных, но не случайных упоминаний о кошках и в других произведениях автора («я жил плашмя, я столько лет болел», «элегия на приход осени», «рождественская ода», «кормчий чьи кошки серы а бурки сивы», «кто родился в день сурка», «на барабане и трубе», «звезды горошком и в нашей долине», «ничего не будет кроме», «лед» и т.д.).
В стихотворении «скончаться скажем в чине капитана» после строки «отдать весь ланч бездомному коту» происходит перелом в приписываемых персонажу действиях от пассивного рабского служения; взгляд обращается сначала к звездам, а потом герою предлагается отправиться на «марш несогласных ни на что» и «больше никогда не умереть». Примечательно, что в одном из текстов приближение смерти передается через метафору места, «куда котят топили» («колонна надвое где пополам умора»).
А в другом стихотворении, о несбывшемся, автор пишет:
словно с пирса спорхнув котенок
в перепонках проявит прыть
чтоб из мокрых одних потемок
до последних своих доплыть
Образ летучего котенка встречается снова в стихотворении «струится город на ветру», но коннотация летящего котенка с детьми, которым смешно, делает сцену трагически обыкновенной.
Пушкинский кот ученый обыгрывается Цветковым в нескольких текстах. В «стал он звать золотую рыбку» обращение к пушкинской сказке формирует обновленный миф, в который включены и кот ученый, и сам Пушкин: «пушкин на ветвях кот ученый в мыле». Поскольку «прах любое богатство, грош вся гордость» и «детство кончится и ничего не будет» кота предлагается обрить. Другое осмысление пушкинских мифов, в том числе и образа кота, представлено в произведении «сказки пушкина»:
и баюн ваш ученый пейсатый в полоску
пусть попляшет покуда мы топим котят
Цветковские «сказки» больше смахивают на перемалывание пушкинского мифа жерновами реальности. Тем не менее, из этой нарезки вырастают столпы новой мифопоэтики.
Поэтика Алексея Цветкова ориентирована на философичность, и в этом векторе понятнее становится стремление автора к мифологизации текстов через анималистические образы. Создавая свою мифологию, Цветков ставит на условный «пьедестал» не человека (напротив, человеческое «я» множественно отрицается, автор нередко сомневается в собственном существовании), а… кошку. Само водружение реализуется иронически: загадочные кошачьи организмы в астрале мяукают на луну, и их афоризмы неподвластны человеку; а гиппопотамы, медведи и волки в сравнении с котами просто не выдерживают никакой конкуренции. Что касается человека, то:
но есть и в нас крупица смысла тоже
мы роли на земле не лишены
когда с презрением на хитрой роже
лежат коты средь летней тишины
воздев к зениту лапы и живот
их чешет человек и тем живет
Формируется в поэтике Цветкова и некий общий вектор, родственный натурфилософии:
так жалобны кошки и люди
секрет этой жалости прост
у них обагренные руки
мечтательный по ветру хвост
В этом произведении автор отмечает, что «времени лучшие годы… кошкой провел». Человек и кошка объединяются общими признаками (в некоторых текстах еще очевиднее: «мы кошки в нашей небольшой ловушке»), а финальная мысль текста утверждает допущение, что природа прекрасна – для общего же счастья осталось только любить наловчиться.
Некоторая божественность и мистичность придается кошачьей породе, хоть и косвенно, в тексте «все же должна быть живая кому по силам». Живая сила, которой по силам обозначать краски судьбы, характеризуется автором в том числе и так:
глаз не отводит от стиснутых в лапках пялец
песню мурлычет и вечные годы мчатся
Здесь явно проявляется образ некой мистической кошки, который замещает античный миф о Мойрах. Цветков создает собственный миф, в котором нити судьбы всецело отданы в цепкие лапки мурчащего божества.
В мифотворчестве «последней песни» Цветков обращается к постапокалиптическим картинам, где волки, лисы и платиновые коты собираются войной на «мертвые города», а след человека уже, фактически, стерт с лица земли. В произведении «про кота» описывается сюжет, когда у костра собираются люди, и пытаются спеть, и тогда:
один размечтался что видел кота
хвостатую выдумку божью
но будучи спрошенным где и когда
заплакал над собственной ложью
Трудно представить себе человека, который не видел кота; уже по этой небольшой детали мир, изображенный Цветковым, приобретает черты постапокалиптической реальности.
Так, оттолкнувшись от переосмысления пушкниских сказок и общих культурных представлений о кошачьих, Цветков обратился к созданию собственного мифа, который отвечает, с одной стороны, духу и потребности времени, а с другой – откликается на запрос массовой культуры в трансформации представлений о природе и животном мире. В поэтике Цветкова продолжается, очевидно, трансформация огромного пласта культурного кода, в котором образы животных становятся механизмом создания единого мифологического пространства.