Перевод с нидерландского и вступительное слово Анастасии Андреевой
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2019
Перевод Анастасия Андреева
Виллем Рогхеман (Willem M. Roggeman) – поэт, прозаик, эссеист, критик, литературный редактор. Родился в 1935 году в Брюсселе, где и живет в настоящее время. После школы изучал экономику в Гентском университете. С 1959 по 1981 год работал журналистом в газете «Последние новости», писал статьи о литературе, изобразительном искусстве и джазе. С 1981 по 1993 год был директором Фламандского культурного центра в Амстердаме. Работал редактором в литературных журналах. Был председателем общества Луи Поль Боона. Первая публикация Рогхемана вышла в 1956 году, после того как он получил главный приз в поэтическом конкурсе, первый сборник стихотворений – в 1958-м. С тех пор стихи Рогхемана печатались в бельгийских и зарубежных журналах, поэтические книги были переведены и изданы на многих европейских языках. Виллем Рогхеман – обладатель нескольких литературных премий, в том числе международных.
Анастасия Андреева – поэт, прозаик, переводчик. Родилась в 1973 году в Ленинграде. Публикации в журналах «Крещатик», «Слово/Word», «Этажи», «Волга», «Новая Юность», «Плавучий мост». С 2004 года живет в Бельгии.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Один из известных фламандских критиков назвал Виллема Рогхемана художником, пишущим картины словами. Его стихотворения, как говорит сам поэт, рождаются из образов. Так же и перед читателем они предстают живописными полотнами, на которых изображение появляется с помощью слов, контраст и объем достигаются неожиданными метафорами, передача настроения усиливается интонационными переходами. Отчасти это объясняется тем, что Рогхеман не только поэт и писатель, но и художественный критик. Четырнадцать лет он возглавлял Фламандский культурный центр в Амстердаме и занимался организацией выставок, писал статьи для искусствоведческих журналов, издавал книги, посвященные живописи.
Виллем Рогхеман занимает особое место во фламандской поэзии. Не принадлежа ни к одному большому течению, но используя художественные приемы реализма, романтизма, сюрреализма и постмодернизма, он вырабатывает собственную манеру письма, его голос обладает яркой индивидуальностью и неповторимостью.
Предлагаемая вниманию читателей подборка состоит из стихотворений, вошедших в книгу «Портреты». Эта книга сейчас готовится к изданию, в нее вошли стихи разных лет, посвященные великим художникам, поэтам, философам, композиторам, архитекторам. Можно сказать, что Рогхеман пишет свою историю человечества, не историю войн и смен власти, а историю выдающихся людей, создававших нашу культуру. В этих стихотворениях точная биографическая фактография контрастирует с пронзительной лирикой и экспрессивностью образов, что производит удивительный эффект: погружая в описываемое время и пространство, неожиданно выводит читателя на тот уровень, где он начинает видеть и самого себя, включенного в это время и пространство.
Некоторые стихотворения Виллема Рогхемана уже публиковались на русском языке в блестящих переводах Дмитрия Владимировича Сильвестрова («Иностранная литература» №12/1996, №7/2007), а в 1998 году в московском издательстве вышел поэтический сборник «Воздушный пловец».
Представленные стихотворения переведены на русский впервые.
ИГОРЬ СТРАВИНСКИЙ И ПОЭТЫ
В высоких тонах севера скрипит тундра.
Лишайник сердобольно укрывает замерзший грунт.
Радостно вбегает ящерица в город на Неве,
чертит прямые линии вокруг больших зданий
Невского проспекта и неуверенно отправляется
на поиски памятника Пушкину.
Здесь, в Санкт-Петербурге, его родном городе,
построенном на 101 острове, на топкой земле,
глубоко отпечатались следы Стравинского,
регулярно шагающего до консерватории,
где его учитель Римский-Корсаков
давал ему уроки композиции.
Под его влиянием он написал в 1908 году
симфоническое стихотворение «Фейерверк»,
которое отметил Сергей Дягилев
и попросил написать музыку
для своих «Русских сезонов» в Париже.
Дягилев пробудил невиданный доселе
интерес к балету, ангажировав
таких величайших танцовщиков, как
Нижинский и его сестра Нижинская.
После успеха «Жар-птицы» в 1910 году
Стравинский написал для «Русского балета»
«Петрушку» и «Весну священную»,
ставшую самым большим скандалом
в музыкальной истории Парижа, когда
перед безумно орущей публикой
композитор предстал в невиданном свете.
Темные массы звуков, с помощью которых
первобытный человек заклинает божество света,
чтобы весна одержала верх над русской зимой.
Мотиву динамической природы свойственны
метаморфозы в амелодичных произведениях
с их бесконечным варьированием ритма,
лежащего развернутым на ладони.
За несколько часов до своего последнего выступления
19 января 1919 года Вацлав Нижинский,
звезда «Русского балета», начал делать записи
в своем легендарном дневнике, в течение
двух месяцев он вел его ежедневно,
пока не погрузился в безумие.
В голове звон стекла.
Кто-то разодрал его имя в клочья.
Тогда он покидает свое тело, чтобы обрести другое.
Серебряный храм, тратящий солнечный свет.
В концертном зале Амстердама
в 1924 году Стравинский невозмутимо
дирижирует «Весной священной»,
пока снаружи, на Музейной площади,
льются потоки золотого дождя.
В том же году он встретит в Париже
Владимира Маяковского, русского поэта,
изменившего языку футуризма.
Он видит, как затонувший корабль
вдруг поднимается из морских глубин
и мирно покачивается на водной глади,
на которой нет ни единой морщинки.
В 1951 году Венеция стала свидетелем
явления миру оперы «Похождения повесы».
Либретто было написано У. Х. Оденом,
но в музыке заметно, что Стравинский
расставляет акценты по-своему.
Ранее швейцарский поэт Ш. Ф. Рамю
предоставлял ему тексты для
небольших музыкальных постановок.
Композитор любил сотрудничать с поэтами,
но иногда смерть писала быстрее.
Поэтому он сочинил в 1954 году
«Памяти Дилана Томаса»,
«серию» траурных канонов и песню
для тенора, струнного квартета
и четырех тромбонов, посвященную
томимому жаждой поэту из Уэльса,
который умер слишком рано,
чтобы работать со Стравинским.
Подобно тому как многие литераторы пишут,
подражая своим предшественникам,
Игорь Стравинский творил на основе
образцов уже существующих форм
в музыке Римского-Корсакова, И. С. Баха,
Бетховена, Моцарта, позднего Вебера,
Шуберта, Грига, и даже американского джаза
или григорианских хоралов, как в его последней
великой работе “Canticum Sacrum”, написанной
в 1955 году и состоящей из пяти частей,
что соответствует пяти куполам
собора Святого Марка в Венеции.
В тумане зимнего утра, насвистывая, гондольер
отталкивает от причала лодку под черной вуалью.
Ни одна жалоба не раздавалась так тихо над этим каналом.
С угасшим взглядом выходит из ночи смерть и
ведет Томаса Манна за руку к самой одинокой из земель.
То, что Стравинский перенял у других,
всего лишь стилистический субстрат.
В музее звуков и звучаний
он переходит к реконструкции тишины.
Любитель прогулок по заросшему
железным кустарником полю,
между металлоломом устаревших образов
с заржавевшими останками идеи.
Потому что никто не создает из ничего.
«Только Бог творец.
Я создаю музыку из музыки».
Все появляется по образу и подобию.
Эмоция звучит отчужденно
в его гомофонной манере письма.
Слова вспыхнули в нем фейерверком,
и он произнес: «Музыка ничего не выражает».
Многих это возмутило, они свернули
и вложили слова обратно ему в рот, так что
последний еще раздающийся звук стал неслышным.
Стравинский, который со своей женой,
русско-французской художницей,
много лет прожил в Голливуде,
был похоронен в 1971 году в Венеции.
Годом позже поэт Эзра Паунд
присоединится к нему.
ШАРЛЬ БОДЛЕР В БРЮССЕЛЕ
С раскаленным чемоданом меланхолии
Бодлер приезжает в Брюссель 24 апреля 1864 года,
спасаясь от кредиторов и в надежде
найти издателя для книги своих стихов,
взрывающихся на каждом углу.
Он мечтает о черной богине
в номере гостиницы «Гран Мируар»,
на улице де ла Монтань, 28,
с патио и золотистым фонтаном,
из которого бьет ключом время.
Ад его памяти приводит обратно
во времена путешествия на Калькутту,
когда ему грозило погрузиться
в обитель смерти, но дальше
Маврикия он не добрался.
Влечение, от которого стынет кровь в жилах,
гонит его, как сон под тропическим ветром,
и тихие упреки доносятся из постели.
Поэт хотел сбежать, но оказался запертым
в зеркале. В его душе идет дождь.
В его глазах образуется озеро.
Пять капающих пальцев на каждой руке.
В один ярый миг ему открывается
искусственный рай гашиша.
Он пронзает ночь кинжалом
и слепнет от собственного света.
Тогда, вырвавшись из тела,
становится словом, летящим по небу.
Он идет по воображаемым улицам,
прикасается к сознанию утра,
думает о духах вымышленных женщин,
рассеянно ласкает любовницу,
будто вырезанную из эбенового дерева.
Между тем город потрескивает у его пальцев.
Около Порт-де-Намюр он медленно идет
вихляющей, почти женской походкой
по насыпи земной дороги.
Со своим идеально белым воротником
он похож и на священника, и на актера.
На носках лакированных туфель
он элегантно перепрыгивает дождевые лужи
и отражается в каждой витрине,
выискивая зло в проклятых словах,
которые, как цветы, распускаются на бумаге.
Он перечеркивает страдание,
находит красоту в проституции,
в морщинах на коже старух,
настрадавшихся из-за любовников,
детей или собственной вины.
Тело, заминированное сифилисом,
разъедается патиной инородных демонов:
параличом и расстройством речи.
Когда его воспоминания меркнут,
распадается лицо в освещенной витрине
и становится рисунком Матисса.
Город рыдает за облетевшими фасадами
и открывает другую перспективу на бедность.
Как тоскливо поет запустение слабо освещенных комнат,
где одинокий поэт лежит среди пустых бутылок
и думает о креолке, крикливой Жанне Дюваль,
о ней, с ее мягкими темными грудями,
невнятными источниками его горя.
Он нежит красоту шрамов
и становится приятелем собственной тени.
В церкви Сен-Лу в Намюре он видит
своего друга Фелисьена Ропса, чей облик
размывается и исчезает в шорохе ночи.
Бодлер умер на руках своей матери,
которая никогда его не понимала.
На Монпарнасе иногда можно услышать, как он
все еще стонет и изрыгает проклятия в своей могиле,
И всякий раз прорастает дикий цветок,
выкрикивающий новое имя зла.
РУКОПИСЬ ГОМЕРА
Дом на холме открывает вид на море.
Сидя под виноградным кустом, Гомер ест сувлаки.
Он все еще ждет, когда вернутся герои.
Затем выходит из мрака младая Эос,
залившись румянцем между его перстами[1].
Белые дома греческих островов
отражают солнце в его обожженных глазах.
Где-то сатир играет на панфлейте
и поет песню Теодоракиса.
Гомер вздыхает, не решаясь рассказать
об истине, которая ему так хорошо знакома,
которая продиктована традицией.
Зевс, пасущий белые облака,
улыбается трясущемуся старику.
Муза крутит и вертит его вещающее тело
вокруг зари, которая вышла из мрака младая,
залившись румянцем между ее перстами.
Гекзаметрами питает свой гнев Ахиллес,
чья рука стала острой, как копье,
плачущее в его горестном друге Патрокле.
Певец из Смирны, ясновидец
далеких сцен войны при Илионе,
его голос раздавался в песнях
о скитаниях, длящихся двадцать лет,
и о внезапном возвращении домой.
Но море все еще тревожит душу
божественного героя, которого спящим
привезли феакийцы на берег Итаки.
На Олимпе дитя богов бьет по луне,
продолжающей катиться обручем.
И снова выходит из мрака младая Эос,
залившись румянцем между ее перстами.
На стенах лабиринта полно граффити, полный
ярости минотавр пожирает подростков.
Гомер смеется над подмигивающим циклопом.
Тому известна тайна греческого поэта,
сумевшего первым написать чужеземные буквы,
ввезенные финикийцами вместе с товаром.
Он забывает Мнемозину, заметно слабеет
и покорно забирается в черную клетку ночи.
Его слова разбиты в щепки, но потом опять
дует Посейдон в паруса воображения.
В Бостонском музее хранится его каменная башка.
Поющая кариатида в Афинах приходится ему женой.
Рафаэль рисовал его сидящим
и положившим руку на манускрипт.
Демиург со словами из мрамора.
Нимфа Калипсо держит в плену его тень.
Ионическое море тайком затекает в комнату.
Так он сбегает из сада ее желаний.
Микены, прославленные глыбами,
использованными в строительстве,
выдумали циклопы. Их слюни
еще блестят на гривах каменных львов.
Позднее с моря придет милосердная смерть
и укажет на него своим пальцем из слоновой кости.
Срок действия жизни все быстрее подходит к концу.
Уже низвергают пушки острова Наварон[2],
и порт Пирея, как прежде, затянут дымом.
Тогда Гомер радостно танцует сиртаки
со строящей глазки Еленой из Спарты,
пока не выходит из мрака младая Эос,
залившись румянцем между его перстами.
Перевод с нидерландского Анастасии Андреевой
[1] Здесь и далее в этом стихотворении обыгрывается строка из «Одиссеи»: «вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос» (перевод В. Жуковского). – Прим. пер.
[2] Имеется в виду художественный фильм «Пушки острова Наварон», вышедший в 1961 году и посвященный Второй мировой войне. – Прим. пер.