Евгения (Джен) Баранова родилась в Херсоне, жила в Крыму. Окончила Севастопольский национальный технический университет. Автор публикаций в журналах «Дружба народов», «Prosōdia», «Крещатик», «Homo Legens», «Юность», «Дети Ра» и др., а также книги стихов «Рыбное место» (СПб.: Алетейя, 2017). Лауреат нескольких литературных конкурсов, премии имени В.П. Астафьева, премии журнала «Дружба народов». Участник арт-группы #белкавкедах. Живет в Москве.

 

 

ПРИСТУП

 

Сначала шрифт пойдет курсивами,

а после сердце занырнет,

туда, где лыжники красивые

с ботинок отбивают лед.

И так румяно им и льдисто им,

и так морозно мне дышать,

что вспомню тени волокнистые

на Черноморской, 45.

Шелковицей давлюсь ли, смехом ли,

машинки ль собираю в ряд.

А лыжники твердят: «Поехали!»,

голубоглазо так твердят.

Увижу очередь с авоськами,

водой из «вальтера» пальну.

Где детский парк «Ласкаво Просимо»

и почему нельзя вдохнуть?

Кто в дом принес котенка рыжего?

Кто ел до завтрака халву?

Как близко проскользили лыжами!

Я замерзаю.

Я живу.

 

 

*   *   *

Взрослых не существует, – говорит Николай Алиске.

Алиска кивает, просит сушеных фиников.

Кто, как не дети, в долг дают без расписки,

карамель похищают с блюдечка в поликлинике.

Кто, как не дети, в офис проносят пиво,

верят обрядам, лечат обиду матом.

Николай продолжает:

вырастешь – станешь лживой,

как Гулия Аркадьевна из десятой.

И будешь – ворочаться гулко во чреве спальни.

И будешь – домой возвращаться как можно тише.

Алиска согласна. Ей хочется торт миндальный.

Ей хочется к маме.

Но Коля ее не слышит.

 

 

*   *   *

Над жизнью плачет индивид,

а дом его клюет,

жестяным носиком стучит,

бурчит водопровод.

Куда-куда ты уходил?

Куда-куда пришел?

А человек ревет, дебил,

ему нехорошо.

Прости, он дому говорит,

я шел, куда нельзя.

Я наблюдал метеорит,

выпиливал ферзя.

Я вырубал газетный лес,

я не жалел подошв.

Я добирался, я воскрес,

зачем меня клюешь?

Затем что слаб, затем что впрок,

затем что жизнь легка,

что тишиной изъеден бок

и твой, и пиджака.

 

 

*   *   *

Коснувшись мокрого плеча,

гадал на гуще перекресток.

Добром хотелось отвечать

на слякоть сумерек бесхвостых.

 

Что прятал осенью под лед,

перебродило, заиграло –

теперь шуршит, скрипит, поет

и раздражает поначалу.

 

Теперь хоть яблоком хрусти,

хоть вспоминай жильцов нездешних,

побег уже неотвратим,

как неизбежен рост черешни,

 

как встреча с водкой забулдыг,

как сон любовников усталых…

Побег воды, побег воды

из чашек белого вокзала.

 

 

ХВОЯ

 

Я вот все думаю: сосны ли солнце казнят?

Кровь или краска дрожит на зеленых заборах?

Матушка-хвоя, возьми мое тело назад,

плечи укутай в коричневый шелест и шорох.

 

Эллином дивным воспрянь над моей пустотой,

слизывай глину с ногтей одичавших пожарищ…

Кем бы ты ни был, деревья придут за тобой.

Что, кроме плоти, ты нежному лесу подаришь?

 

Бронза и уксус, художники и корабли…

все исчезают, хотя заслужили иное.

Я вот все думаю – долго ли, коротко ли.

Не отвечает медовая матушка-хвоя.