Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2019
Евгения Риц – поэт, литературный критик. Родилась в 1977 году в Горьком (ныне – Нижний Новгород). Автор двух книг стихов. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Воздух», «Новый Берег», «Урал» и др. Живет в Нижнем Новгороде.
* * *
В парковых дебрях не трава стояла,
Не снег лежал,
Но иной материи выверты и овалы
Складывались в пожар.
Этот парк был внутри, он был, прямо скажем,
Грудной, как жаба,
И по ходу вспомним ведьму и молоко,
И побитые яблоки в нем лежали
Близко и далеко.
Под белесым камнем, лежачим и близоруким,
Не вода бежала, но свет бежал,
И его доверчивые подруги
Возмущались полными ртами жал.
* * *
Лежит в могиле из могил
Засыпан до поры,
Когда над ним под пенье пил
Засвищут топоры.
Могучий лес до трех небес,
Четвертому не быть,
Как лимузин, несет невест
Во всю стальную прыть.
Одна ударит и сбежит,
И кружевной мелькнет
Ее надеванный прикид
И ненадежный рот.
Каемки синие взметут
И красные взметут,
И всякий день захочет быть
Она не только тут.
Так что который час бежит,
И пятки холодят
Макушки елей или лип
И плач лесных галчат.
А за каймой, за окоймой,
Насколько хватит глаз,
Колючий воздух городской,
Горючий чистый день деньской,
И денег хватит, и покой
Приемный целый час.
* * *
Здесь железная дорога превратилась в ртутяную,
Рдяный поезд-огонек улетает в хлябь земную,
И поют его вагоны, бьют друг друга по бокам,
Город через запятую
Прибирает их вокзальным
Звоном к стянутым рукам.
Пробирает их вокальным
Голодом меж тамбурами,
Точно между шампурами
Огненно-мясной просвет.
Вьются сполохи по рельсам,
Выходи, давай, согрейся,
Из хрустального плацкарта,
Из общественного места.
Это честь твоя задета,
На нее пальто надето,
Чемоданчик на колесах,
Сигаретка на губе.
Ветер вьется без вопросов
Между зимних голубей.
* * *
Я твоя на всегда-всегда,
Как лесные духи,
Бегущие в города,
Как пустынные джинны на провода,
Как морские рыбы плечом в причал,
И речные рыбы, и тусклый остывший чай.
Нам ли мыкать старость без пять минут,
Нет, уже без трех, как же они манят,
Ты мой брат
И корзина яблок, и скорбный труд,
И пожитый скарб в паутине пут.
* * *
На длинных дорогах садов и песков
Присядет знакомый товарищ.
Он верит себе, потому что таков
С ним ветер. А ты привираешь
Холодную дымку на левом глазу
И отблеск пожарный на правом,
Но вместе они не составят грозу
С ее неотъемлемым правом.
Огонь и вода составляют дитя,
Помятую взрослую особь
С прожаренной плотью на мокрых костях,
И больше она не попросит
Ни пить и ни есть, ни в траве полежать,
Ни быстрой удачной карьеры,
Покуда округа – зернистая гать,
Плывущие сушей карьеры.
* * *
Здесь долгий дом под хлопьями тумана,
Он долгий ввысь, он высокоэтажный,
И у него в окне зияет рана
От занавески хлопчатобумажной.
Он високосный, и в его деталях,
В раскрошенных дверях, в раскатах плоской крыши
Находится не то, что не искали,
А говорится то, что не надышат.
Их переселят всех к аэропорту,
В слепую глушь, где нет метро ни метра,
Один трамвай, восьмой или четвертый,
Меж пьяных глаз проходит незаметно.
А он останется, теперь уже не ранен,
Но экскаватором пока еще не тронут,
Но воздух сразу хлынет из пробоин
На землю тяжкую в ее земной короне.
И выйдут эльфы, выйдут и сильфиды,
И саламандры в сполохе конфорок
Своей толпой на городские виды,
Прозрачные, хотя они не морок.
* * *
Старик, идущий в планетарий,
Двадцатый год, тридцатый год.
В могучей поднебесной таре
Такое небо настает,
Что не звезда с звездою скажет,
Но кресло выкрикнет спине,
Как пахнет холодом и сажей
На круглых улицах извне.
Так говорит озон беззвездной,
Еще не взрезанной серпом
Арбузной корочки морозной
Под долговязым грузным ртом.
Дымы уходят в стратосферу,
Не выкликая имена.
Да, мы уходим, страстотерпцы,
Не выключая и меня.
Но здесь меня еще не будет,
Где душный вязкий кинозал
Дрожит, как бы воздушный студень,
Чуть приникающий к глазам.
Старик, в нем видя ночь и утро,
Еще медведиц и волков,
Становится живым, как будто
На самом деле не таков.