Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2018
Людмила Херсонская – поэт, переводчик. Окончила Одесский государственный университет. Публикации в журналах «Новый мир», «Знамя», «Интерпоэзия», «Крещатик», «Новый Берег» и др. Живет в Одессе.
* * *
Хочется жить, чтобы была Юрмала,
Белая снизу, белая небывалая,
Сверху сосновая, колкая, как придумала,
Или запомнила с бантиком злая, малая.
Девочка, девочка, где твоя мама старшая?
Что ты кусаешься, колешься, словно хвойная?
Пахнешь с утра манной комковой кашею,
Девочка, девочка, тонкая и нестройная.
Ах, убежать по колено в море холодное,
Ах, оглянуться, сосны до неба падают.
Детское счастье, оно, безусловно, водное,
Даже при каше, которую детям с утра дают,
Даже при кашле, даже сквозь губы синие,
Длинные волны с разбегу о дно коленками,
Длинные чайки идут вдоль берега линией,
Манная каша, какао с пухлыми пенками…
* * *
выше одного дома,
какого, уже не вспомнить,
девочка смотрит вниз, проверяет высоту ногой,
приседает, пробует локтем –
не слишком ли горяча
высота, не достающая до плеча,
ничем не пахнущая, кроме строительной пыли,
поди пойми, зачем высоту разбили,
если высота это небоскреб, то какой строительный кран
сможет на высоте жениться?
высоко в небе стоит девочка-ученица,
низко на земле за девочкой наблюдает прораб
в каске, как будто он строительный краб,
и его клешней можно выдернуть важный шуруп,
перекусить провод, соединить стыки труб,
хорошо бы и девочку от высоты отвести,
но там, где кирпич, там всегда хоть трава не расти
* * *
беспризорные кошки – почему это все тебе
проходят, пожимают плечами
брошенные старики-соседи – твои,
купить лекарство, пробить грязную ванну
принести одеяло, еду – всем любопытно
проходят мимо пожимают плечами
оно тебе надо не надо не надо,
старый сосед топчется на твоем крыльце
спрашивает, где он не знаю,
спрашивает, кто его бросил
твое крыльцо покрыто трещинами
девочка (мама куда-то ушла) говорит, это морщины
* * *
3̶0̶ 50
перелистываем дни угасающей жизни,
как перелистывают календарь
настольный, вечный
с переворачивающимися цифрами,
клац – и 30-е, 31-е, 32-е
крутим пальцем у виска железной игрушки
суббота воскресенье понедельник
год 2018, 50-е июля
железный календарь перекидной страны
стоявший на карнизе детства
* * *
Чей футбол? Какого крыма? Серый памятник в пейзаже,
Серый мяч, голкиллер лысый, три вороны у ворот.
Настоящие мужчины все убийцы, только в джазе,
Только девушки с флажками, только все наоборот.
Кто кому забил на это, кто в трибунах шито-крыто,
За кого они больные, кто с мячом наперевес?
Плачет чистая старуха у накрытого корыта,
Истекают соки-сроки, исчезает синий лес.
Всюду иней, синий иней, синий иней цвета хаки,
Всюду чистая старуха, не поймаешь, не подашь.
У накрытого корыта в неопознанной рубахе
Наша Таня громко плачет. Жизнь прожить – не поленаш.
ИЗ СЕРИИ «СЧАСТЛИВЦЫ»
российский военный парад
очень похож на ад
по площади ползет нехорошее, гусеницы раздвигая,
за пупырчатой машиной смерти идет другая –
«предназначенная для уничтожения живой силы»,
ветераны смотрят из братской могилы
на костыли-портреты,
думают, лучше бы красили скамейки, жарили котлеты,
а они детей одели в солдатов, нацепили им жучьи знаки.
на девушке в мини, если смотреть снизу – трусы цвета хаки,
на голове, как перевернутая лодка,
стоит пилотка,
девушка пробует ногтем крупное железное насекомое,
похожее на пушку, нащупывает искомое
с дулом, с хоботом, с боеголовкой,
пахнет столовкой.
ветераны вздыхают, после нас хоть потоп, хоть бесстыжий поп,
благословивший смерть святою водою, хоть этот полк,
хоть скверна, хоть тупое мычание,
только бы молчание, хотя бы на минуту молчание…
* * *
он четко разделяет понятия евреи и ж#ды
я видела доску, на которой он их разделяет
наших евреев отделяет от ненаших
толстых отделяет от тонких
жилы от мяса
мух от котлет
худой помощник повара
кадык длинные пальцы
четыре из них забинтованы
под бинтами – грязная вата
Н.Х.
Платье грубого помола,
темный фон цветастый ситчик.
Кормят музой богомола,
кормят семечками птичек,
кошечке дают сметану,
все, что есть, дают собачке,
кормят бинтиками рану,
балерину в белой пачке
кормят танцами и сливой,
кормят басню соловьями,
кормят голубя оливой,
дождевую воду в яме –
осыпающимся садом.
Кормят всех на белом свете.
Даже слезы, даже градом,
даже смертью на диете.
* * *
первое, что ты видишь,
покачиваясь на руках у папы:
он идет вдоль длинной серой стены,
бесконечной, высокой, какими стены и быть должны,
но что ты можешь знать о стене
кроме того, что она вовне?
она тянется параллельно с новым миром твоим,
который наш, мы его построим и отстоим,
отлежим, отсидим, отходим в желтых сандалиях,
подметем, отметелим и прочее и так далее.
но далее это прекрасное в песне далёко
а вдоль стены скользить это не будь жестоко,
папа тебя несет в социализм в победу,
и ты как раз поспеваешь к обеду.
а на обед манная каша в комочках,
и ты рада стараться сидеть в дочках,
в стенах небольшой советской хрущевки,
статуэтки, пластинки, так, мелочевки.
ленин и лебедь, лента косы плести,
пальто подшитое мехом с тоской в шерсти,
желтые варежки, сладкие от мороза,
открытка к 8-му марта – тюльпан-мимоза.
бумажная кукла, называется света,
в почтовом ящике по подписке газета,
в квартире двухкомнатной по прописке четыре…
больше ничего о мире. но что ты можешь знать о стене?