Вступительное слово Геннадия Кацова и Рики Кацовой
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2018
«70» – МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЕКТ, ПОСВЯЩЕННЫЙ 70-ЛЕТИЮ
ГОСУДАРСТВА ИЗРАИЛЬ
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
«70» – международный литературный проект (https://krikph.com/israel-70/) нью-йоркского издательства KRIK, посвященный 70-летию Государства Израиль, которое было основано 14 мая 1948 года.
Главная часть проекта – одноименная поэтическая антология[1], в которую вошли стихотворения 70 современных русскоязычных поэтов из разных стран мира на еврейско-израильские темы. В проекте приняли участие авторы из Израиля, США, России, Украины, Беларуси, Латвии, Эстонии, Германии, Франции, Великобритании, Италии, Швеции, Ирландии и Австралии.
Печатная версия антологии вышла в Нью-Йорке в марте нынешнего года.
Данная публикация, по выбору издателей, отражает лишь небольшую часть этой значительной антологии. Мы благодарим «Интерпоэзию» за возможность представить проект на страницах журнала.
Геннадий Кацов, Рика Кацова
Александр Бараш (Израиль)
* * *
Голова в полосе отлива. Воздух сед
и скрипит как кровать.
Расскажи мне, Иосиф Флавий,
об умении выживать.
Слева пальма, а справа ибискус.
Небосвод – сухой водосток.
Это выход – по кругу и наискось,
переход из стекла в песок.
Я свидетель, почти бесплатно,
но никак не пойму, в чем здесь суть.
Объясни мне, Иосиф Флавий,
как слепить прозрачный сосуд.
Золотому уменью всё бросить
и в другом измереньи собрать,
научи, хитроумный Иосиф –
фарисейству не умирать.
Новый день – как пакет для мусора,
чист, бесцветен и пуст пока.
Слева пальма, а справа ибискус.
Голова затекла как рука.
Андрей Грицман (США)
ДУША МЕСТА
По поводу ситуации, моя дорогая.
Она, по-прежнему, грустная,
по меньшей мере.
Теряешь одну,
приходит другая.
Но каждый сам, в одиночку,
боится своей потери.
Что такое потеря?
Поиски дома, пустое место
в груди субъекта.
Правоверные за меня
справляют субботу
где угодно, а я, молодея,
ношу по гостям грудную клетку.
Как стареет женщина?
Память о боли,
крик: «Филипп!» – в окно,
в горящую бездну.
Забота о пыли.
Мужчина стареет, как волк в диком поле,
ища реку родную.
Потом на пределе –
видит душу свою как маяк в тумане,
плывущий, зримый, недостижимый.
Корабль жизни проходит мимо
в мерцающем караване,
и на борту неразборчиво имя.
Что же остается?
Глоток свободы. Приятие неизбежного счета,
счета,
заботы,
вечерняя почта.
О чем, Всевышний? Дожить до субботы,
До Рош га-Шана, до Эрец –
и там залечь ночью.
Камень стынет медленно.
Звезды хрупки. Пахнет
горящим вереском, мусором,
от Рамаллы, сухой кровью.
Лежу один, поднимая к луне
озябшие руки, своему покою не веря.
И на меня, тихо старея,
глядят удивленно
масличные деревья,
так и не узнав, что они деревья.
Ян Каплинский (Эстония)
* * *
Моя тетя знала их хорошо, мне известны
лишь их имена и воспоминания о них:
жестянщики, галантерейщики, адвокаты, врачи.
Генсс, Михелсон, Ицкович, Гулкович…
Где они? Кто-то еще попал сюда, на кладбище,
под камень с надписью на иврите. А те,
которых тетя встречала на улице во время оккупации –
желтый шестиугольник на груди – и с которыми
она даже поговорила, к ужасу своих подруг, –
они не здесь, они разбросаны
по безымянным могилам, канавам и ямам,
здесь и там, во многих странах, бездомные в смерти,
как и в жизни; может быть, кто-то из них
еще реет крупинкой пыли в воздухе
и до сих пор не опускался. Иногда думаю,
что если я был бы физиком, хотел бы изучать пыль,
все то, что носится в воздухе, вьется в солнечных лучах,
попадает в рот и глаза, в гренландские льды
и на полку между книгами. Может быть, иногда
мы встречались бы с вами под микроскопом:
Исаак, Мардохей, Зара, Есфирь, Суламифь.
И кем вы все были? Может быть, и сегодня
я вдохнул крупинку из вас вместе с тем
опьяняющим весенним воздухом, может быть,
крупинка из вас опускалась на белый-белый
цветок яблони в бывшем саду моего деда,
или на мою седую голову.
Дмитрий Строцев (Беларусь)
ПЕСОК И ВЕТЕР
где в ливонский песок царь-язык зарыт
на песочных часах городок стоит
янтарный
и ползет караван хайвеем
и змеится конвой вайфаем
гуманитарный
гул над молом стоит
ленин в колокол перелит
по утрам лютеран веселит
мы взяли машу и андрея
наведать прадеда в либаве
из дюны выкопать еврея
обнять иосифа и анну
поймать ганзейский луч на куршу
австрийский мяч поднять на кунгу
где карл и петр домами дружат
а
царь-ветер
им служит
и свитр
вяжет
и дышит
что хочет
где в либавский песок идиш-рай зарыт
на песчаных ногах юден-ад стоит
кромешный
и ползет караван синаем
и змеится конвой енисеем
энкавэдэшный
говори
где рождается ветер
во рвах расстрельных
и ртах оскаленных
шкеде
закипает в волнах и взрывается в небе
натекает тучей и настигает повсюду
все вытесняет и замещает собой
гнет и сминает зонты и кроны
все мешает с дождем и песком
забивает глаза и уши
заушает
возмущает
разрывает
и раздувает ноздри
раздвигает и переполняет дома и умы
в сердца вселяется и веселится
собою тешит и тешится и не утихает
повтори
где рождается ветер
20 августа 2014
Михаил Гробман (Израиль)
* * *
Смертною влагой наполнены чаши безмолвного Хермона
Птиц прерывист полет
Встреча камня и света в обратной глубине высоты
Шелест крыл серафимов
Сияние славы огня
О железное время песчаных дорог –
Стон шофара проносит тебя через сны через бедные годы любви
Погруженный в горячее золото лета
Я молю о немногом
Но голос мой мертв и забита землею гортань
И рассыпаны кости
Это плачет душа моя в необратимости пыльных дорог –
От холмов иудейской пустыни до гиперборейских морей
Разлетелись обрывки ее белоснежных одежд
Остановись!
Нет спасенья без этих холодных камней
без горькой воды без разлуки
Мы вернулись сквозь вечность
В сияние славы огня
15 сентября – 3 октября 1975. Галилея Махане Ифтах – Иерусалим. № 401
Марина Эскина (США)
ПРОГУЛКА В ДОЖДЬ. ИЕРУСАЛИМ
Дождь сговорился с ветром, и от шершавых стен,
Куполов, смотровых площадок, ворот и башен
Отмывается время, к ним приникшее с тем
Только, чтоб не казался страшен
Лик его в пустоте
В дождь города похожи, оставаясь собой.
И никогда не виденное узнаётся сразу.
Тысячелетия, смытые прописью дождевой,
Отправляются ночевать на базу.
Вереницей, гурьбой.
И, принимая века за свое жилье,
За бегущий узор на сувенирном блюдце,
Мы убеждаем себя вполголоса: так же льет,
Как тогда, значит, можно еще вернуться
В этот город и тот…
Евгений Лесин (Россия)
МЕТОД САРДИН
Голые люди ложились в ямы.
Их поливали из пулемета.
Ну а потом, естественно, в яму
Быстро спускался специалист.
И добивал, кто еще не умер,
Тех, кто еще не встретился с богом,
Если, конечно, он существует,
Если, конечно, бог существует.
Не рассуждая, специалист
Просто стрелял, где еще дышало
То, что недавно имело имя.
Ну а потом вылезал из ямы.
Чтобы другие лезли в нее.
Чтобы вторая партия голых
В яму спустилась, легла на мертвых.
Чтоб головами к ногам убитых,
Чтобы ногами к их головам.
Голые люди ложились в ямы.
Их поливали из пулемета.
Звали опять же специалиста,
Специалист опять приходил.
Так заполняли ров постепенно,
Экономично и инженерно,
Метод сардин, соблюдай порядок.
И уважай упорство и труд.
Немцы, они народ аккуратный,
Немцы, они народ прагматичный,
Впрочем, стреляли совсем не немцы.
Местные только – зачем солдат
Зря подвергать ненужному стрессу?
Пусть уж солдатик идет, воюет.
Пусть он не думает о расстрелах.
И воевал солдат хорошо.
Метод сардин. Несчастная рыбка.
Каждый из нас несчастная рыбка.
Завтра придут во имя… Неважно.
Были бы люди, имя найдут.
Завтра придут, а может, не завтра,
Главное даже вовсе не метод.
Даугавпилс, музей Холокоста.
Метод сардин. И сосны вокруг.
Борис Херсонский (Украина)
* * *
нас выпалывали на огороде как выпалывают сорняки
с корнем не суйся с корнями своими в наш огород
в государстве железной маски и железной руки
живут волевые люди и звери хищных пород
травоядные здесь не водятся мы когда-то были травой
мы желтели цветами звездами шесть углов
наши дети как одуванчики с пушистою головой
наше семя разносит ветер наши речи обрывки слов
их бы складывать как мозаику в церкви или в игре
но они шелестят как положено как трава на ветру
наши души плещутся в облаке как на вечерней заре
плещется рыба в пруду а рыбак наблюдает игру
травоядные здесь не водятся царствует дух мясной
железные маски на лицах страна в железных руках
откуда им знать что мы вновь прорастаем весной
расцветают желтые звезды на платьях и пиджаках
сколько нас ни выпалывай цветение опережай
мы трава полевая бессмертны корни травы
и если кто-то и выйдет наш собирать урожай
то это будут ангелы ангелы а не вы
Геннадий Кацов (США)
СУДНЫЙ ДЕНЬ I
А ты не спишь в ночи: не умер,
Не жив, хотя не одинок,
И до рассвета «бу-бу-бубер»
Стучит, бубнящее, в висок.
Осенний Судный день, в который,
Записанный в одну из книг,
Услышишь звуки кьеркегорна,
Что сам собой в тебе возник.
И барабанной перепонки
Разрыв нельзя предугадать,
Когда возникнет голос звонкий,
Закрывший в храме День Суда.
Какой народ – такой и гегель,
И одиночество в пути,
В пятитысячелетнем беге,
Обречено себя спасти,
Себя вести через потери
Букв алфавита, букваря
Всего – но у конечной цели
Все это заново творя.
Среди земных дорожных знаков –
Альгамбр, рейхстагов, пирамид –
Путь одиночеств одинаков,
Как и монад. И маймонид.
Галина Климова (Россия)
* * *
Мене, текел, фарес –
исчислено, взвешено, разделено…
Книга Пророка Даниила, гл. 5, 25-28
Быть полукровкой, не различая в себе горизонта,
черты оседлости, линии перемены дат,
за своих умирать на оба воюющих фронта,
откинув к западу ноги, к востоку – взгляд,
еще влажный, живой, зеленый, с зимой вразрез,
так просто расположивший к себе земную ось.
На каком языке зубрила: мене, текел, фарес, –
чтобы чисто по-русски буркнуть: авось…
Там ржаная горбушка –
пустыни зажаристой корка,
тут похрустывал снег, будто праздничная маца.
Не счесть всех исходов и войн,
и тьмы, и казней, и торга,
не взвесить всей крови, рвущей сердца.
И я, подозрения, злобу и смех навлекая,
побочная дочь Сиона в семействе осин и берез,
шевелю губами, как бабки мои – Феня и Хая.
Кровинкой меня называя, кто давился от слез?
Юрий Колкер (Великобритания)
ХАНУКА
Как метет! Метет и свищет –
Точно лютого врага
По дворам и щелям ищет
Ассирийская пурга.
Длятся ухарские ноты
В пляске ветра воровской –
Точно нечисть сводит счеты
С вечной совестью людской.
Метит сыщик разудалый,
Где устроить сквозняки –
Катакомбы и подвалы,
Этажи и чердаки.
Диким сонмом рыщут мимо
Гайдамаки, басмачи:
Злобе дня невыносимо
Пламя чистое свечи.
Эстафету непогоды
Принимает Ханука
Через страны и народы,
Через годы и века.
В мире подлом и бесчинном,
Где добро идет на слом,
Перед Господом единым
Соберемся за столом.
Вопреки ее стараньям
Нас метель не унесла.
Соберемся – и помянем
Наших пращуров дела:
Как народной эпопеи
Развивалось торжество,
Как явили Маккавеи
Имя грозное Его,
Как Востоком полусонным
Мощный гений просквозил,
И над миром изумленным
Встал Израиль, полон сил.
1983
Феликс Чечик (Израиль)
* * *
Остановиться, оглянуться…
И я, дыханье затая,
смотрю, как не спеша, из блюдца
пьет чай прабабушка моя.
А за окном капель и Песах,
и долгожданная маца,
и смерть – существенный довесок
к любви, которой нет конца.
А в доме – идиш, идиш, идиш,
а в детской – хохот и возня,
и, если всмотришься – увидишь
в трехлетнем мальчике меня.
Остановиться, оглянуться…
Я слышу колокольный звон:
трех бесконечных революций
и трех незавершенных войн.
Век мелочен и суматошен,
и синим пламенем горит,
но прошлое на «маме лошен»
со мной о вечном говорит.
Григорий Стариковский (США)
БЕЭР-ШЕВА
только кажется
что нежарко
говорю тебе надо
прилежней пить
опасное дело
если не пить
идешь идешь
потом плывешь
внутри ядовито
как будто съел
ящерицу или змею
берешь стаканчик
выпиваешь воду
можно из крана
здесь все питьевое.
Геннадий Беззубов (Израиль)
* * *
Не с гор Иудейских неслышно сошла,
Домой возвращаясь, пехота –
Сползает густая, тяжелая мгла
На красные крыши Рамота.
Сейчас по отрогам, по малым холмам,
По рваному камню окраин
Закат бедуинский, печати сломав,
Покатится, псами облаян.
Лучом уходящим пронижет тебя,
Их лай поднимая до пенья –
Так уничтожаются, душу знобя,
Последние несовпаденья.
Сейчас он исчезнет, к сверженью готов
Во мрак с известкового края,
Три тысячи траченных пылью листов
Прощальным огнем пробегая.
Захлопни тяжелые эти тома,
Где прелесть и срам, и аскеза –
Пусть нам остается глубокая тьма
Да блеск золотого обреза.
Ян Бруштейн (Россия)
* * *
Я там, где иглы минаретов
Звездами небо помечали,
Стремился в клезмерное лето
Навстречу счастью и печали.
Где величавые хасиды
На языке почти забытом
Субботу пели с древней силой,
Как будто шторм гудел за бортом.
И эта музыка на идиш
Среди победного иврита –
Казалось, дверь толкнешь, и выйдешь
В то время, что давно закрыто.
И дед, в губах зажавший дратву,
И бабушка с кошерной рыбой…
Я на горячий Север, к брату,
Где всё припомнить мы могли бы.
Под небом выжженным и тусклым
Одна судьба на многих лицах.
А я писал стихи на русском,
На самом близком во языцех.
Эвелина Шац (Италия)
ДЕВЯТОЕ АВА
…мой псевдоним и жизнь моя – Качели
Владимир Жаботинский
Полынь-звезда упала с неба
и черным погребала города.
Мир – город крови добра и зла
свершается в нем Ава без конца
девятое и повторительное Ава.
Как вспаханный Иерушалаим
махровый траур расцветает
на будущих торжественных руинах
Как тщетны все величия и жертвы человечьи
вокруг одной черты качаются качели
и черной горечью горчит Полынь-звезда
как голова колючая чертополоха
по обе стороны проносится чума
под светом чернооким кочевым
вокруг одной черты качаются качели
Милан, 2009
Даниил Чкония (Германия)
ЭЙЛАТ
стоишь у воды где оравы
веселых галдящих юнцов
а слева и справа арабы
лагуну забрали в кольцо
полощутся весело флаги
я сердцем к их треску прильну
ныряльщик несет акваланги
чтоб скоро скользнуть в глубину
здесь жизнь сотворяется ради
себя же самой и отнюдь
заполнив страницы тетради
ты вновь собираешься в путь
готовь свитера и перчатки
вернуться к зимящему дню
но этой зимы отпечатки
в душе навсегда сохраню
соседушка слева грозится
мол будет вам грохот и хруст
и справа мечтает сразиться
но в этих мечтаниях пуст
грозись и шуми и ходи там
где ходишь наполнен хулой
не надо летучим орбитам
встречаться ни взрывом ни мглой
2014
Анатолий Кудрявицкий (Ирландия)
БУКВЫ ГОРЯЩЕЙ КНИГИ
Еврейское кладбище под Франкфуртом
Асе Шнейдерман
Кладбище? Не кладбище?
Begräbnisstätte. Место захоронения.
Калитка намертво заварена.
Оплакивайте извне.
Памятники выстроились вдоль стены,
ждут залпа
из дула скворечника.
Этих не убили пулями,
этих убило время.
Вспоминаешь о мертвых,
о живых,
что ускользнули от костров, погромов и лагерей
в двадцать первый век,
о том, что буквы горящей книги
пляшут в огне не всегда –
и не всегда буквально.
[1] Издательство KRIK Publishing House, Нью-Йорк, 2018 г. ISBN-13: 978-1984094506; ISBN-10: 1984094505.