*   *   *
Озвученный неразговор. Суматоха
румяных от крови,
шныряющих слухов.
Но чье-то молчанье
внутри болтовни
свернулось клубком
и, себя поедая,
сквозь ворох подвохов
угрюмо вздыхает
натруженным брюхом.
И темное внутрь уходит. Видны
скорлупки рифмованных
выпуклых вздохов,
подогнанных плохо
друг к другу внахлест.
Слова исчезают –
в мерцающей глухо,
чешуйчатой, злой
стороне тишины
змея пожирает
свой собственный хвост.

*   *   *
Cлов не понять, но ты настороже.
Cкорей слепые оттиски того,
что высветилось у тебя в душе.
Наваленное в кучу. Хлам, тряпье.
Не вытащить и не связать уже.

Их вслух произнести невмоготу.
Слипаются в мычанье, в хриплый стон.
Осталось лишь, края зажав во рту,
свернуть свой голос тщательно в рулон,
потом чехол надеть и в темноту

подальше отложить. Там словно мышь
хвост буквицы вертлявой промелькнет.
И кажется: чем громче ты мычишь,
тем меньше слышно. Прорастает тишь.
Ее побеги всюду, и вот-вот

        задушат голос, бьющийся внутри…

*   *   *
Распахнуты двери в Больших Теоремах.
Мерцают из мрака проемов лепными
изгибами бледнозеленые леммы,
сплетенные символы, формул волокна
и мнимые числа… Повсюду над ними
торчат неизменные Сущности в окнах;
пустыми зрачками сияют надменно,
в пространство уставившись мысленным взором.

Обитые бархатом желтым, кареты
стоят неподвижно. Их тени на стенах
рассыпаны, словно резные узоры.
И гривы коней шевелятся от ветра,
всплывая над спинами черною пеной.
Храпят кучера, развалившись на козлах.
Надвинуты шапки на брови, и грозно
носы их горбатые к небу воздеты.

Пунктиром расставлены вдоль парапета
скульптуры, похожие на интегралы, –
фигуры наставников. К бронзовым бочкам
цепными дробями прикованы прочно
крылатые цифры. И на пьедесталах,
натертых до блеска мильоном ладоней,
сентенции золотом – длинные строчки
записанных в камне цитат из Платона.

В распластанном городе время застыло.
Лишь в старенькой лодке слепой математик
к заливу плывет по реке доказательств.
И солнце стекает на лысый затылок.