Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 4, 2016
Галина Илюхина родилась и живет в Санкт-Петербурге. Заместитель главного редактора журнала «Зинзивер». Член Союза писателей Санкт-Петербурга, Союза российских писателей и Международного ПЕН-клуба. Одна из основателей международного литературного фестиваля «Петербургские мосты». Автор нескольких поэтических книг.
ПЕТЕРБУРГСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ
На виске вспотела родинка,
жарко, жарко, спать пора.
Спи, хороший мальчик Роденька,
не касайся топора.
Сон горячечный откатится
по Столярному к Сенной:
видишь – Соня в чистом платьице,
вся пронизана весной,
завернула на Садовую,
солнце брызнуло в лицо,
и блестит на пальце новое
обручальное кольцо.
Попусти ты, им, сквалыжникам,
что томятся да дрожат,
тут под каждым под булыжником
деньги липкие лежат.
Сотворить дурное есть кому,
крутят бесы шар земной.
Не спустить бы Достоевскому
тысяч десять в казино,
после корчей эпилепсии
не скрипеть в ночи пером –
ан тебе на черной лестнице
не стоять бы с топором…
…Дождь накрапывает вроде как,
воздух чище и свежей.
Спи спокойно, мальчик Роденька,
все исполнено уже.
МАЛЕНЬКИЕ МУКИ
сказки про жизнь мы сочиняем сами
в детстве мне подарили тапки с загнутыми носами
расшитые золотом как у эмира или халифа
в доме пахло красками хлебом теплом олифой
столбики пыли вились в солнечном волокне
вспыхивали оранжевые настурции на окне
тополиные волны вздымались и опадали
шумно дышали и обещали такие дали
что домашние дети распахивали окошки детских
и вылетали на волю в тапках своих турецких
видите вон я аки посуху бегущая по волнам
как маленький мук потеряна счастлива и вольна
не кричите мне «стой» не щурьтесь не делайте ваши ставки
на каком вираже упадут с этих смуглых ножек чудные тапки
над какой марианской впадиной над каким болотом
я сама придумала эту сказку я знаю что там
* * *
Он просто уехал. Куда? Например, в Тенерифе –
служить там смотрителем рифм и коралловых рифов,
замешивать пышную жизнь из воздушного теста,
на солнечном масле поджаривать легкие тексты,
и эдаким ласковым чертиком, черным, как сажа,
лукаво русалок и нимф завлекать для массажа,
чтоб, лежа на пляже, потягивать терпкие вина,
и гладить лениво соленые теплые спины.
Но медное солнце с шипеньем опустится в воду,
вздыхающий ветер зашепчет печаль и свободу,
заплещут вокруг большеротые грустные звезды.
И вот он уже обратился в мерцающий воздух,
и вот он уже светлячковой колышется сеткой
во мгле среднерусской – над старой заросшей беседкой,
над брошенным домом в кустах белопенной сирени,
где тихо скулит домовенок, уткнувшись в колени.
Над краем села, над сырым соловьиным погостом.
Нет-нет, он уехал. Он просто уехал. Он просто…
ДАЧА ТОМАРСА
Сосны смолистые, розовый дым, Колокольная горка.
Шелесты, запахи близкой беды, но не больно, не горько.
Белые зонтики, свет кружевной, самовар на веранде…
Если все это еще не со мной, то с кем, бога ради?
Водит рассеянность бледными пальцами – Томарс играет.
Кружится музыка над постояльцами дачного рая.
Дети хохочут, качели плетеные, небо горящее.
Все, что на свете чужое и темное, – ненастоящее.
Счастье – казалось бы, неугасимое – тлеет и тает.
Мертвая бабочка, ветром носима, летает, летает.
ЗИМА БЛИЗКО
О чем вы, о каком пути особом?
Я тихо становлюсь социофобом,
всей кожей чуя ледяной прогноз –
что воздух обжигающе ментолов,
что близится зима в игре престолов,
и мир идет вразнос.
Наедине с собой слышнее звуки:
с угрюмым лязгом танки и базуки
в невидимого целятся врага.
И, с криком вскинув тоненькие руки,
роняют тапки маленькие муки
и падают в снега.
Грядет зима. Я не хочу о грустном.
Но, боже, как смертельно пахнет дустом
легчайший первый снег.
Забьешься в щель – а третья мировая,
железной фомкой плинтусы вскрывая,
идет, одна на всех.