Перевод с английского Виктора Куллэ
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2016
Перевод Виктор Куллэ
Рой Фишер (род. 1930) – британский поэт и пианист. Автор нескольких сборников стихотворений. Поэзия Фишера навеяна европейским и особенно американским модернизмом. Настоящая подборка в переводах Виктора Куллэ – первая на русском языке.
Виктор Куллэ – поэт, переводчик, филолог. Родился в 1962 году в Кирово-Чепецке. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Работал главным редактором журнала «Литературное обозрение» и издательства «Летний сад». Книги стихов «Палимпсест» (2001) и «Всё всерьез» (2011). Живет в Москве.
ПОЧЕМУ ОНИ ПРЕКРАТИЛИ ПЕТЬ
Они прекратили петь
припомнив зачем начинали
прекратили поскольку
уж слишком хорош был вокал
умолкнув они
мечтали расслышать молчанье.
Пой они дольше
люди лишились бы слов.
Остановились из страха
петь вечно
остановились узрев косный мир
пошатнувшимся
учащимся задавать
вопросы.
Наконец прекратили петь
ибо время пришло.
КИРИКО
То, что я слышал, никуда не годится. В музыке нет тайны.
Джорджо де Кирико
Пусть флейта
умолкнет
дыханье втянувшись обратно
запечатлеется
в слове.
Пусть отдохнут
груженные щебнем
вагоны
в покоях ушей моих. Уши
ведают как читать.
Глаза мои
ведают как
подглядывать друг за другом
во сне или бодрствуя. Пусть
флейта вступает.
Пусть выскажется
станет востребована
запечатлеет следы
в сердцевине людской или
на крышах и облаках.
Пусть флейтой
быть перестанет
пусть губы
втянувшись обратно
поговорят о зубах.
Поставлен на взвод
барабан
взамен партитуры
эбеновым оттиском
постеры мятежа.
Мурло
неподвижнее
каменной кладки. Сквозь камень
мне слышится
слив.
Раз время
дыра
музыкант лишается нот
через расщелины
пригнанных плотно камней.
Пусть каждый
оглохнет
пусть звук
под плитами меркнет. Прочту
машинопись камня.
МЕМОРИАЛЬНЫЙ ФОНТАН
Плещет фонтан
в летних тенистых сумерках,
черные очертания
на ясном фоне заката,
вода в чаше,
куда ниспадает колонна
сотрясаясь,
стремительно, дико,
ходит волнами взад-вперед,
свет вспыхивающий голубой
как на ветру,
хотя его нет.
Горизонт
иззубрен!
Поодаль строительные леса
воздух кромсают.
Пасмурное настроенье
в природе вещей,
безразлично – каких;
благопристойная сепия.
Зрелище:
люди в общественном парке
вжались в скамейки –
ведет к помраченью рассудка;
частные, смирившиеся, все они –
Множество зрелищ.
Все еще пасмурно.
Что до фонтана:
описывать нечего
сверх очевидного
всем;
главное – нет
«атмосферы».
Здесь все как всегда –
я не сгущаю.
Что там со зрелищами?
тридцатипятилетний
поэт,
реалист раздраженный,
видя фонтан
видя фигуры вокруг
в сумерках аляповатых
силится
отслоить
событие от оценки;
этот чувак –
благополучный и собранный –
явно романтик.
ЕЗДОК
Плоско, опасно, но вполне равнодушно:
солнце зайчик в зеркальце заднего обзора,
машины вселяются в ослепительный блеск
и наседают. Все это длится и длится.
Марево газгольдеров вдоль горизонта.
В любую погоду на испытательном стенде
дистанция имитируется, подменяясь
грохотом, растянутым меж двух конечных пунктов;
плоский, мой фас отпечатан на ветровом стекле,
профиль – на боковом; плоский –
ибо нет за душой никаких секретов,
или же все вообще секрет, о котором
я поведать себе самому позабыл:
нечто, заставившее ехать ночью на юг,
когда на смену сиянью придет чернота
и можно, крутя баранку, уткнуться взглядом
в Орион, отпечатанный на ветровом стекле.
СУМЕРКИ
Солнце уселось
на стену поддерживающую небо.
Похоже
ты здесь ненадолго.
Окно
переполнено бликами
ходит туда-сюда;
воздух за ним
холоден и глубок;
твоя рука ощущает,
или моя, или обе;
тот же извечный воздух.
Потянем их сквозь темноту.
Возвысимся до вершин.
ПЫЛАЮЩИЕ МОГИЛЫ В НЕЙТЕРТОНЕ
Вот холм, увенчанный церквушкой.
Вот холм, спаливший
часть себя дотла:
в каменноугольных пластах внизу
подспудно тлеет пламя,
прорываясь с ленцой
на вершине склона
клочками
вдоль дорожек на кладбище.
Нейтертонский собор вознесен
над низинами, окружившими Дадли;
эту возвышенность
видно издалёка.
Горения нет. Ни огонь
не бесчинствует, ни гробовое пламя
ночами – в старинной
Угольной Стране
видение адских топок.
Ленивое иссыхание почвы. Земля,
запекшись, крошится песком,
коробится, трескается, оседает.
Местами из черных расщелин,
курчавясь, курится гарь.
Надгробия
опрокинулись, утратили строй,
топорщатся плиты
под разным углом,
утратив пропорции; оседают.
Над дымным провалом
свисает трава.
Да и сами могилы причудливы;
обложены то кирпичом,
то белоснежной, покрытой глазурью
писсуарною плиткой,
обтесанной по краям; стекло
покосившееся прикрывает
пурпур линялый, выцветшую зелень,
пластмассовые венчики цветов.
Частичные обвалы. Ненадежная почва.
Не катаклизм. Скорее, утрата
лица, величайший
стыд и бардак;
Безмолвие. Отсутствие. Пламя.
А за холмом, с подветренной стороны
другие проблемы,
ряд муниципальных домишек,
успел нарасти. Слоистый
красный кирпич, нерасшитая кладка,
все поросло никогда не срезавшейся
вечнозеленой травой.
Мало людей, многие окна забиты,
вон там растрескавшаяся бетонка
сворачивает к магазину, что схож
с разбитым командным пунктом.
Все говорит о положении дел
близко к тюрьме, или же к богадельне,
где пищу на вкус от дерьма
не отличить. Бетон и глазурный кирпич –
таков их предел. Таков наш лесистый холм
с изнанки.
Безмолвие. Отсутствие. Пламя.
СКОПЛЕНИЕ ПРЕДМЕТОВ
Я наткнулся на Сикелианоса[1]
неожиданно, ранним вечером.
Это было на голом клочке невозделанной почвы,
окружающем то, что должно было стать
его домом, возможно – дачей
или даже музеем: ставни,
причиндалы рабочих; коза на цепочке; столб
телеграфный с раскоканным фонарем;
Сикелианос
в этом мирном гадюшнике со своего постамента
наблюдающий сверху сквозь дымку
Коринфский Залив,
мрамор плеч и его головы
(чуть огромнее, чем
у живого) окрашен закатом над красной
черепицею Дельф.
Он был сущностью. Не побуждавшей
ни к восторгу, ни к поношенью.
Поношение – далее, на тропе,
огибающей холм: пара дырок от пуль
небольшого калибра,
паутиною трещин покрывших стекло
раки – ржавого ящика из листового железа
с щелью, стертой монетами,
ниже закрытой витрины.
Где хранились, целехоньки, лампа
бутылочного стекла,
лампадное масло в бутылке из-под шипучки
и цветная икона, выдранная из журнала.
Дальше – ниже и чуть позади
головы поэта – растресканная золотая
толстопятая туфля. Наполовину пустая
могила под кипарисами – сухо, неглубоко
выдолбленная в кладбищенском камне; последней
в ней ненадолго покоилась
женщина из поколения
Сикелианоса. Почти ничего
после себя не оставив – надпись гласит: ушла
два-три года назад, до девяноста прожив –
кости, обувка, пластиковый букет.
Сикелианос сгущается,
слыша в пространстве
зов затвердеть, обрести постижимый размер
мраморной формы,
струящей меж этих холмов
чистую ноту заката –
не обязанный впредь
деталям, изображенью, скопленью предметов.
Перевод с английского Виктора Куллэ
[1]Ангелос Сикелианос (1884–1951) – греческий поэт, основатель Дельфийского фестиваля.