Перевод с эстонского и английского. Публикация Елены Пестеревой
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2016
Перевод Елена Пестерева
Известный эстонский поэт и эссеист Ян Каплинский родился в Тарту в 1941 году. Отец-поляк погиб в Гулаге, мать-эстонка работала учительницей, преподавая французский язык. Увлекшись языками еще в детстве, Каплинский школьником выучил русский и французский и первые стихи написал под влиянием русской классики, в частности «Воздушного корабля» Лермонтова. В университете занимался французской филологией и математикой.
Первый сборник стихов на эстонском языке вышел в 1965 году. Всего опубликовано около двадцати книг, главным образом поэзия, но в том числе эссе, рассказы, один роман, научно-популярная книга об астрономии и переводы с различных языков.
На русском языке стихи Яна Каплинского, написанные по-эстонски, известны в переводах Светлана Семененко, это книги «Вечер возвращает все» (1987) и «Весна на двух побережьях, или Сентиментальное путешествие в Америку» (2001). Его русские стихи впервые вышли в двуязычной книге с русским заглавием «Инакобытие» в 2005 году. Появившиеся 10 лет спустя «Белые бабочки ночи» задумывались и создавались целиком как сборник стихотворений на русском. За эту книгу Яну Каплинскому была присуждена «Русская премия» (2015).
В последние годы писатель живет преимущественно на хуторе недалеко от родного Тарту, а зимой часто за границей, на юге Европы.
В представленную здесь подборку вошли автопереводы с эстонского на русский, в моей редакции. Финальное стихотворение написано автором по-английски и переведено мной специально для этой публикации.
Елена Пестерева
* * *
Иногда я вижу так ясно открытость вещей.
У чайника нет крышки, у жеребца седла.
Мальчики на черных лошадях выскакивают из памяти,
мчась по открытой степи, и над степью
марево, через которое видны несколько
горных вершин… Ведь и я оттуда;
и во мне что-то от вас, предки
Амурат, Ахмет, Тохташ, что-то от вас,
черные татарские лошади на бескрайних полях.
Я тоже не люблю возвращаться
к прожитой жизни, к погашенному костру,
к продуманной мысли, написанному стихотворению.
И во мне тлеет та самая страсть к Атлантике,
к границам, что все исчезают, растираются,
словно осенние паутинки на пути черных
лошадей памяти, время от времени
выскакивающих из памяти, из степей,
чуя западный ветер, приносивший откуда-то издалека
запах моря и дождей.
* * *
Ночная тишь. Таракан выходит
из-под ванны в квартире на пятнадцатом этаже
башенного дома в Ыйсмяэ.
Выключатель в ванной неисправен, и лампа
иногда сама собой зажигается.
Он поднимается вверх по стене и останавливается
на полке над раковиной. Кто знает, зачем.
Может быть, чтобы наслаждаться запахами, просачивающимися
из бутылок, флаконов, баночек и тюбиков с ярлыками
Wars after shave Spartacus Sans soucis Bocage
Arcancil Exotic intim desodor Pond’s cream
Cocoa butter Pond’s dry skin cream Maquimat
Avon chic Privileg Fath de Fath Aramis Savon
ambre ancien Eau de Cologne…
Мерещится ли ему за этими разноцветными наклейками
что-то великое, таинственное, некая
трансцендентальная действительность, или эти запахи
просто стерли другие пахучие знаки с его тропы,
ведущей в настенную розетку и через нее
на другую сторону, в кухню, за хлебный шкаф.
* * *
Нет утешения.
Пусть даже из праха скорбящего
что-то унаследует купальница,
путь от видящего до видимого
один лишь шаг,
но пройти этот шаг
никому не под силу.
То, что в видящем жаждет видеть,
не найдет покоя
в травинках и лепестках. Не найдет спасенья,
поднимаясь соком вверх по древесине,
опускаясь вниз по лыку.
Все это там, на другой стороне,
перед зеркалом, в реальности. Отраженью-бедняге
не выйти из своего плоского мира,
и оно угаснет вместе со светом,
когда зритель уйдет, исчезнет и оно.
Вранье, что человек продолжает жить в своем творчестве,
сохранится в своем имени,
вранье все, что говорится на гражданской панихиде,
мираж, что останутся достижения и дети
продолжат чертить начатую черту. Фальшивы
все надежды на избавление
после угасания света. Однажды
ослепнет серебро и рассыплется стекло,
а реальность прижмет свое лицо к окну,
мерцающее пространство с бодяками,
комарами, снегирями и улитками –
сплюснутый носик маленького бога
прямо над нашим плоским миром.
Два ясных глаза Бога. Все прочее
превращается в письмо, в иероглифы для нас,
и дареного нам мига не придержат
наши попытки найти значение и название
тому, по чьему образу и подобию свет нас сотворил.
* * *
Открываю дверь, задерживаюсь на пороге.
Ночной ветер с юга облизывает мое лицо,
словно огромная черная собака, ветер, такой же одинокий
как я сам. Ветер никогда не встретится с ветром
и не избавится от самого себя,
пока не наступит ночь, холодная тихая ночь,
и все затихнет, все замрет, ожидая ответа на вопрос,
что лучше, быть или не быть. А ответа все нет как нет.
* * *
Когда тебя уже не будет, останутся слова,
когда слова забудутся, останутся следы,
следы слов на ветру, следы ног на песке и на воде,
следы, исподволь превращающиеся в камень,
смешивающиеся со следами неандертальцев и мамонтов,
так, что никто больше не сумеет сказать,
кто написал эти стихи, кто гулял в этом саду,
когда клены роняли последние листья
и стая гусей перелетела через наш дом
с северо-востока на юго-запад.
Автоперевод с эстонского
* * *
Карл Барт, Пауль Тиллих, Карл Ранер.
Еще несколько бессмертных с двухтысячелетними персиками
и томами их сочинений
где-нибудь в Западных Горах.
Теология никогда не умирает. Голубое марево сгущается
в новых призраков, в буквы, книги, комментарии,
в улиток, водоросли, губки. Час за часом нарастает кора
на дубовых досках
и щеки парусов покрываются морщинами и копотью,
скучая по открытым морям и свежим ветрам,
по запахам и цветам других земель:
ливанским кедрам,
галаадскому бальзаму,
китайскому шелку,
южным женщинам,
поющим на чужих языках и непривычно смотрящим
без стыда и страха в твои глаза,
сквозь твои глаза,
сквозь тебя самого.
Чужестранные женщины
с легкой походкой и мелкими бубенцами
на бедрах и рукавах.
Если бы не любовь, я был бы
медь звенящая
кимвал звучащий
кимбалон алалазон
алалазон
алала
лала
ла
Перевод с английского Елены Пестеревой
Публикация Елены Пестеревой