Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2016
Алла Широнина – поэт, прозаик. Родилась в Ташкенте. В начале 1990-х годов переехала в Калининград. Автор книги стихов «Балансир» (1988). Публикации в журнале «Звезда Востока», «Иерусалимском журнале», альманахе «Малый шелковый путь» и др.
* * *
Глухая ночь.
По-воровски
туман за окнами крадется.
Моей собаке от тоски
сегодня с вечера неймется.
Оденусь тихо, выйду к ней.
Как все вокруг мертво и дико!
Ни звезд, ни звуков, ни огней,
ни человеческого лика.
С чего, дружище, дыбишь ость,
вбирая запахи пространства?
Собак не украшает злость,
их украшает постоянство.
Я за него тебе плачу,
а впрочем,
нет,
я не плачу,
я тоже верность источаю,
как бы по звонкому мячу
ударом точным отвечаю.
Чего ж ты маешся, чудак,
рычишь и грозно шерсть вздымаешь?
Не часто совпадает так:
что заслужил – то получаешь.
И в час, когда гуляет зло
и ужас крадется по лугу,
считай, что крупно повезло
нам, притулившимся друг к другу.
* * *
Как Божий Дух
над хаосом и бездной,
дыханье жизни
носится над миром,
и паучок бежит на тонких ножках,
и водоросль,
покачиваясь,
тянет
послушное,
изгибчивое
тело,
и это – их единственная жизнь.
И птица спит,
нахохлившись,
в гнезде,
и шепчутся влюбленные о счастье,
на вожжах времени
повиснув
поцелуем,
и это – их единственная жизнь.
Я не хочу о гибнущей Земле –
дыханье жизни вброшено в пространство,
но чаша гноя
каждому к губам.
И в каждом плачет внутренний младенец.
* * *
Кто может знать при слове расставанье…
О. Мандельштам
Узким горлом разлуки
выпеваются жалобы:
– Целовала бы руки,
собакой бежала бы….
Сколько нежных и грубых,
угрюмых и звонких
на прощанье – кто в губы,
кто – в лоб, как ребенка.
Будто хлопают двери:
забудется…
вспомнится…
Друг за другом потери.
Ах, дайте опомниться!
Узким горлом разлуки –
старинные жалобы:
– Целовала бы руки,
собакой бежала бы…
Сколько аэропортов
и прочих вокзалов –
из аорты
в аорту –
напряжение в залах,
где встречающих – лица,
провожающих – лики.
Расставанья – границы,
а встречи – лишь стыки.
Узким горлом разлуки
те же вечные жалобы:
– Целовала бы руки,
собакой бежала бы….
Репродукторным выдохом,
не умеющим жалостно:
– Все, идущие к выходу,
вернитесь, пожалуйста!
ЧЕРЕЗ РЕЧКУ
Торжественный петух за речкой прокричал.
Перехватило дух. – Неужто час настал?
На мертвом языке: «Ты снишься мне, Харон?»
Молчание в ответ. – Конечно, это сон.
Макнули два весла
и выставились два.
Не отпустила боль. – Конечно, я жива.
Мелькает над водой летучей мыши тень,
оборванная ночь не переходит в день;
сгущается туман, и дышится трудней.
Вне времени плывем без звуков и огней.
Ощерившихся скал темнеет полоса,
над хищною грядой клубятся небеса.
…Да это край земли, начало всех начал!
Ты снился мне, Харон,
но петел прокричал…
Как небо далеко и близок ад земной!
Встречайте же меня, возлюбленные мной.
* * *
Земную жизнь пройдя до половины…
Д. Алигьери
Что ты, сердце, что ты врешь:
– Послабеешь, и умрешь…
Я умру и встану снова.
От закрова отряхнусь,
от забвенья открещусь,
вскинусь веточкой сосновой.
Перекинусь белкой леткой,
намахнусь треххвостой плеткой
на бесстыжего ловца.
Он искал – и доискался.
Он играл – и доигрался.
Ну-тка, разом три рубца!
Трижды дурой в ноги гряну,
трижды к радости воспряну,
поцелую горячо.
Трижды сплюну: «Тьфу, зараза!» –
от людского злого глаза
через левое плечо.
И пойду ходить кругами
бабой-солнцем над лугами –
всех жалеть и всех беречь.
Трижды кликнет ворон-вечер,
трижды ворону отвечу:
– Мне ли, бабе, в землю лечь?
Мне Господь навьючил ношу.
Подобру да похорошу
я несу ее, несу,
И свалюсь, и встану снова,
вскинусь веточкой сосновой.
– Где я? В сумрачном лесу.