Рассказ
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2016
Вера Зубарева – доктор филологических наук Пенсильванского
университета. Автор 18 книг (поэзия, проза, монографии). Первая книга стихов
вышла в США с предисловием Беллы Ахмадулиной. Лауреат муниципальной премии им.
Константина Паустовского, первый лауреат Международной премии им. Беллы
Ахмадулиной и других международных литературных премий. Публикации
в «Вопросах литературы», «Зарубежных записках», «Неве», «Новом мире», «Новом
журнале», «Новой Юности», «Посеве» и др. Главный редактор журнала «Гостиная»,
президент литобъединения ОРЛИТА. Преподает в Пенсильванском
университете искусство принятия решений в литературе, кино и шахматах. Пишет и
публикуется на русском и английском языках.
Лизавета
Сергевна с томиком в руках плывет розовым дирижаблем
по коридору. Ее шелковый капот надувается от воздуха, проникающего сквозь щели
в окнах и стенах. Если бы не Лизавета Сергевна, никто
бы и не заподозрил, что в этих щелях живет столько воздуха. Лизавета Сергевна, как бунтарь, в своем почти багряном в сумерках
коридора одеянии, возмущает скрипучую архитектуру дома.
Вот
она опять направляется в ванную, где будет шуршать своими шелками и страницами,
вздыхать, звякать о зеркало и заполнять собою цвета слоновой кости ванну,
драгоценную от времени и трещин.
Тюпа
всегда ждет и чувствует тот момент, когда Лизавета Сергевна
взойдет на небосклоне коридорных потемок. Пока она колышется от рамы к раме,
Тюпа, чуть приоткрыв свою дверь, тихонько и счастливо повторяет: «Капот,
капот!» Это слово она однажды услыхала от кого-то из взрослых, бросивших вслед
Лизавете Сергевне: «Опять тут в своем капоте!», и с
тех пор магия этого слова преследовала Тюпу, открывая ей множество образов и
значений Лизаветы Сергевны.
«Капот! Капот!» – восторженно повторяла она
про себя, провожая взглядом удаляющуюся соседку с томиком в руках. Однажды она
даже осмелилась произнести это вслух в присутствии самой Лизаветы Сергевны, в надежде на то, что та поощрит ее кивком или
словом. Но обратной связи не возникло.
Капот
занимал Тюпино воображение. Летом и
весной он был более абстрактным, разрастаясь из своей собственной музыки в
целый сад абстрактных созвучий: «па-хот», «цви-тот», «ли-лот»… Расцветали
лилии в жестяной коробке на бабушкиных старинных открытках и начинали пахнуть
некогда живыми леденцами; пастушки на облупленной крышке наслаждались лугом с сохранившейся
кое-где зеленью. Эту идиллическую картинку Тюпа назвала «Капоттой» в честь Лизаветы Сергевны.
К
зиме, точнее, к ее середине, капот превращался в зимнюю мечту о деликатесе –
фруктовый, нежный от долгого варения, консервированный компот, в котором
Лизавета Сергеевна была как тщательно вываренный обрезок персика.
Тюпа
смотрела на нее и мечтала о компоте, который на праздник будет разлит по чашкам,
уже разбавленный, чтобы всем хватило, и вместе со снегом за окном и похожей на
пряничный домик елкой будет усиливать чудо.
В
сезон простуд, в это святое время отдаления от атеизма школьной жизни, Тюпа
брала Майн Рида в морковно-розовом переплете и отправлялась на далекие берега
Миссисипи. Ей почему-то казалось, что и Лизавета Сергевна
читала такую же розово-морковную книгу, там, у себя за стеной, и она мысленно
приглашала ее попить чай на веранде с Всадником без головы. Но Лизавета Сергевна со скрипом вставала со своего дивана и высокомерно
отправлялась принимать ванну, предпочитая бивни убиенных слонов Ниагарскому
водопаду.
Парадокс
заключался в том, что там, в глубоком снегопадном
детстве, Тюпе казалось, что имя ее тайной жизни с плантациями и всадниками было
«Миссисипи». И только спустя годы, находясь уже в филадельфийской близости к
географии своей тайны, она вдруг поняла, что имя той жизни было «Лизавета Сергевна».
Вот
она лежит на своем диване, с морковно-розовой книгой в руках – точь-в-точь, как
тогда.
–
Полноте, Лизавета Сергевна, уже двадцать первый век
за окном! Да и вас лет пятнадцать как нет…
Но
она лишь крепче хватается за книжку, понимая, что это и есть ее спасение, ее
шанс на бессмертие.
– Полноте,
Лизавета Сергеевна!
На
минуту она пугается, глядит напряженно поверх строчек
в черный коридор Тюпиных зрачков, где уже начинают
гулять сквозняки времени, но тут же спохватывается и цепко, намертво впаивается
в строчки. И уже никому и никогда не удастся расчленить этот сплав.