Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 4, 2015
Александр Радашкевич – поэт, эссеист, переводчик. Вырос в Уфе, несколько лет прожил в Ленинграде. Эмигрировал в США в 1978 году, в 1983-м переехал в Париж. Стихи публиковались в журналах «Знамя», «Новый мир», «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Зарубежные записки» и др.
ОСТРОВ
Быть королем Таволары
или даже принчипе просто,
лежать на кладбище ветров
с короной каменной на лбу
и слушать тени облаков,
бороздящих отвесные кручи,
с Мадоннами по птичьим гротам,
бликующим биеньем изумруда.
Гряда гранитная над бережной
волной, где я случился на тропе
в янтарном взоре козерога,
застывшего с реликтовой геранью
в бороде и упертого в небо
витыми рогами.
Лелеять мир газельими глазами
италийца и речи бесподобные
вести о чепухе так солнечно
и сладко, слыть королем
расколдованных гор, плывущих
недвижимо в непременность,
в немного жизни, в немного
смерти и в райских снов
стеклянные моря.
ДРУГУ-ХУДОЖНИКУ
«И нет ни сил, ни цели, ни мечты», –
ты пишешь из январского далёка,
где тени мертвые в обнимку кружат
святыми улицами юных. Я вижу
те же сны разуверений, мой старый
друг, и мир складной уже сложился
в кубик на ладони. Лишь в лавке
бедных мы постигаем, как богаты,
и стертая заря на гобеленах нам все
еще стожарами горит, как в гаванях
сновиденных Лоррена,
где нет ни сил, ни цели, ни мечты
у правящих высокие труды заблудших
моряков, не смеющих стареть, и у
торговцев счастьем неразменным.
Потерпевшие жизнекрушение
там лежат под колесами судеб, там
кто-то нас немножко любит и говорит,
что очень. Но гривы ветра так же
серебристы средь башенных зубцов,
и стёжка серая ведет к закатной
арке, где мы вставляем в небо
раму обратного окна,
боготворя творенье.
ПАМЯТИ ЖЕНИ
Наполняются до края те края, что без
краев, незакрытыми глазами, теми,
что нас отражали, как небесные озёра
неповерившей земли. До свиданья,
вешний друг.
Сваи жизни не считая,
я тебя увековечу тем великим и
беспечным, что взошло из никогда
в Ленинграде, который, в котором…
и который дождями смыт.
Наши письма читает ветер, наши парки
уводят в небо, где с тобой мы
в обнимку качались на бессмертных
мостах молодых.
УФИМСКОЕ
И милых книг святое чтение,
и неизменный небосклон.
М. Кузмин
Я полюбил Уфу предутренних буранов
и Белой заливные огоньки, ее сугробов
сплавленные были, ее ответы без вопросов,
вопросы без надежды на судьбу.
За дворики аксаковских оврагов и
привокзальную тоску, за стертых лиц
непрожитые сказки и юных книг немые
корешки, Дюма и Вальтер Скотт,
за провиденциальность погружений
в густое небо снов я полюбил
обратную Уфу.
На акварелях проступают неутешительные
пятна, и плачет пламя поминально у
недописанных икон, где души вырваны
из милой плоти и кролик плюшевый
на свалке уже не прячет розовые уши.
До новой бренности, ребята, где,
растворяясь в мутной пране, мы сверим
отстучавшие часы. За окна над распутием
безлюдий, что устлано забвенными
снегами новолетий, я полюбил
последнюю Уфу.
К ДЕЛУ О ПРОПАЖЕ БУМАЖНИКА ВАЛЬДЕМАРА ВЕБЕРА
«Я провел шесть дней в Париже, в полном одиночестве.
Наивно думал, что мне нужны документы, застраховался ксивами
от немцев и французской полиции. Все это мне не понадобилось,
я мог бродить по Парижу еще пять лет, никто бы ко мне не обратился,
ни о чем бы не спросил, никто бы в мою сторону даже не посмотрел.
Но у меня не было чувства непричастности к миру, в котором я нахожусь».
На тебя все же обратили внимание, раз украли твой старый бумажник.
Но скорее всего ты его где-то забыл, потому что в то же утро
я поднял его с пола, выходя за тобой из такси. А ты, не оглядываясь,
уже шел к вокзалу, мимо мира, помахивая расстегнутым портфелем
и не испытывая чувства непричастности к тому, что тебя не видят,
и ветер поигрывал тающим шарфом седого Маленького принца.
ПИАНИСТ
Пьету Линкену
Витала музыка по кругу над
снегом раскаленных клавиш,
и искры черными снопами
взвивались из-под дроби пальцев,
то обжигая ветрами рая, то
колыхая волной подводной.
Упершись стертыми ногами,
рояль скользил в неосторожность.
Последний всплеск хрустящей лавы,
поклон, кивок, аплодисменты.
Боясь ожога, пожал я руку,
холодную, как лед подлунный.