Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2015
Михаил Зив родился в 1947 году в Ленинграде. Участник питерского литературного андерграунда 60-70-х гг. Работал библиотекарем, грузчиком, бутафором, водителем автобуса. Репатриировался в 1992 году. Автор книги стихов «Мед из камфоры» (2003). Лауреат премии им. Юрия Штерна в номинации «Поэзия» (2009). Умер в 2015 году в Тель-Авиве.
Вечером, 1 июля, когда этот номер «Интерпоэзии» с подборками шести израильских поэтов уже был готов к публикации, нас настигло ужасное известие – поэт продолжил свой путь, уйдя в иной, следующий мир. Но для всех нас – Мишиных друзей – он навсегда останется с нами.
Игорь Бяльский
Андрей Грицман
* * *
В павлиньих изразцах мечеть блюдет
Глазастый сотовый прополисный помет. –
И ты виси на ветке Интернета!
Но кто кого когда-нибудь поймет? –
В Истории-то выигрышного нету.
Пчелиная планета – вынь да брось.
Прибой – он ей вылизывает кость? –
Окупорось морскою далью слитых.
Ворочается время на авось,
И временно трактуется в элитах.
Мы также там прошествовали врозь,
Мы тоже проживали в Атлантидах,
Изображали время в Аристидах
И список журавлей на осень берегли.
Ватага добралась ли до земли?
Слыхать – запыхался. И ты переведи дух.
Поупражняйся пляжами в пыли.
А в список попадут и съемщики в Атлантах.
Гребцы уже привстали на пуантах:
«Эдем Товарная». – Безбожием не сглазь!
Все к чуду шли в позорищах пикантных,
Пчелиным роем шумно притворясь.
Так ладится и сотовая связь.
Не спрашивай, откуда и взялась,
Ведь граней сотовых, не знаешь, почему шесть.
Так мы не знаем смысла отродясь,
Существ времен, их трудных преимуществ.
И все-то наблюденье тут – игра
Волны и солнца. Знает детвора,
Развлечься как, как щуриться нам ловко,
Где смазывает зрение жара.
Результативна лишь фокусировка.
На то и море – сушу гнать взашей,
И ту жару легко в себя зашей,
Обыденно решение любое,
Где время лишь – промоушен ушей –
Ну, да, волной в жужжании прибоя1.
__________________________________
1. В каком-то городе Кривой Бараний Рог
Вас тоже запятнает вязкий рок, –
Бирюк сознанья квел от недосыпа, –
И тени липкие ушедших недотрог –
Мед липовый и всхлипываний липа.
* * *
А, может, Истории надобен русский народ? –
На клюквенном фарсе, в потемках грибного настоя.
Наташа Ростова, состарившись, водочку пьет,
Гагарин на корточках реет в пространство пустое.
И ходит, бликующий там в жаропрочном пенсне. –
Кто дядю окликнет? – Спаситель? Аллах? Иегова?
Что пилят всем ноги в строжайше-безвыходном сне,
Внедряя в ползущих предсмертный наркоз Пирогова?
Прощай, Севастополь, – не все ж парусить в Трапезунд!
Толстой уроняет на дымное поле фуражку.
А вот и выходит, что все то ли треп, то ли зуд,
С которым и Ленин тротил завернет в промокашку.
Очнись, я не буду, – на свете ни зла, ни добра.
Какое добро? – лишь пожитки спасенной утраты:
Выпиливать будущих вновь из больного ребра
И компоновать соответствий случайные даты.
Виктории наши сомнительны – на шельмачка.
А тем и хмелеем, и логике поулыбайся,
Ведь каждая слава вмещается в будки ЧК
Бородкою Троцкого, лисьим незнаньем Чубайса.
Тут зря нас учили, что пишем Историю мы.
Ныряешь в метро с головою, несомой от взрыва.
Мы только ревниво мелькаем в проплешинах тьмы,
На станциях смысла успев обернуться: «Счастливо!» –
Пока! До прибытия в нами дичающий рай.
И время плеснет через край. – «Остановка? Я вышел?
Давай, отворяй!». – Так напрасно бумаг не марай
Улыбчивым мясом раздавленно скачущих вишен.
Лихая удача, лихая – особо черкнем, –
А кто из народов стезю самопальную чертит,
В то время как Запад, сражаясь троянским конем,
Века заполняет шарнирным аллюром от смерти?
Инертных машинок наделает всякий народ.
Молитвенный всплеск лишь прибавит азарт КПД-шный.
Во всякой скворешне пенсне протирает пилот,
Потея свободой потешно в мечте безутешной.
А что человек в совокупности ражих манер
С прищуром в грядущее, годное к завтрашней вспашке? –
И деторождений он генный едва ль инженер,
Пакующий страсти в исходный размер промокашки.
Я правду сказал, что Историю пишем не мы?
И не западай на высокий восторг инженерный.
Мы слепы? – Мы слепы. В границах указанной тьмы,
Где можно и выжить лишь злым обонянием скверны.
Что также ведь спорно – кому там и что обонять. –
Сейчас не об этом, а то еще ты разревешься,
Что маму и родину, или же мачеху-мать
Предашь поруганью, иначе – продашь ни за грош все.
Наташа Ростова в горящую избу войдет.
Гагарин фуражку, пошарив, на поле отыщет.
А что из ребра? – Да не знает об этом народ.
Вбегают поганки замерить объем пепелища.
Мы тоже из леса. И в лес чередою уйдем,
Пожив на опушке, чтоб каждый свой хвойный наркоз нес.
Из космоса вышли обжить возгораемый дом.
И вышли из дома осваивать новую косность.
Нам выбор не выдан. Нам правда нужна? – Не слыхать.
Тот чижико-пыжик с Фонтанки. – Ай, бился в душе б чиж!
Тем паче, что космос дано бесконечно пахать. –
«Удача какая!» – на звезды осклабясь, дошепчешь.
* * *
Бездействует гроза над горизонтом,
Листва в смятенье мелком не права,
В природе все решается экспромтом,
Хоть кажется умышленным сперва.
Конечно, слово непроизносимо,
Раз имя существует наперед.
Конкретный сад, не спец по части грима,
Под небом в три погибели плывет.
Все смазано. Все личных черт не носит.
Не помнит их, томясь в упряжке форм.
Что нас роднит? Что нас простоволосит? –
Безбрежный, неучастливый комфорт?
У нас внутри значения в излишке. –
На спящий город гром облокотив,
По крышам лиловеют фотовспышки,
И сада проступает негатив. –
Схватить врасплох, застичь и обозначить.
Шагнуть за кадр – как телом пренебречь.
Шагнуть к окну – как будто жизнь была чуть.
И хлынет ливень – горлом хлынет речь2.
__________________________________
2 Когда б и нам достать чернил и плакать
И снова вечность выполнить впервой,
Выспрашивая встречных: «А была хоть?» –
Невидяще кивают головой.