Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2015
Что можно сказать
сразу о шести поэтах, кроме того, что они – поэты? И уже потому –
разные. Что же общего?
Все шестерых
судьба привела в Израиль.
Они пришли из необъятной
и плодороднейшей (в том числе и для поэзии) империи в маленькую страну – в
которой на КП перекуривают орды, как констатирует Рафаэль Шустерович, и вообще избыток
тепла – и укоренились на этой сухой каменистой почве, удобренной разве
что тысячелетними мифами.
Пришли, готовые схватить врасплох, застичь и обозначить
новую, неведомую прежде иноязычную среду обитания. Пришли и принесли с собой и многовековые
культурные коды страны Исхода, и постмодернистский абсурд произошедшей на их
глазах геополитической катастрофы. Наташа
Ростова в горящую избу войдет. / Гагарин фуражку, пошарив, на поле отыщет.
(Михаил Зив).
Укоренились. Вписались
в пейзаж и социум. «Живут они здесь». Но не сосредоточены
на покорении очередных высот. Прорываться
в ферзи, должно быть, нехорошо: лучше свистеть себе в небо… (Виктория Райхер). Они здесь живут. Живут.
Как и подобает
поэтам, не клянутся в безоглядной любви к обретенному отечеству, а принимают
его таким, как оно есть – несправедливым и прекрасным. Да, святая (и не
менее грешная) эта земля, как и в древности, «поглощает своих обитателей»
(Исход, 13, 32) и все-таки «течет молоком и медом» (Исход, 13, 27). Пусть не буквальными, но все равно жизнетворными. Однако, воздавая благодарность
Создателю за сотворение мира и задаваясь неизменным во всех временах и
пространствах экзистенциальным вопросом Где найти одного, чтоб любил с ноября и до Пасхи? поэт не может не осознавать границы человеческой
воли: …стенай, не стенай – так решил Адонай. /
Не согласен – поди, убеди Адоная!
(Сергей Никольский).
У всех нас, просмоленных
советским (читай – еврейским) атеизмом, и здесь – в минуты и часы отчаянья
– пробиваются интонации чуть ли не богоборческие. Впрочем, еще задолго до
Иосифа Бродского, Ури Цви
Гринберга и бердичевского рабби Леви Ицхака, страстно
попрекавших Бога за его непостижимую человеческим разумением жестокость (или просто
укорявших Вседержителя за то, что Его вообще нет), не гнушался судиться с
Всевышним и праотец наш Авраам. Но если относиться к Предвечному,
что называется, на равных, то в разговоре с Ним есть место не только благодарностям
и упрекам. Любить – в том числе и жалеть. В том числе и Творца, чьи
возможности уберечь свои же создания тоже не
бесконечны. («Жидам
собраться в 9 возле арки».) Не бесконечны… И
бог, отставив в сторону стакан, / наполненный бессилием до края, /
как есть – сентиментальный старикан, /всплакнет, по-детски сопли вытирая – печалится Юлия Драбкина. Не о себе.
Судьба поэта (да
и почва, в конце концов) – не только пересечение случайностей и стечение
обстоятельств, но и его сознательный выбор. Важнейшим
из искусств, / мы выбрали горящий видеть куст, / внимать огню /
и покидать Египет – замечает Семен Крайтман.
Да, мы выбрали.