Что можно сказать сразу о шести поэтах, кроме того, что они – поэты? И уже потому – разные. Что же общего?

Все шестерых судьба привела в Израиль.

Они пришли из необъятной и плодороднейшей (в том числе и для поэзии) империи в маленькую страну – в которой на КП перекуривают орды, как констатирует Рафаэль Шустерович, и вообще избыток тепла – и укоренились на этой сухой каменистой почве, удобренной разве что тысячелетними мифами.

Пришли, готовые схватить врасплох, застичь и обозначить новую, неведомую прежде иноязычную среду обитания. Пришли и принесли с собой и многовековые культурные коды страны Исхода, и постмодернистский абсурд произошедшей на их глазах геополитической катастрофы. Наташа Ростова в горящую избу войдет. / Гагарин фуражку, пошарив, на поле отыщет. (Михаил Зив).

Укоренились. Вписались в пейзаж и социум. «Живут они здесь». Но не сосредоточены на покорении очередных высот. Прорываться в ферзи, должно быть, нехорошо: лучше свистеть себе в небо… (Виктория Райхер). Они здесь живут. Живут.

Как и подобает поэтам, не клянутся в безоглядной любви к обретенному отечеству, а принимают его таким, как оно есть – несправедливым и прекрасным. Да, святая (и не менее грешная) эта земля, как и в древности, «поглощает своих обитателей» (Исход, 13, 32) и все-таки «течет молоком и медом» (Исход, 13, 27). Пусть не буквальными, но все равно жизнетворными. Однако, воздавая благодарность Создателю за сотворение мира и задаваясь неизменным во всех временах и пространствах экзистенциальным вопросом Где найти одного, чтоб любил с ноября и до Пасхи? поэт не может не осознавать границы человеческой воли: …стенай, не стенай – так решил Адонай. / Не согласен – поди, убеди Адоная! (Сергей Никольский).

У всех нас, просмоленных советским (читай – еврейским) атеизмом, и здесь – в минуты и часы отчаянья – пробиваются интонации чуть ли не богоборческие. Впрочем, еще задолго до Иосифа Бродского, Ури Цви Гринберга и бердичевского рабби Леви Ицхака, страстно попрекавших Бога за его непостижимую человеческим разумением жестокость (или просто укорявших Вседержителя за то, что Его вообще нет), не гнушался судиться с Всевышним и праотец наш Авраам. Но если относиться к Предвечному, что называется, на равных, то в разговоре с Ним есть место не только благодарностям и упрекам. Любить – в том числе и жалеть. В том числе и Творца, чьи возможности уберечь свои же создания тоже не бесконечны. («Жидам собраться в 9 возле арки».) Не бесконечны… И бог, отставив в сторону стакан, / наполненный бессилием до края, / как есть – сентиментальный старикан, /всплакнет, по-детски сопли вытирая – печалится Юлия Драбкина. Не о себе.

Судьба поэта (да и почва, в конце концов) – не только пересечение случайностей и стечение обстоятельств, но и его сознательный выбор. Важнейшим из искусств, / мы выбрали горящий видеть куст, / внимать огню / и покидать Египет – замечает Семен Крайтман.

Да, мы выбрали.