Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 4, 2014
Лариса Щиголь
ИДИЛЛИЯ
…А Север есть Север. В четыре уже темно.
Ты выпиваешь стопку, закусываешь и говоришь умно,
Увлеченно. Может, даже весело. Но
Птица, которая я, давно не клюет пшено,
Кошка, которая тоже я, искательно трется мордочкой о лодыжку,
А собака – которой мне как не быть? –
Заперта в передней и уже начинает выть
И царапать дверь. Пора укрепить задвижку.
А Юг есть Юг. В девять еще светло.
Посверкивает бутылочное стекло,
И пьют здесь пиво, а кто пофранцузистее – вино
На вольном воздухе. Птица клюет пшено,
Кошка свернулась клубком на мягкой хозяйской куртке,
А собака – полубдит-полудремлет у толстой ножки стола,
И закатный луч, отразившийся от стекла,
Зажигает искры на рыжей холеной шкурке.
В это время душа… Ну а что – душа?
Она и тем уже, может быть, хороша,
Что еще она кошка, собака, птица,
И она выпархивает, спеша
На Север. Чтоб вскоре и воротиться
И на круги своя, и в свой заколдованный круг,
Не осилив пространства хотя б до Бреста.
Ибо Север есть Север, а Юг есть Юг,
И с места им… и т. д. Да и нам – ни с места.
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Андрей Родионов
* * *
ехали в машине леса хмурой сенью
ты смотрела на меня, я глядел в окошко
и тропиночку в лесу увидав с похмелья,
я вздохнул и прошептал: русская дорожка
все вы русские такие, – ты сказала грустно, –
в чем загадка вашего странного инстинкта?
почему бы не сказать тихо, безыскусно:
чем такая русская та твоя тропинка?
и в английских садах, и в буше австралийском,
в джунглях Конго сырых и бразильской сельве
никогда не приплетет человек прописку,
даже если человек с лютого похмелья
ну с чего, с чего ты взял, что тропинка русская?
неужели потому, что на ней одно
ваше русское говно и пакеты с мусором,
и стаканы мятые, и бутылки дно!
я печально молчал, нет, не понимаешь ты,
иностранка глупая, – это русский лес,
потому что в тоске ты на свете маешься,
я ж на тропку свернул, тропку до небес
я свернул – и исчез с песней тихой светлою,
а пойдешь меня искать, если так глупа –
на тропинке моей радость несусветная,
но ведет прямо в ад милая тропа
черный лес замолчал, как молчат любовники, –
утомившись собой, так молчат они –
вход в него сторожат черные полковники,
тоже наши русские, ты уж извини
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Вадим Муратханов
* * *
Долго на осень глядя в окно,
можно забыть и тебя заодно.
В парке пустынном женщина с дочкой
до темноты собирают листочки
и на мою фигуру в окне
пальцем показывают, как на скульптуру.
Ты оказалась в это мгновенье
лишь безымянной пищей забвенья,
точкой неясной, рыжим листочком.
Может, поднимут – в темноте не увижу.
Алена Бабанская
* * *
Мир ловил меня, но не поймал.
Григорий Сковорода
Мир ловил меня – не поймал,
эти патока и крахмал –
кружевных облаков оборки,
рек кисельные берега,
солнца блеск, карамель, нуга
захолустье, Европ задворки.
Мир ловил меня – не поймал,
не таким он судьбу ломал,
не такие от боли выли.
Я, не пойманный певчий птах,
не отсиживался в кустах,
но зазря не подставил выи.
Мир ловил меня за рукав,
Для чего искушал, лукав,
недопитым любовным медом?
Я прощаю, ведь он не злой,
неприметной лечу пчелой
к незаполненным божьим сотам.
Ольга Иванова
2 СТИХОТВОРЕНИЯ
1
всуе око зверело, еже греет – ища
[где вчерась вечерело – вечереет и ща],
в подреберьи свербило – что забвенье здробит
[накануне рябило – и поныне рябит],
неправа, тормозила – до чего доживу:
и мертва мнемозина – да живо дежавю.
ей же Богу, ребята, ни подайся куда –
то березка горбата, то рябина худа…
всюду шорохи леса, как салют издаля
от того ахиллеса [и его костыля] –
чтобы ты, золотая, памятуя пяту,
капитально плутая и по ту и по ту
визуального ряда, обошла [костеря],
где вчерась – эльдорадо, срамоту пустыря.
2
по всему, поначалу кто надо что надо пинал,
глюканул арсенал, слеганца тормознул персонал
[ху из ху не догнал, обознался, егда пеленал]…
посему, опуская базар, изложу за финал.
где на стогнах лавстори, кивая стопервой версте,
во бескрайнем просторе, в безымянной его высоте
подзастряла с собою-любимою наедине
[по колено – в г…не, но душою – в немеркнущем дне]
ляля – глаз не отвесть [и карета права, удалясь]…
где детали – не главное.
главное – жизнь удалась.
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Александр Бараш
* * *
Там, где город был когда-то у источника,
ниша есть пустая под скалой.
Там, когда вот эта жизнь закончится,
я хотел бы встретиться с тобой –
с тем, кто знает, как молиться правильно,
свой среди своих, чужим – чужой,
дом сложил, как тронул небо пальцами,
чтобы жить всю жизнь со всей семьей.
Ты нашел покой, как камень место
в кладке дома, хоть его сожгут.
Свято-пусто, снова свято, пусто,
тень от облака или подземный свет.
Пусть летят стрижи весной и осенью
мимо, как всегда, но тыщи лет
здесь они своих птенцов выводят
на цветущей солнечной скале.
В сизо-черном мареве оливы
ты сидишь на камне у ручья.
Скоро я вернусь в cвой сад счастливый.
Мы – одно. Но я лишь тень себя.
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Дмитрий Гасин
* * *
Ты только посмотри, какая вьюга!
Как крепко схвачен город декабрем.
О, сколько в этом крошеве испуга
И дрожи… Нет, испуг – во мне, не в нем!
«Как будто птицы не вернутся с юга,
Как будто мы когда-нибудь умрем».
Тоска и время в снежной круговерти.
Свяжи нам теплый свитер на двоих:
Мы спрячемся от старости и смерти,
И спрячем в нем родителей своих,
И лес, и речку – как письмо в конверте.
И дом. И всех. Ну разве бросишь их?
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Вероника Долина
* * *
Все будет тебе, дорогая.
Все будет еще, говорю.
Москва тебе будет другая –
И скоро уже, к январю.
Найдутся приличные люди,
На Сретенский выйдут бульвар
И станут талдычить о чуде,
Как будто оно – самовар.
Как будто бы – баба рябая,
Как будто бы – рыба в воде…
И каждая тетка, рыдая,
Захочет отдаться орде
Мохнатых суровых кретинов
В пилотках со свастикой вкось.
Ей тоже в велюр из сатинов
Не сразу пройти удалось.
Такая вот ловкая тетка
Возьмет и вколотит как раз
Звезду шестизначную четко
Промеж ошарашенных глаз.
Не хочешь, пожалуй что, по лбу?
Тогда – пришивай на рукав.
И впредь не посматривай подло
На тех, кто силен и лукав.
Проклятая наша порода.
Прости нас, невидимый град,
Где нет ни зеленки, ни йода…
Но был Александровский Сад.
Владимир Берязев
* * *
Боком, боком убегает краб.
Грудью манит рыжая русалка…
Вру, конечно, но безумно жалко –
Убегает в море подлый краб.
Убегают волны за кордон,
Каберне из чаши вытекает,
Льется и во мне проистекает,
Я ж теку себе из мира вон.
Но покуда вовсе не истек,
Я слежу русалок златолицых
И готов меж ними поселиться –
Отроком средь резвых недотрог.
Вдалеке, меж виноградных строк,
Трактора негрозное рычанье.
Да волны бездумное качанье.
Да белесый облачный отрог.
Тихо-тихо сеется песок
На пустынный берег Киммерийский,
И ложится тень на обелиски,
И суда уходят на восток.
Ирина Маулер
* * *
Эмиграция – скоро осень
Птицы срочно летят на юг
Просто в этой стране им очень
Зябко и неуютно
Восемь
длинных месяцев
Ливень в косы
Заплетает тепла уют.
В ночь из города птичья стая
Вылетает в края мои
И стучат одиноко ставни
В тех домах, что они оставили
Ты не думай, что их заставили –
Эмигрируют по любви.
Эмиграция – я не птица,
Но из осени я вольна
Улететь хоть в Москву, хоть в Ниццу
Отчего же ночами снится
Город, где довелось родиться –
Этот город – моя страна.
Буду жить на чужих просторах
Загорать у чужих морей
И пойму может быть не скоро
Через год, а быть может сорок
Эмиграция – это обморок,
Это морок души моей.
Евгений Степанов
МЕМУАРЫ
санитарище силы убойной
хитрый суп из беды на обед.
смотровое окошко в уборной
и ночами пылающий свет
и решетки и вши и компашка
не такая чтоб пела душа
впрочем было не очень и тяжко
впрочем даже была хороша
иногда эта лямка острожья
помню мне улыбался дебил
помню хмурый убивец сережа
передачку со мной разделил
Марина Палей
ЗАЧЕМ НУЖНО ДЕРЕВО
ствол: к девочке на балкончик в задоре-ударе,
ствол: с балкончика за водярой, что на таксомоторном базаре,
ствол: слету в астрал на своем «ягуаре»
ствол: для виршей, музыки, эскизов картины…
папе Карло – для выстругивания Буратины
ну и согрева похлебки из лука, капусты, хрящиков от свинины
нужна реальная тень в пустыне,
а не дюжина миражей в наждачном глазу
нужна молния, которую ствол березы берет на себя в грозу,
чтоб ты понял, что будешь спасен, даже ползая в самом низу
корни – нужны для Кащея, чтоб прятать яйцо,
выстроить дом, родить сына и вновь посадить деревцо
Арлекину нужна крона-корона – сюрприз Коломбине,
то есть ветви цветов и луною обрызганных листьев
а для Пьеро – чтоб слёзы под кроною скрыть – по причине,
что Арлекин – уже в балаганчике Коломбины…
ах! Арлекин – уже в будуарчике Коломбины:
наг, нагл, свеж, нежен, неистов
Светлана Михеева
* * *
Лицо красивое незрело. Оно – артериальный сбой,
Хоть астры в синей колыбели уже цветут между собой.
Хоть роща, золото бросая, уже сверкает нищетой.
Хоть осень вся уже раскрылась ужасной женщиной пустой.
Ничто в нем не возобновимо, оно сникает, как цветок,
Глядящий в холоде ранимо на воскресающий восток,
На мертвый полдень, весь в монетах, на них не купишь ничего,
А только это, только это обещанное торжество:
Всё в белом как покойник лютый, ползет от кладбища домой –
И многим людям почему-то такое чудится зимой.
Поется этой сладкой песней, звеня погибшим деревцом,
Что смерть, как обморок, прелестна с твоим негаснущим лицом.
Александр Кабанов
* * *
Я понимал: избыточность – одно,
а пустота – иная близость к чуду,
но, только лишь за то, что ты – окно,
я никогда смотреть в тебя не буду.
Там, на карнизе – подсыхает йод
и проступает кетчуп сквозь ужастик,
какую мерзость ласточка совьет –
в расчете полюбить металлопластик?
Я понимал, что за окном – музей
с халтурой и мазней для общепита,
и вытяжка из памяти моей,
как первое причастье – ядовита:
то вновь раскроют заговор бояр,
то пукнет Пушкин, то соврет Саврасов,
…уходят полицаи в Бабий Яр –
расстреливать жидов и пидорасов,
и полночь – медиатором луны –
лабает «Мурку» в африканском стиле,
я понимал, что люди – спасены,
но кто тебе сказал, что их простили?
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
ЛАСКАТЕЛЬНОЕ
…мечетушка
Игорь Караулов
Жили-были в Расейской штатушке,
в чистом тереме, в казематушке:
две сестры – язычком остры,
лесбиянушки свет мохнатушки.
Как любили они друг друженьку,
как просились они наруженьку,
дал им Боженька дивные имена:
Жизнь и Сказка, а смерть – одна,
да одно в сенях оконце овальное –
помещение глухое, подвальное:
потолок такой – не отыщешь дна,
а вокруг – Москва,
вся насквозь видна:
и дворцы, и простые камушки…
…возвращаются мусульманушки –
из высокой своей мечетушки,
в черно-белое разодетушки.
…В синагогушку, поскореюшки –
тротуар бороздят евреюшки:
потому, что опять – шабатушка,
и Москва им – родная матушка.
Люблино обнимает Митино –
русских видимо и невидимо,
дал им Боженька чудные времена,
а вот слов ласкательных – ни хрена,
и блестя оружейной смазкой –
вновь сливаются Жизнь со Сказкой,
потому что любовь – одна.
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
(ИЗ ЦИКЛА «ЦИРКОВЫЕ»)
1.
Цирковая династия: терракотовые артисты,
император перед финансовой бездной:
овладев секретаршей, инсталлирует Windows Vista,
только юная акробатка смеется из поднебесной,
зависая под куполом, от пальчиков ног до макушки
в лунном свете, едва удерживаясь на опорах…
А еще – ее выстреливают из пушки,
но вчера император велел экономить порох.
Буква «О» в кавычках – горящий обруч, смертельный номер,
каждый вечер, вжимая пивной живот,
пожилой учетчик глазел на нее и помер,
а вот что он записывал в свой блокнот:
«Понедельник: трусики из шанхайского шелка,
белые, в спелых вишенках. Не забыть очки.
Вторник: черные, кружевные и только.
Среда: золотистые светлячки.
Четверг: она заболела. Говорят, сильная рвота.
Пятница: публика – сборище похотливых макак,
сплетни про ее беременность. Суббота:
она без трусиков. Это хороший знак…»
2.
Цирк, цирк, вернее, чирк, чирк – отсырели,
спички, слышится плач младенца, прокашливается трубач,
длинная, хрупкая тьма в дырочках от свирели,
запах свежих опилок, и снова плач.
Ослепительно взрывается великанский
апельсин, разбрызгивая электрический сок,
утираешь лицо от выходки хулиганской,
и оркестр наяривает марш-бросок.
Выбегают униформисты, жонглеры тасуют кольца,
акробаты впрыгивают на батут,
иллюзионист приглашает еще одного добровольца:
«Постойте здесь. Проткните шпагой вот тут…»
Наступает черед танцевать слонам и собакам,
дрессировщик – волосы в перхоти, зевающий лев,
скачут пони, обдавая зрителей аммиаком,
постепенно манеж превращается в хлев.
Шпрехшталмейстер радуется, что полон
зал: эквилибристу негде упасть,
и в конце представленья выходит горбатый клоун,
издевательски ощеривая акулью пасть.
Он ведет себя не смешно и ужасно глупо,
древний голод переполняет его зрачки,
что еще чуть-чуть, и ворвется в зал цирковая труппа –
в трупных пятнах, кромсая публику на куски.
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Людмила Херсонская
* * *
А. Г.
Мужчина, державший в руках человеческую печень
или желчный пузырь,
или иную тварь,
как встарь
рассуждающий о надписи богатырь,
вечен.
Гладит кошку, женщину вдоль спины –
налево пойдет, останется без жены,
направо – будет женою встречен;
cтоит, курит – жена из-под ног, как земля,
уходит, злюка, не баюкала – подкачала,
в каждой женщине трещина, описанная Золя,
диффузия, инфузория, каблук и злое начало.
У каждой женщины есть добрая и злая ступня,
в шуме инстинктов они в шлепанцах шаркают по паркету.
Только ты одна на цыпочках входила к поэту,
только ты босиком любила меня.
Геннадий Кацов
* * *
И тот – не я, и этот, и другой –
опять не я, живет на этом свете.
Сейчас листок каракулями метит
Незнамо кто. Какой-нибудь «гуд бой».
С ним по утрам здороваются дети,
Он ежедневно спит с моей женой,
И отразится в зеркале не мной,
По ходу отраженья не заметив.
И это хорошо, ведь, боже мой,
Так все известно, и за все в ответе,
А тут: и некролог не мой в газете,
И чьи-то шмотки доедает моль.
Алексей Цветков
ктесифон
жеребцы из-под панцирных шкур источали пар
вверх по тигру на ктесифон пустовала трасса
мы лелеяли древнюю в лагере возле карр
мысль о мести за злое золото в глотке красса
в том конце где ночь распрямляет свой млечный хвост
и светила вразброд без паруса и кормила
нас покинул последний кто помнил устройство звезд
иерархию сфер и другие секреты мира
пал под пикой засланца распятого мертвеца
кто имперской славой бредил нощно и денно
чей холодный огонь не умел зажигать сердца
только в тесном своем до конца пламенел отдельно
ни родного на тысячу миль очага ни родни
он оставил нас мы теперь среди них одни
не подмога огню рука непорочной жены
и жрецу праматери в космосе одиноко
алтари повержены храмы сокрушены
понапрасну пялится в тучи этрусский дока
мы испили до дна ледяную реку стыда
за того кто уже невредим за порогом боли
это был наш последний бросок наш марш навсегда
и под пиками падали в пепел былые боги
этим темным теперь в колизеях шугавшим львов
повергавшим без жалости навзничь наши кумиры
добровольных рабов перетрусивших душ улов
чем стервятников предки на пыльных полях кормили
как на пленке петлей умирает в который раз
отомщенный траяном но преданный нами красс
но и нам в запредельных полях пора суждена
перетерпится смерть и спадет пелена обмана
над невидимым небом поруганная страна
распростерта опять от инда до стен адриана
мы встаем из-под плит чтобы слава не умерла
за предвечной чертой где у них в головах пробелы
и невидимый им вексиллярий вносит орла
сквозь колонны курии к алтарю победы
прежде золото глоткой затем из зрачков лучи
иерархия сфер но и пращурам здесь не враг ты
плодоносит лоза до земли срывай и топчи
мир где месивом персы мессии и катафракты
в колеснице света кесарь въезжает в рим
он командует нам горите и мы горим
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
* * *
которая сперва стояла слева
и видит вдруг что тучи развели
но там в щели не оказалось неба
а под ногой простыл и след земли
оторопев мы будто по команде
испуганно застыли на весу
как сбитые с баланса на канате
меж двух провалов сверху и внизу
и мысль сама от слабости провисла
стекая словно воздух в решето
а слово слева не имеет смысла
и справа смысла тоже лишено
сон состоял из тени и подсветок
но совестью истек или стыдом
и только неба жальче напоследок
чем почвы где дымил сиротский дом
судьба струной меж двух пустот продетой
в дыру вестибулярную свела
за что весь спрос теперь конечно с этой
кто сле кто спра которая сперва
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Холодильник
отслезив глаза в сигаретном дыме
в том краю стократ
после всех котлет мы садились к дыне
мать с отцом и брат
за спиной фреоном бурлил саратов
из тщедушных сил
и магнитофон с польским роком братов
из-за стенки выл
но еще услышу о чем народ мой
если весь замру
говорила мать что воды холодной
пить нельзя в жару
потому об этом весь день с утра я
что в кругу планет
больше нет на свете такого края
никакого нет
где со зноем один на один машинка
как в болотах танк
ресторан днипро сигареты шипка
желтизна фаланг
каждый день если небо придавит тонной
псу под хвост труды
каждый божий раз когда вдруг студеной
отхлебнешь воды
(премия «ИП» за 2013 г.)
Елена Максина
лейк-плэсид
в лапландской шапке до бровей,
по воле непогоды,
ступай на лед ловить зверей
невиданной породы.
под волчий лай и птичий смех
по озеру в упряжке
скользи, дыша в медвежий мех
огнем из медной фляжки.
пускай несется тобогган
семнадцать миль под вьюком
навстречу северным богам,
назло врагам и вьюгам.
пусть ускоряется разбег,
и ветер наизнанку,
пусть с каждым годом новый век
сильнее тянет лямку.
пусть будут горы, холод, снег,
и будет свет и слово.
и ты, мой снежный человек,
замедля свой звериный бег,
душой оттаешь снова.
Илья Кутик
ПАРУС
/челн/ладья/минус-корабль/кораблик и т.д.
Захару Шерману
Ты «чих», то есть пшик, перед штилем,
но даже тогда – «будь здоров!» –
ты в трубочку свёрнут, как штихель
для резки бесцветных ветров…
Чуть ветер, ты – вещий каурка
и так на движенье налег,
как мокрую лишь штукатурку
похлопывает мастерок.
Пока вся Эола берлога
усиленно жмет на remote,
за них и за Господа Бога
ты делаешь неба ремонт:
сначала гашеную известь
кладешь ты, но сразу потом
ее же, как собственный изверг,
счищаешь с лазури скребком…
Хоть ты и не из шестикрылых,
из той же ты масти стихий,
что и во французских белилах
весь выпачканный мастихин.
Анна Золотарева
* * *
легко на сердце от предвиденной утраты
но важной тяжестью до верху полон воздух
он весь битком набит в нем наглухо упрятан
событий прежних ком да россыпь смыслов розных
едва вдохнешь его и тут же нужен роздых
на первомайскую выходит люд веселый
для них одних теперь сияет солнца сбиток
вернулись в прошлое и снова – новоселы
им перемены мол несут один убыток
за ними время вслед сворачивает свиток
теряя запросто что бережно хранила
бесчеловечная как Флора Арчимбольдо
не сознающая в чем соль моя и сила
свищу цитатою – свобода есть свобода
на голове неся корзину небосвода
ни под одним вождем не в марше миллионов
не с теми кто и дня не может жить без строчки
в слоновьей родине родильнице заслонов
где все прекрасное стремительно непрочно
как в небе ласточки и на земле цветочки
Рита Бальмина
ЛИШНЕЕ ЗАЧЕРКНУТЬ
Все утро
в объезд добиралась на работу
из-за аварии
на Бруклинском/Крымском мосту.
Весь день лепила
ангелов/орлов/львов/тельцов,
покрывая золотом/лаком/матом.
Весь вечер
уговаривала сына
не драться в детском саду/
не курить марихуану/
не разводиться с женой.
Всю ночь снился
недавний/возможный теракт
в школе/в ресторане/в кинотеатре
за океаном/за углом.
Вилли Брайнин-Пассек
* * *
Никто не скажет, что делать мне, а что нет
(Бог даст, доживу, исполнится пятьдесят),
напротив – придут и попросят: дайте совет,
вы столько знаете… Не могу, хоть и был бы рад.
Не могу, потому что не знаю, а то, что знал,
позабыл ребенком. Мелькает какой-то сор,
паутинки, пылинки. Остальное – сплошной провал,
словно новорожденного невидящий взгляд в упор.
Говорил, что не дай ему Бог с ума сойти,
что уж лучше, мол, то да се. Ну а я непрочь.
Может, там попадают в младенчество – по пути
в примиряющую всех со всеми вечную ночь.
Я знавал одну сумасшедшую. Так она
поумнее была, возможно, чем ты да я,
говорила, что между нами всегда стена,
но особая, из чистейшего хрусталя.
Оттуда ни звука. Натурально, ни звука туда.
Но видно – целует каких-то диковинных рыб
с отрешенной улыбкой. А что там – воздух, вода
или вакуум – это неважно, залет, загиб.
Распускаются орхидеи в ее саду
и кораллы цветут, и блуждает зеленый взгляд,
и уж если я как-нибудь туда попаду,
то не стану, не стану дорогу искать назад.
* * *
Родная, старея, со страху начнешь давать
приятелям сына, теряя мужество перед
невинной наглостью, падая на кровать
в слезах, когда негодник тебя похерит.
Ты будешь жалеть стремительную красоту,
когда, привычно в зеркало глядя, вдруг там
увидишь посуду мытую, пустоту
и мужа, который объелся известным фруктом.
О, если б я только мог, я бы возник
в твоем зазеркалье дыханьем, клочком тумана –
прищучить нахала и хоть на единый миг
тебя утешить, сказать, что сдаваться рано.
Я знаю, что я вернусь и докучных мух
сгоню с лица равнодушной ночи, сяду
к тебе на постель, скажу отчетливо, вслух:
Родная, не плачь, отчаиваться не надо –
мы скоро возьмемся за руки, поплывем
в последнем туннеле туда, к жемчужному свету,
и снова молоды будем, и снова вдвоем,
забыв навсегда тоску невозможную эту.
И ты услышишь исчезнувшего меня
и будешь искать в темноте напряженным взглядом,
и к стенке подвинешься, теплой рукой храня
пространство, почти живое, с тобою рядом.
(шорт-лист премии «ИП» за 2013 г.)
Григорий Марк
* * *
Поздно ночью в субботу – процессия туш.
Уносящие пенье во тьму под землей
незнакомы друг с другом. Под чавканье луж
круг за кругом по ветке идут кольцевой.
Хлопья света – несметное кружево душ –
им навстречу со свистом летят. За хвостом
голосящей колонны искрится туннель
чешуею мозаик. Заносит метель
мускулистых рабочих, спортсменок с веслом
и колхозниц дородных… а мы всё идем.
Рудольф Фурман
ПРОЩАЛЬНАЯ ПРОГУЛКА
Пока нетерпеливый ветер
дыханием спокойным дышит,
не рвет листву с осенних веток,
а стережет ее, как дичь,
определяя по приметам –
срок осени еще не вышел, –
и выжидает, будто сеттер,
когда ее врасплох застичь.
Пойдем, пройдемся по аллеям,
подышим горечью осенней,
пока пропитан воздух ею,
а ветер сдержан, но едва.
Пойдем, пройдемся, поглазеем
до эры жертвоприношений,
пока, на ветках пламенея,
еще живет, живет листва.
Вера Зубарева
* * *
Дверь толкни и входи, не стой
Не прислушивайся, как дует
Ветер в комнате полупустой.
Там никто не живет, не думай.
На столе тот же луч косой
Та же ваза со дня рожденья.
Тот же час на часах – шестой.
И вдоль кресел две наших тени.