Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2014
Александр Бараш
БЛЮЗЫ
1.КОНЕЦ КИНО
Все это длинно как титры в конце кино
которые длинней чем само оно
и никому не нужны задаром
кроме тех кто остался за кадром
А про что кино? Ну там несколько шумных сцен
где он бился как муха в плафоне между белых стен
собственной ограниченности А в открытом окне
индейка заката сгорала на своем огне
Хорошо б написать какой-нибудь липкий блюз
чтоб из радио возникал такой замедленный бас
и прохожим снаружи чужой судьбы
повторить оттуда припев захотелось бы
2.ВСЕ ХОРОШО
Вот уходит поезд наших надежд
вот порвался пояс наших одежд
вот уж нет и нас а только голое я
вот уж нет и я а лишь археология
Это значит скоро новая жизнь
это значит снова жить не по лжи
это значит снова петь хит про «гёрл»
это значит на мотив про опавший клен
Успокоить может пожалуй вот что:
если ты такое бессмысленное … – то
тебя как бы нет в природе Вот и хорошо
Солнце высушило лужи Дождь прошел
Владимир Эфроимсон
ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ
Обходя глазами последовательно четыре угла
предельно простой фигуры, заполнившей полотно,
понимаешь, что сейчас жизнь вне этого контура пролегла,
а внутри – что было, что будет – и это темно.
А на чем сердце успокоится – так то и вовсе не здесь,
а где-то там, где плавные округлости вместо углов,
только где такое находится – бог весть,
но заведомо не там, где мои стены, мой кров.
Оно там… А здесь, проходя по кромке, по бортику, от угла к углу,
по жесткой границе между «сейчас» и «тогда», между мраком и пустотой,
вглядываясь то направо, в вязкую черную мглу,
то налево – в ничто, приходишь к этой мысли простой,
что жизнь сейчас – слева – в пустоте, пуста,
что было, что будет – справа – во мраке, узнать не дано,
на чем сердце успокоится – мутная ноющая мечта…
и в такой ситуации остается только одно…
Елена Шерстобоева
* * *
Покуда вилки и ножи не скрещены,
Покуда стол и вечер не распяты,
Покуда мы друг другу не обещаны,
Не навсегда, не свиты и не святы,
Не прожиты друг другом, не прошиты,
Не дороги, а значит, не украдены,
Молчим – зерно и соль, увы, не найдены,
И ресторанов устрицы не вскрыты.
Пройдемся вдоль каналов по воде,
Пока она охвачена тоскою,
Небесный купол шахматной доскою
Лежит. Еще не ход для королев,
И за день без веселья овдовев,
Они как мы к ночному водопою
Стремятся. И пока не грянул ром,
Мы будем думать каждый о своем.
Как ненавистны выверенных рельсов
Каллиграфические точные ряды
Приговоренной к завтрашнему рейсу,
Пристегнутой к нему на все лады,
Смотри смотри как пальцы леденеют
И слушай слушай приторный мотив,
Носильник уличный до ночи овладеет
Изгибом скрипки и сломает гриф,
Газетный неуемный папарацци
Поднимет к небу звуковой состав –
Сегодня я – сторонник гравитаций
А ты – противник и, конечно, прав.
Тебе лететь, но вдоль другого круга
Земного. Ты же знаешь обо всем,
О том, что завтра утром друг от друга
Навечно невесомость обретем.
Галина Климова
* * *
В разгар студеного распада
воспоминания мои
видны, как сильная рассада
на почве детства и любви.
В том опыте землеустройства
мне не учесть межи и меры
в прямом родстве и общих свойствах:
мои – кошмары и химеры,
мой – счет зерна…
На поле плевел
круглогодично длится сев.
И – дико розов – клонит клевер
ветра на знаменный распев.
И ливней стебли, солнца жилы
уходят в корни,
не в песок,
и в путь пустившийся росток
на мой отеческий Восток
всех обнадежит:
будем живы!
И, буйной порослью горда,
я памятный сверяю список:
лопух, и лютик, и любисток,
и сплошь – татарника орда.
ДОМ
Дом, населенный пустотой,
всех зазывает на постой
для слез и для утех,
там фокус жизни испитой
и вход – как вечный понятой,
но я держу тебя: постой,
ты ближе всех!
Темнил обманчивый объем –
оконный нежилой проем –
зрачком созревшей бездны.
– Держи меня, раз мы вдвоем,
над нами звездный чернозем,
и едет крыша… Где наш дом,
мой золотой, мой бедный?
Пусти на снос пустые сны,
в их стенах невидаль весны
и нежить очага.
На волосок от седины,
нам бы времянку тишины
на все четыре стороны,
где не распустит перья пустельга.
Анна Аркатова
* * *
Вот скажут – вспомни все, что было,
Полеты, споры до зари,
А вспомнишь мальчика-дебила
Из дома номер двадцать три.
Как он обрит и лучезарен
С мешочком семечек в руке,
Не то казах, не то татарин
В нарядном женском пиджаке.
И вспомнишь круга мелового
Необъяснимое кольцо –
Когда никто из нас ни слова
Не мог сказать ему в лицо,
И только зрело превосходство
И сила детского зрачка,
Что, не мигая, на уродство
Глядел и помнил дурочка
Потом всю ночь. Потом играя
С нормальным мальчиком в кустах,
И дальше, где границы рая
Куда отчетливей, чем страх.
Тебе вернуться б в этот город
Забытый, смытый, запасной,
Там на скамейке вечно молод
Татарин с торбой расписной –
Так нет, спустя десятилетье,
Замрешь над спящим малышом,
Поняв, что измереньем третьим
Испуг в тебя как нож вошел.
Андрей Коровин
ХОЧЕШЬ?
хочешь дожить до старости – наливай
сине-зеленой просени через край
хочешь дожить до странности – заходи
есть у меня старинный друг алладин
хочешь смотреть как чайки в тебе кружат –
тихо открой ту дверцу что наугад
хочешь любить – никогда не шепчи люблю
просто открой глаза и впусти зарю
там за последним домом где стынет сад
я тебя буду ждать сто веков назад
там где твой дом считает века и дни
не обмани его детка не обмани
трах-тибидох-тибидох потерял ключи
хрустнула дверца жар пошел от печи
света не будет уже не разжечь огня
сколько еще секунд у тебя – меня
хочешь сгореть рябиною под окном
вот тебе для пожара стихов проём
переходи на sos sms щелчок
– слышу тебя ты где почему молчок
Инна Кулишова
* * *
По безусым юнцам, узнающим себя в колыбели
нерожденных детей, по монетам, без промаха в глаз
солнцу бьющим, по картам, которые снять не успели
с необстрелянных стен, по скале, где плывет верхолаз,
что форель в водопаде, по сверке часов, где Камчатка
только точка отчета за чет и нечет, по всему,
что тебя пропускает по миру и ловит сетчатка,
я узнаю в ответа отверстии полом, к чему.
Почему этот свет – если тот? Если тот – что же этот?
Что-то ухает сердцем, как филин, в отсутствии сов,
псов. Бессилен засов, хоть всесилен. По тем, кто из веток
шьет шалаш, чтобы рай был не нужен, до тех берегов
как заправский за-гонщик, пройдусь, словно слезы по трупам,
о которых недавно еще. По безусым юнцам…
И шепчу я в отверстие сжатых ладоней, как в рупор:
я не знаю Тебя. Понимаю. Да будешь… Ты Сам.
Игорь Иртеньев
* * *
Кто там мчится на помощи скорой
Загорелый, в веселых носках,
Уж не он ли, тот самый, который
Под трамвай залетел впопыхах?
Ну какого рожна или фига,
Или хрена – не в терминах суть –
Пересекся с твоим, торопыга,
Железяки бессмысленной путь?
Объясни мне простыми словами,
Пусть последними будут они,
Много ль общего было меж вами,
Но с ответом, прошу, не тяни.
Понимаю, тебе тут несладко,
Не такой уж я идиот,
Только жизни и смерти загадка
Мне покоя давно не дает.
Ты к разгадке значительно ближе
Подобрался сегодня, чем я,
Не печалься – откидывать лыжи
Завтра очередь выйдет моя.
Перед этой таинственной тайной
В разной степени все мы равны,
Жаль, талон непробитый трамвайный
Не имеет обратной цены.
* * *
Мне с населеньем в дружном хоре,
Боюсь, не слиться никогда,
С младых ногтей чужое горе
Меня, вот именно что да.
Не так чтобы совсем уж прямо,
Чтоб раскаляться добела,
Но за соседней стенкой драма,
Всегда хоть малость, но скребла.
Прижавшись чутким ухом к стенке,
Фантазмы отгоняя сна,
Я драмы той ловил оттенки,
Вникал в ее полутона.
Какое варево варилось
На том невидимом огне,
Что там заветное творилось,
Доныне неизвестно мне.
Случайно вырванная фраза,
Внезапный скрип, чуть слышный вздох…
И все же катарсис два раза
Я испытал, простит мне Бог.
Алекс Тарн
* * *
Так неохотно, медленно всплываешь
в какой-то скучный, сизый полумрак,
знакомый шкаф таращится, как враг,
а за окошком топчется, зевая,
унылый утренник в похмельной колотьбе,
и все плывет, плывет, плывет куда-то,
и новый день без срока и без даты
небритой харей тянется к тебе…
Довольно, прочь, изыди, сатана!
Гремит посудой в кухне Беатриче,
мурлычет кран, и радио талдычит,
и сладко жить в подушке полусна.
Совсем иной расклад в Стране Отцов:
здесь каждый день, как рыночный мухаммед,
спешит навстречу, лыбится и манит,
и тычет свой лоток тебе в лицо.
Он хвалится, хитрит, наивно врет,
бежит вдогонку, жалуясь и ноя,
и что-то прячет, прячет за спиною…
а что – того и черт не разберет.
* * *
Судьба моя – как шахтный коридор,
Прорубленный неведомой бригадой:
Как ни петляй ему наперекор,
Он все равно доставит куда надо.
Когда-то, неразумен и упрям,
Я ждал развилок, верил в повороты…
Путь был извилист – коридор был прям,
Скала тверда – ни трещины, ни грота.
Потом, свои надежды истрепав,
От стенки к стенке – утлая свобода –
Я шел туда, куда вела тропа,
Не тратя сил на поиски обхода.
Да есть ли тот обход? Поверх голов
Летит мой путь заветный, путь заветный…
На дудочке играет крысолов,
И дети входят в Лету, входят в Лету.