Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 4, 2013
(1949–2013)
Пограничная линия
На смерть Дэниела
Хоть бы шепнул мне что-нибудь
из-за
плаща дождя, затертого на сгибах,
и осени, что смотрит не в глаза,
а в сторону зимы голодной,
либо куда-нибудь вперед, за ту
черту,
где находиться не имеешь права.
Куда ушел, оставив на посту,
свою обособленность среди правых,
свою незащищенность… И приход
косноязычной боли от утраты
светил на небесах меняет ход
и обрекает синтаксис на даты.
25.11.2013
* * *
Черной памятью
упало с неба перо,
и земля раскололась.
* * *
Всплыл русалочий смех в
пузырьках лимонада,
танцплощадка, как желтая роза, в пыли.
Если взгляд отвести – волнореза преграда,
а потом только долгие волны вдали.
Я читать научилась с их нотного
стана,
мне вторая октава была образцом
для письма и для пенья, возникших так рано
между небом с землей и началом с концом.
Между светом и тьмой, между
рыбой и птицей,
между словом случайным и нотой любой.
Высоты с глубиной я хотела… чтоб длиться,
оставаясь меж Сциллой с Харибдой собой.
Смолк русалочий смех в
пузырьках лимонада,
поменяли свои имена корабли.
Ничего не осталось – ни дома, ни сада,
только строчки, что сами себя сберегли.
* * *
Из прорех лезет вата у тополя –
из халата, что лето подштопает.
Только голос попробовал вырасти
над листвы его клейкою
милостью.
До спокойной
целеустремленности,
уходящей корнями в бездонность, и
там обрел свою родину с почвою,
взгляд куда отправляется почтою,
слух куда направляется… Выласкан
тополь воздухом яви и вымысла.
Раздавая рулады, как пряники,
голос тоже стремится в избранники
небосвода и тянется деревом
на поля, что засеяны клевером
кучевых облаков, и заранее
утверждают маршрут мироздания
и плывут… А за ними всей
кроною
собираются речью зеленою
время, действо, пространство и прочее,
чтобы вечность представить воочию.
ЯНВАРСКИЕ ПРОСКРИПЦИИ
Электрический провод зимы
перебит,
словно нос у боксера.
Он искрит возле самой земли,
подбирающей мелочь повторов.
Этот край предсказуем. В ночи
шаг скрипит осью шара земного.
Из-за снежного строя причин
виден месяц, прибитый подковой.
Где-то там – высоко, далеко
он сияет над дверью небесной,
чтобы путник, морозом влеком,
шел к нему, пробиваясь сквозь местных,
продираясь сквозь местность
тропой,
уводящей в иные пределы.
Чтобы время, все тот же конвой,
никого никогда не задело.