О книге Владимира Гандельсмана «Ода одуванчику»
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2011
Вадим Муратханов
ОХОТА НА ВРЕМЯ
Книги, подобные “Оде одуванчику” (М.: Русский Гулливер, 2010), складываются, как правило, раз в жизни. Корпус избранных стихотворений, перемежающихся эссеистикой и фрагментами прозы, выстроен автором в произвольном, но хронологически выверенном порядке. Не слеплен, а высечен из накопившихся за творческую биографию пластов текста.
Прибегая к образу самого Владимира Гандельсмана, можно сравнить его книгу с грандиозным шахматным этюдом, предполагающим множество вариантов решения. Впечатляющий массив текста позволяет ему, по сути, предложить собственную модель жизнестроительства, где филология приравнена к алгебре, но получаемый результат далеко перерастает исходный материал. Перед нами разворачивается даже не биография, а, по выражению автора, “история отсутствий”. Главный герой этой истории – охотник за временем. Он ловит невесомые мгновения в сачок мастерства, и художественный эффект рождается как раз там, в зазоре между виртуозным поэтическим приемом (будь то густая звукопись или разноударная рифма, более присущая английской, нежели русской поэзии) и заведомо невербализуемым смыслом.
В “Оде одуванчику” движется хронология, но не время. Это попытка вдохнуть жизнь “в то, чего нет в ее измерении, и поймать за хвост время, бессмертие, тайну мира”. И не случайно едва ли не все уловленные (остановленные) поэтом фрагменты времени, в том числе датированные новым веком, принадлежат времени детства, неистощимого на этих бабочек смысла.
…Освещенное осени сумерек вещество,
царь, не знающий, кто он, в своем убранстве,
так в игре водящий – мгновение – никого,
обернувшись, не ищет в пустом пространстве.
(“Назови взволнованностью земли…”)
Разделы и фрагменты достаточно сложно организованной книги образуют замысловатую конструкцию из перекрестных ссылок и автокомментариев. Трехуровневая структура (стихи – эссе – примечания к эссе) обеспечивает разные степени погружения. Но заметки и эссе, на первый взгляд выполняющие роль разбавленного нон-фикшн по отношению к густо насыщенной смыслами стихотворной части, на поверку оказываются не мелководьем, а впадинами. Особенно явно – в последнем эссеистическом разделе, где на смену нарочито необязательным, пойманным врасплох в записные книжки обрывкам сознания приходят тончайшие рефлексии и медитации над текстами Рильке и Мандельштама. (Кстати сказать, разделенные хронологией стихотворные блоки не являют в книге столь впечатляющей эволюции.)
Ключ к пониманию образов зачастую хранится за пределами “Оды”. Как, например, в заключительном стихотворении “Исчезновение”, представляющем собой аллюзию на не упомянутые в тексте “Соррентинские фотографии” Ходасевича. Но если у классика одна картинка проступает сквозь другую, заставляя козленка “Везувий рожками бодать”, то у Гандельсмана проявляющаяся на фоне нью-йоркского пейзажа картинка из прежней жизни обозначена, скорее, своим отсутствием. На месте отражения героя в “витринной черной плеши” – никого, вопреки зазвучавшей из прошлого музыке: его совпадение с самим собой не может состояться ни в одном из времен.
“Есть стихи, – размышляет Гандельсман в эссе, посвященном Рильке, – где любишь словно бы не сами стихи, но автора, его духовное усилие”. Есть подобные стихи и в “Оде одуванчику”. Надо отдать должное последовательности автора, чьи эстетические взгляды получают прямое продолжение в поэтической практике: кажется, порой он сознательно провоцирует себя на “священный лепет” на грани познания и смысла – и в некоторых текстах натыкаешься на паузу шахматиста, умышленно совершающего неверный ход в расчете на иррациональный выигрыш.
Теперь давай доразверни
свой завтрак. Парта.
Дневного света трубчатые дни
в апреле марта.
(“Разворачивание завтрака”)
Но разбег умело выстроенной книги достаточен для того, чтобы читатель принимал опыты Гандельсмана как правила игры.
В заглавном и программном стихотворении книги призванная жить в веках ода надолго переживает “моргнувшую на весу” лампу одуванчика. Геологическая линейка, где история человечества – лишь последний штрих в длинной цепи эволюции, здесь перевернута справа налево. Стремящийся на ней к нулю, недолговечный одуванчик первичен по отношению к навсегда зафиксированному слову.
Вадим Муратханов
родился в 1974 году во Фрунзе (ныне Бишкек). Поэт, прозаик, критик. Автор пяти книг стихов. С 2006 года живет в Подмосковье.