Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2010
Борис Херсонский
СТЕКЛЯННАЯ КУКЛА И ДРУГИЕ УЖАСАЮЩИЕ ИСТОРИИ
кукла в коробке напоминает труп
нарядная в пышном платье спасенному рай
звуковое устройство в спину ввинчен шуруп
мама мама купи мне куклу стеклянную не выбирай
ленигрушка ленгоргалкультпотребсоюз
проспект по имени сталина номером тридцать три
на крышке пупсы нацмены таджик эскимос тунгус
стеклянная кукла недвижно лежит внутри
она прозрачна призрачна в ней на просвет видна
как лимонад в бутылке кровь бледная немочь детей
которую выпила переставляя ноги ночью она
стеклянная кукла никогда не играйте не говорите с ней
сердце стеклянной куклы как в аквариуме карась
плавает хлопает хлюпает жабрами пучит глаз
изгибается переливается откуда она взялась
прозрачная мертвая что случится на этот раз
стенные часы немецкий трофей в углу дубовый буфет
покрытый зеленой бумагой письменный стол табурет
розетка чешский хрусталь несколько старых сладких конфет
белочка кара кум коровка на стенке фотопортрет
человека в военной форме в петлице ромб или два
ночью приходит черная темнота не различить ничего
но военный портрет говорит стеклянной кукле такие слова
что ты делаешь сука у кроватки правнука моего
утром лужица крови мертвая рыбка сердце осколки стекла
собрать замести замыть чтобы и пятнышка не
осталось мама целует щечку ребенка она тепла
ребенок бледен но дышит ровно что-то шепчет во сне
* * *
Вроде только вчера вдвоем сидели и пили.
Проснулся один, а товарищ – с концами, как не бывал.
Кухня полна серой пушистой пыли.
В гипсовой раме картина “Девятый вал”.
Вышел на улицу – Господи, ни лавочки, ни киоска,
подошел к парню, заговорил, а тот лопочет, и хрен поймешь.
Уши торчком, лицо совершенно плоско,
руки длиннее ног, что с такого возьмешь.
Надписи неразборчивы. Искалечены буквы.
Ни одной машины, а светофор мигает на каждом углу.
Все как будто бы нарисовано, все – как будто,
прикоснешься к чему – рассыплется, превратится в золу.
Вот едет карета, колеса стучат по гранитной брусчатке.
Открывается дверца, женщина в черном, тугая коса кольцом,
выгибает спину, манит рукой в перчатке,
прячет за веером то, что раньше было лицом.
* * *
Черная шляпка с черной прозрачной вуалью
черные перчатки до локтя. Голые плечи белей
мела, известки. Взгляд дамы наполнен печалью
черной-пречерной, она несчастна, но ты ее не жалей.
Ты от нее не отводишь смущенного взора,
мальчик-сиротка, голубоглазый гном.
Поганый крупье с головой, разделенной пробором
бросает карты на стол, крытый зеленым сукном.
Все как положено – золоченые кандлябры, свечи,
лилии на обоях, позолота на потолке.
А она подходит все ближе, и лишившийся дара речи
мальчик, гном, одуванчик, забившийся в уголке.
А она подходит все ближе и вдруг хватает
ребенка прекрасной, безжалостной сильной рукой.
А крупье тасует колоду, но в ней не хватает
карты одной, вы знаете сами – какой.
* * *
Виртуальные небеса. Железный ангел, с винтом
вместо крыльев, поражает из огнемета иной фантом.
В огненном озере тонет всемирный враг,
сгорает, но не сдается, как гордый “Варяг”.
Сосредоточенный мальчик упирает взор
в жидкокристаллический или плазменый монитор.
Щелкает мышкой. В наушниках голос: “Пал, пал, Вавилон!”,
уцелевших граждан бесы гонят в полон –
с автоматами, в касках. Трехглавая овчарка на поводке
облаивает идущих. На девятом витке
спираль Преисподней упирается в лед,
неизвестно, существует ли что-нибудь под.
У мальчика восемь жизней в запасе. Ничего не жалей,
щелкай мышью, малыш, все это мираж из единиц и нулей,
двоичный код, Демокрит говорил – атомы, пустота.
Пастернак добавил – не тот этот город и полночь не та.
Господи, ну хоть Ты мальчику покажись,
объясни, что это Ты – Воскресенье и жизнь,
что саван лежит на камне, и отдельно платок,
что смерть напрасно тянет свой хоботок:
Щелкай мышью, малыш. Жирный бонус возьми.
Вот и новая жизнь добавлена к прежним восьми.
* * *
Мачеха купила для девочки фашистское фортепиано,
целых три педали, хоть ноги у девочки только две.
Бронзовые подсвечники, медали на крышке, странно,
бьешь по клавишам – видишь мачеху с бигудяшками на голове.
Любимый папа погиб под Берлином в битве с врагами,
мать умерла за два года до начала войны.
Девочка шпарит гаммы, на педали давит ногами,
а ноги у ней красивы и нипадецки стройны.
Мачеха в спальне проводит время с гостями,
что ни день – то страшный, девочка не боится ничуть.
Но вот подсвечник превращается в птичью лапу с когтями,
и хватает за горло, и давит – не продохнуть.
А вот из второго подсвечника – вторая когтистая лапа,
девочка с выпученными глазами и высунутым языком
видит – из книжного шкапа выходит любимый папа
и отрубает лапы широким немецким штыком.
А вот и мачеха из спальни выходит, патлата,
зевает, хочет ладонью рот прикрыть, но вот беда так беда!
Бронзовые подсвечники торчат из рукавов халата.
Из обрубков на пианино хлещет кровь, как из крана – вода.
Борис Херсонский родился в 1950 г. Окончил Одесский медицинский институт. Участвовал в диссидентском движении. Заведует кафедрой клинической психологии Одесского национального университета. Автор книг стихов, переводов, литературной эссеистики, а также переложения библейских текстов, собранных в “Книге хвалений” (1994) и сборнике “Поэзия на рубеже двух заветов. Псалмы и оды Соломона” (1996). Живет в Одессе.