Перевод с польского Эдуарда Хвиловского и Игоря Белова. Вступительное слово Василя Махно
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2009
Перевод с польского Эдуарда Хвиловского и Игоря Белова
Богдан Задура (р.1945) – польский поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Главный редактор журнала «Tworczosc». Его стихи, собранние в собрание сочинений в 3 томах, изданы в 2005-2006 гг. вроцлавским издательством “Biuro Literackie”. Среди переводчеких работ Б. Задуры — два тома Антологии украинской поэзии (2005, 2007), а также отдельные сборники Ю.Андруховича, А. Бондаря, С. Жадана, В. Махно. С именем Задуры связывают многие процессы в современной польской поэзии после 1989 г., для многих молодых поэтов этого времени он стал отправной точкой новой эстетики. Путь самого Задуры-поэта связан с переходом от ранних метафорических исканий в классической форме стиха, вершиной которых стала его знаменитая поэма “Тишина” (1994), до поэзии, связанной с обновлением формы и поэтического мышления, в основном в связи с влиянием американской поэзии Нью-Йоркской школы.
Предлагаемые читателю “Интерпоэзии” стихи Богдана Задуры в переводах представляют разные этапы творчества польского мастера.
Василь Махно
ПРОЩАНИЕ С ОСТЕНДЕ
Можем вольностью всё озаглавить.
Брег в апреле пустой и скалистый.
Ветер всюду один вездесущий.
И весна не спешит. Слишком долго
звёздный свет ищет глаз. Слишком долго
зелень явит свой цвет. Слишком долго
постигаем терпенье. Как много
всех вопросов нелепых о жизни.
Слишком много и опыта оптом.
А быть может, что нет и ответа,
и, быть может, ответ есть в вопросе,
а быть может, всё это лишь вызов.
Солнце в полдень, и знания медлят
с освещением снов. Сколько ж надо
лет для полного самопознанья.
К. молчал, посчитав, что уместным
будет в мире его же молчанье
и на этом стоял, верил в тайну.
Понимал, слушал, не удивлялся
ничему. Лёд взрывали на Висле.
А. продолжил: пускай существует,
для примера, обязанность. Как же
рассуждать нам об этом, не зная
ни себя самого, ни реалий?
Кто похож на вошедшую деву?
О, комедия коловращений!
А. на улицу смотрит, где встретил
он фантом из историй и судеб,
но никто там никем вовсе не был.
Удалился он безрезультатно.
Это всё. Только женщина мимо,
только запахи неуловимы
от акации в солнечном июне.
Он рассеян и внешне подобен
лишь жужжанью пчелы мимолётной.
Белый цвет из акаций и музык.
На границах всех звуков уходит.
Приглашает под ассоциаций
обещанья и дразнит с улыбкой.
След от облака воспоминаний
распыленьем чувствителен боле.
Где-то выстрел шалит. Дрожь и стёкла.
Что я мог? Чем был должен, обязан?
Что хотел и чему я поддался?
Почему только проигрыш светит?
“GLORIА VICTIS” как частная дама
пишет о Ромуальде Траугутте.
Солнца свет. Опоздание знаний.
От ошибки – река из ошибок.
Ни триумф и ни смерть. Переходы.
Тон фальшивый и самопроверка
во грехах. Наши правды – что запах
от духов в дымноватой харчевне
или в мире без правды ошибка.
Век прошедший был слишком солидным
и тяжёлым для тихого взрыва.
Он не кончен и не разложился.
Управление внутренне сбито.
Мёртвый тягостен и в канделябрах,
и в панелях от всех туалетов.
Сонмы цифр на колоннах и знаков
и фаллических символов пляска.
Это – Лета Больших деградаций.
Девятнадцатый век анархизма.
Вынимают и ручки, и перья
старики, как отмщение жажде.
Надо рвом самолёты. Каких-то
ног следы и порой сами ноги,
что застыли в земле неподвижно.
Мы не смотрим, чем дышит округа.
Только небо в следах реактивных
очень перистых и очень лёгких.
Это ров между нами, который
обойдён их вниманьем. Мы сами
по себе. Только тень между нами.
Ногти, руки. А, может, и руки
не мои. Может, я арестован
и давать не могу показаний.
Что же было спустя год и боле?
Душ. Обед. Исчисление знака.
Жаркий день и газета со спортом.
Телевизор. Мыс Кеннеди. Небо.
Время – полночь минута в минуту.
И ракета, и небо над нами.
Это всё подтверждают живые
в зоне мёртвых. Так кратко всё было.
Лепестки облетевших акаций.
И семнадцатым вечером июня
я смотрел на Луну. Виноградник.
Окна поезда. Листья и лозы.
И Армстронг это всё подтверждает.
И бухгалтер поэмы билеты
предъявить просит нас проездные.
Но я не был нигде. Не случилось.
Ничего. Да и парни не пели.
Возвращаются пьяно со службы.
А. подумал, что в чём-то виновен,
занимаясь подбором присяжных,
если знает чего он желает
и что знание месяц пребудет.
Или море суть море ошибок?
Официантка со счётом приходит.
Принц! Владенья твои – это пепел!
То Шекспира конец Византии
и цитаты времён путешествий.
Византия гостиниц. Остенде.
Это Луций Сергий Катилина,
о котором Красинский напишет.
Холод римских деревьев. Ноябрь.
Тибр, в котором мне телом не плавать –
бездыханно, кому-то другому.
Их не выбрать, как и путешествий
не во времени, но лишь по карте.
И цитаты Шекспира, и юность.
Ностальгия. Хорошие мины.
Вычитание слогов амбиций,
и стихи, что помочь уж не могут.
Нет свидетельств. Немного согласий.
Невозможность. Уверенность. Жалость.
Самомнение с пренебреженьем.
Непременно умны и прекрасны,
беззащитны в искривленных далях
ироничных зеркал не портретных.
Неоклассика эпизодична –
молвил К. Эпизод и не боле.
И не боле, чем литература.
Пройден путь, и достаточна школа
дисциплины, режима и чести
с интеллектом вопросов-ответов.
Вот апрель, и разрознены мысли.
Край весны, и шалфей нерасцветший
площадями кафе опустевших.
Что в итоге? Стихи, но без рифмы.
Древний синтаксис здесь не в почёте.
Не в почёте. Никак не в почёте.
Вновь апрель на краю метафизик.
Звуки музыки гаснут на Висле.
Взрывы льда, окон дрожь и пейзаж тот,
где с дождём только ветер и ветер
вездесущий и женщина где-то.
Запах. Тело, забытое мною.
Ах, как жаль, – думал А. – Византию
и Равенну, Остенде в Равенне,
Альп затерянность в белом стихами.
Есть апрель Anno Domini 1970
и забытое то ли в молчанье,
то ли в синтаксисе тоже новом.
ВОСКРЕСНЫЕ ОБЕДЫ
мой взрослый ребенок
не любит воскресных обедов
(что-то мне это напоминает)
каждую неделю за одним и тем же столом
говорят об одном и том же
о том что полезно
о плюсах овощей
приготовленных на пару
о чудесных качествах фасоли и помидоров
превосходстве брокколи над цветной капустой
мороженой моркови Hortex
над морковью Bonduelle
надеюсь что однажды
мой взрослый ребенок вырастет
еще больше и заметит что
так оно и бывает с людьми
когда они идут за грибами
говорят о грибах
когда они трахаются
говорят о сексе
когда они лежат в клинике
смотрят “Санта-Барбару”
когда они идут за гробом
говорят о смерти
так отчего же обедая
не поболтать о еде
ДЕКАБРЬСКИЙ ВЕЧЕР
Из окна поезда
я видел указатель с надписями
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПАРК МИРА
И ДРУЖБЫ НАРОДОВ
ВОЕННОЕ КЛАДБИЩЕ
На витрине книжного магазина
я видел книгу
“Пророчества и предсказания
о конце света и благе для Польши”
Я из дома
больных на голову
Одна лишь просьба, Америка
не могла бы ты
оживлять свои мифы
у себя дома?
***
эфирные тела
пещеристые тела
небесные тела
околоплодные воды
арктические воды
термальные воды
огни преисподней
огни святого Эльма
бенгальские огни
мышиный помет
коровье дерьмо
людские стихи
ИМЕННО ТО
Говорить кому-то то, что на самом деле хочется сказать,
и одновременно то, что этот кто-то хочет услышать,
это как выигрыш в лотерею. Бывало такое с нами?
Только где эта удача, номер которой мы обнаружили
среди счастливых внизу колонки как июньскую
землянику на поляне, фиолетовой из-за отцветшего
вереска, почти на опушке леса, куда она подевалась?
Спрашивать об этом значит знать, какая она на вкус,
это страх перед тем, что на самом деле случилось.
БУДАПЕШТ
помню
как ехал двойкой
от моста Свободы
к мосту Малгожаты
сорокалетним
смотрел на людей
сидящих за белыми
столиками на белых
креслах
и думал
что там
настоящая жизнь
помню
как сидел
за белым столиком
на белом кресле
пил эспрессо
и ел мороженое
сорокалетний
смотрел на людей
едущих в трамвае
от моста Свободы
до моста Малгожаты
и думал
что в том трамвае
настоящая жизнь
Игорь Белов — поэт, переводчик. Публиковался в периодике, автор книг стихов “Без поворотов” и “Весь этот джаз”. Живет в Калининграде.