О книге Павла Грушко «Звезда и Смерть…»
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2009
Книгу ““Звезда и Смерть…”… и другие пьесы. Театр в стихах (М.: АСТ: Астрель; Владимир: ВКТ, 2008) известный переводчик, поэт, драматург Павел Грушко посвятил памяти Александра Абдулова. Наверное, в подобном посвящении выразилась не только человеческая привязанность, но и благодарная память о первой стихотворной пьесе, появившейся на сцене театра Ленком и обозначившей – безо всякого преувеличения! – возможности некоего нового пути нашего театра.
“Звезда и Смерть Хоакина Мурьетты” была первым не мюзиклом (что весьма принципиально), а образцом поэтического театра – совершенно особенного, существующего по своим законам; театра, где слово значит куда больше, нежели просто слово в драматургии, потому что это – слово поэтическое. К тому времени традиции поэтического театра в нашей стране утратились почти полностью – скороговорка еще не завладела подмостками настолько, насколько преуспела в этом в последующие десятилетия, но Слово – живое, наполненное, сильное – уже теряло свою власть над зрительным залом и над сценой. Режиссерские придумки и актерские находки начинали значить куда больше, нежели первооснова театра – язык, слово.
Павел Грушко в своих либретто, написанных по мотивам “Истории города Глупова” М. Е. Салтыкова-Щедрина (“Без Царя в голове”), романа М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита” (“Было или не было…”), “Блуждающих звезд” Шолом-Алейхема (“Звезды блуждают…”), пьесы М. Горького “На дне” (“Снова на дне”), драматической новеллы Т. Манна “Фьоренца” и труда А. Ф. Лосева “Эстетика Возрождения” (“Монарх, Блудница и Монах”), – попытался вернуть слову его поэтический лад, его многогранность. Он ощутил тревогу по тому поводу, который лишь десятилетия спустя превратился из повода в почти трагическую реальность: утрата вкуса и запаха слова, его многогранности и многозначности убивает язык. И тогда Грушко предложил театру совершенно особый способ существования – стиходействие, как сам он определил смысл своего труда: когда слово провоцирует на действие, когда оно энергично и энергетично, когда дает артисту повод для импровизаций и подлинной творческой свободы.
Спектакли, поставленные по поэтическим либретто Павла Грушко, были разными – не все оказывались удачными и безусловными, потому что уж слишком непривычный способ существования был предложен в них. Но в истории отечественного театра остались и “Звезда и Смерть Хоакина Мурьетты” в Ленкоме, и “Монарх, Блудница и Монах” в Ленинградском Рок-театре, и “Было или не было…” в Томском театре куклы и актера. Может быть, сегодня мы восприняли бы их в чем-то иначе – еще больше оценив силу поэтического чеканного слова и чуть меньше обращая внимание на музыкальное сопровождение. Кто знает? Времена меняются и диктуют нам новое отношение к текстам, в этом можно легко убедиться, листая страницы изданной книги – образы, запечатленные в слове, влекут к себе, заставляя не только внимательно вчитываться в конкретные тексты, но и вспоминать те литературные источники, на основе которых эти либретто созданы.
Павел Грушко убежден, что “театр – та же магическая условность, что и художественный перевод” (об этом он говорил в интервью итальянскому изданию журнала “Советский Союз” в 1989 году, опубликованном в приложении к книге). В этом же интервью он точно определяет смысл своего труда: “Стихи… это лирика, философия, поиск неведомых источников духовного излучения, где твое я сходится с небесным все, соединяется с ним и возвращается в тебя большей полнотой чувств и мыслей”. В сущности, это и есть путь театра – его обращение к зрителю, его магия, его власть над залом. И в поэтическом звучании эмоциональный накал становится сильнее, а процесс пробуждения чувства и мысли приобретает черты более глубокие и зрелые.
Книга Павла Грушко, как представляется, вышла очень вовремя; сегодня, когда наш театр еще не до конца, может быть, ощутил трагическое перепутье, потерю живого слова, эти пьесы могут существенно помочь – обратившись к ним, театры будут просто вынуждены припомнить, что язык наш, который И. С. Тургенев назвал “великим и могучим” отнюдь не под влиянием минуты, состоит из слов, каждое из которых – самоценно, когда оно поэтически осмыслено и пережито.