Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2009
По телевиденью – карта погодных зон,
метеорологи – каждый лукав и храбр.
С юга циклон, с севера тоже циклон,
а дурака не валяя – осень, октябрь.
Кончилось лето. Вышли срока. Конец
жизни растительных и насекомых душ.
Встал на крыло позднеиюньский птенец
и улетел от гибельных глада и стуж.
Ты-то на что надеешься, бледный примат,
к тучам чахоточным, к заиндевевшей ботве,
к жутким скелетам ветл обращающий взгляд,
когда он на миг отрывается от ТВ?
* * *
Стать могли ничем кусты
по отдельности и в чаще –
не хватало нищеты,
нищенской среды, несчастья.
Вроде бы бесплотность, голь,
плеши хемотерапии,
им бы низких туч и ветра
в масть – но катит бабье вето,
золотой лия огонь
через сопла голубые.
А закрыл глаза – земля,
то, во что уперлись ноги,
прочь, как остов корабля,
в бездну поплыла на многи
веки. Лопнула петля.
ИЗ ПУШКИНА
Беспричинно стало сниться,
как, вольна и весела,
востроносая синица
тихо за морем жила.
Сон не в ней, а в море жизни.
Средиземное, не вой,
лучше в нас еще раз брызни,
как шампанское, струей.
А что зерна в свист растерло –
нам не важно, что клюет,
важен спирт, который горло,
запрокинув череп, пьет.
Как же тут не удивиться,
когда, сонного тепла
не стряхнув с себя, девица
за водой к ручью пошла.
От кого ты прячешь, дева,
четверть зимнего вина?
От виновницы напева,
вдохновительницы сна.
* * *
Страшиться потерять какую-либо вещь
не все равно ли что скорбеть, ее утратив?
В киотах сто лампад зажжем и в люстрах свеч
и созовем на вещь полюбоваться братьев.
Чтоб пропадет когда – а пропадет, как пить
дать, судари мои, и чем свирепей стражи,
тем слаще ей пропасть, тем в ней заметней прыть
обставить их, тоска по собственной пропаже, –
тогда бы вещество и вспомнить, вид и вес,
сетями зрения и пальцевым обхватом
хранимые. Но с кем? Семейный круг исчез,
как вещь, как вещь, как вещь, пропали брат за братом.
В итоге, от всего – сиротский нищий след,
мол, что-то было, что тревожило и грело,
не то чтоб с фитилей нагар, но и не свет.
Короче, слово “вещь” нетронуто и цело.
* * *
Стена с окном параллельна реке,
кровать параллельна стене.
Титры на водяном языке
сон объясняют мне.
К устью, спеленатый кокон, плыву
я головой вперед.
Окунь, примерясь к простынному шву,
приоткрывает рот.
Речь не слышна. Вся, кроме струй,
выдохлась на земле.
В струях просвистывает поцелуй
и подражанье пиле.
Вместо окна дым и огонь
зеркала. Наглость ласк
ряски. Бухт застоявшихся вонь.
Ржавчины соль и лязг.
День, где удочку ни закинь,
на всё отвечает да,
которое слышат как склянок дон-динь
проплытые города.
Я просто прилег. Мой дом недвижим.
Но тайные в нем ходы
курс задают побегу моим
трем четвертям воды.
Сушу окатывает поток,
параллелей жерло.
Я не заснул, только прилег –
и меня понесло.
Анатолий Найман, родился в Ленинграде в 1936 году. Поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Живет в Москве.