Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2008
С чего начинался футбол? Со смутной теперь уже картинки на экране. По цветному, наверное, быстрее научился бы различать “наших”. Но тогда – лишь серые фигуры по серому полю.
С киргизского слова “Алга”… Когда из-за соседских огородов, издалека доносился шум, словно множество людей кричало шепотом. ““Алга” гол забила”, – говорил дедушка.
Первые опыты игры на асфальте. Огромный кожаный мяч сваливается с неуверенной стопы, не летит, а ползет, спотыкаясь, по камушкам, почти всегда в сторону от ворот.
Помню себя, пятилетнего, бегущего к пустым воротам. Игроки, свои и чужие – позади. Они не успеют помешать моему триумфу. Мяч, в черно-белых квадратиках, медленно катится к цели. В нетерпенье пинаю вдогонку – и он, чиркнув по асфальту, пролетает мимо ворот.
О где ты, спортивная мудрость!..
Колени всегда в зеленке. Упадешь – все встанут вокруг. Кто толкнул, говорит: “Нечаянно”. Тон смущенный, но готов защищаться от обвинений. Потом провожает пострадавшего до колонки, жмет на рычаг, пока тот промывает ссадины.
У ворот одно измерение – ширина. Расстояние от камня до камня – предмет неизменных споров. А выяснения, был ли гол, когда мяч пролетит над штангой, затягиваются до бесконечности. Пока не стемнеет.
Огромное зеленое поле. Шумят трибуны. Защитники смотрят не на меня, а в ноги, где мелькает послушный моим движениям мяч.
С легкостью жонглируя им, обхожу всех. Но когда надо сделать последнее усилие и забить, мяч неожиданно зависает в воздухе. Неподвижный, он вращается надо мной и не падает, чем ставит меня в нелепое положение перед зрителями. Прыгаю, пытаясь достать его головой, – и просыпаюсь.
От наших бесконечных “товарищеских встреч” страдают прежде всего Омухон-апа, пожилой татарин дядя Миша и семья кореянки Лены. Эти соседи имеют несчастье жить на самом широком – а значит, и лучше других подходящем для футбола – участке улицы.
Не считая того, что заборы их постоянно проверяются на прочность, соседям приходится то и дело подавать перелетающие к ним мячи, а иногда и подвергаться настоящим вторжениям. Это бывает в тех случаях, когда во время разрыва дипломатических отношений виновник перелета мяча через забор вынужден отправляться следом и добывать его на чужой территории.
“Автор – за произведением”, – напутствуют партнеры.
Футбол начинается там, где появляется мяч. В считанные минуты он обрастает игроками. Приходит Рашид, живущий за горкой, на Орозбекова. В проеме калитки больших деревянных ворот показывается Аколик. Потом идем к Науфалю – отрывать его от очередного фильма про войну. Отдельно друг от друга вступают в игру признанные хулиганы – братья Батыр и Бахтияр.
Мячи на улице никогда не покупаются в складчину. Родители не доверяют нам мало-мальски крупных денег. Вся надежда на Науфаля, у которого папа гаишник. Тургун-ака покупает только настоящие, пятнистые мячи и очень сердится, когда мы играем на улице. “Науфаль, – говорит он, – идите играть во Дворец. На асфальте мяч быстро стирается. Не буду вам больше ничего покупать”.
К играм во Дворце Пионеров – храме с вечнозелеными сводами – готовимся, как к обряду. Долго искать насос и иглу, накачивать, потом обойти и предупредить пацанов-соседей…
Все готово к трехчасовой оргии. Шествие движется к Дворцу. Мяч стучит по асфальту, беспокойным спутником мечется из ног в ноги. И тут, как в страшном сне, вспоминаешь, что не переобулся. “Подождите!” – умоляюще смотришь на друзей. Отвечают: “Потом догонишь”. Неумолимо удаляются, пасуя друг другу.
Дома на ходу скидываешь сандалии. Скорее, скорее! “Не нужен тебе этот футбол”, – ворчит бабушка. Отмахнувшись, бросаешься к шкафчику с обувью. Как назло, правый кед никак не находится. На шнурке левого долго не поддается упрямый узел…
Только бы уже не разделились!
Парк Дворца пионеров похож на сказочный лес. Строения в нем – словно избушки – деревянные, многолетней давности. Вокруг дубы и карагачи. Минуешь рощу, детский городок с облезлыми качелями и идолами, высеченными из бревен, – и взгляду открывается ровное белое поле с чахлой травой по краям.
Когда в разгар игры мяч отправляется за ворота, нестройное собрание вековых деревьев не дает ему уйти далеко.
Что может быть мучительней, чем отправляться в постель в десять вечера, перед самым началом трансляции футбольного матча.
Уснуть раньше окончания первого тайма не удается. Я рассматриваю едва различимый узор на ковре, стараясь не замечать желтой полоски света, пробивающейся из зала. В ней вибрирует приподнятый голос комментатора в сопровождении рокота трибун. Завидую двоюродным братьям, полуночничающим у телеэкрана на другом конце улицы, и проклинаю свое несчастное детство.
Но самое неприятное – это узнать счет матча в день его показа в записи. Стараешься не выходить из дому, чтобы не встретиться ни с кем из знакомых, боишься включить “Маяк”, дабы не напороться на спортивные новости. С Аколиком вместо приветствия говорим торопливо друг другу: “Если знаешь – не говори!”
Иногда неразумный взрослый, встреченный на улице всего за каких-нибудь полчаса до начала, ляпнет: “Ну, что, спартаковец, пролетел твой “Спартак”?”
С этого момента сердце твое разбито, но ты начинаешь чувствовать демоническую власть над непосвященными, словно ворота в будущее открыты для тебя одного. “Сказать счет?” – спрашиваешь с деланным равнодушием. “Молчи!” – в ужасе кричат остальные и сторонятся тебя, как зачумленного.
Для знающего счет футбольный спектакль превращается в читанный прежде детектив. Вначале смотришь невнимательно, с горечью. Но мало-помалу увлекаешься и начинаешь болеть вместе с остальными в полную силу. В какие-то минуты верится, что все еще возможно. Ведь нельзя же отсюда не забить!
Главный стимул идти в школу – футбол после уроков. На опилочной, обтянутой металлической сеткой площадке делимся на команды. Если нас слишком много, силы игроков уравниваются: времени на обработку мяча никому не хватает, и он беспорядочно мечется по площадке.
Бегаем в школьной форме. Держу в уме, что от бабушки снова влетит за испачканные брюки, но лишь до первого гола.
Иногда по приглашению Мирсаида – самого рослого и накачанного в нашем классе – в игру вступают девчонки. Таня Шерова, Наташа Денисюк… Они неплохие баскетболистки, но зачем Мирсаид тянет их в нашу игру, где они только все портят? Скоро мое тело начнет меняться, и я перестану задавать одноклассникам этот вопрос.
Странная идея – на первом свидании вести девушку не в кино, не в парк, а на футбол, где она чуть ли не единственная на весь 25-тысячник. Юле неуютно, она держит меня за руку, и мне все трудней следить за игрой. Лицо у нее здесь непривычно близкое, совсем не такое, каким привык видеть, сидя за одной партой.
Расставаясь, обещаю писать каждый день, обещаю скоро вернуться, еще не зная, что не сдержу слова…
Футбольный мяч с чернильными строчками на белом квадратике кожи катится по казахской степи. Минуя посты таможен, стараясь держаться подальше от проносящихся мимо машин.
К той минуте, когда он коснется калитки моего детства, послание, должно быть, совсем сотрется.
Вадим Муратханов, поэт, прозаик и журналист. Родился в 1974 г. в Бишкеке. С 1990 по 2004 г. жил в Ташкенте, один из организаторов Ташкентского открытого фестиваля поэзии. В настоящее время живет под Москвой, сотрудник журналов “Новая Юность” и “Интерпоэзия”.