Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 4, 2007
* * *
Александр Ткаченко был человеком феноменальной энергии, успевал повсюду, не мог сидеть без работы, без дела. И, когда уходят такие люди, поневоле думаешь: а может быть лучше забиться в нору и просидеть там до старости? Он так не умел.
Футболист, ставший поэтом, поэт, ставший правозащитником, правозащитник, ставший чиновником (всё равно оставаясь поэтом); чиновником, тянущем на себе воз претензий многочисленных членов Русского ПЕН-клуба, каждый из которых доставлял ему, кажется, столько проблем, что и на одного-то жалобщика или спорящего тысячу Ткаченко надо.
Он сколотил свою команду. В нее по чистой случайности на какое-то время вошли я и мой друг Санджар Янышев. Мы сторожили здание ПЕН-центра. Вот такая проза. Но Ткаченко принял нас туда именно потому, что знал, насколько нам сложно приходится и насколько нам нужна была на тот момент хотя бы временная работа. Он знал, что мы поэты. Это – выражение цеховой солидарности, поступок.
Я приходил на смену, и мы могли сидеть разговаривать часами. Говорил он в основном о литературе и о футболе. Эти две страсти его не отпускали. И еще: при всей резкости высказываний, Ткаченко был человеком чрезвычайно мягким, даже нежным, я бы сказал. Он очень любил людей. И всегда старался им помочь.
Не все отвечали ему тем же. А он метался по всей стране – от Москвы до Владивостока – только для того, чтобы отстоять чьи-то права, чтобы доказать, что писатель – не последний винтик в механизме жизни. И у него это получалось. И то, что его уже нет, никак не стыкуется с реальностью, со здравым смыслом. Я не знаю, кто может занять его место.
Виталий Науменко
* * *
Когда умирает поэт – это всегда загадка. Потому что суть поэтического творчества прежде всего в поисках, что же происходит близко к этой черте, или за ней, если у художника хватает смелости и честности. Ни смелости, ни честности, ни энергии Саше Ткаченко было не занимать. На идиш есть хорошее слово Mensh, которое включает в себя целую гамму понятий, но в основном – настоящий, крепкий, хороший человек. Вот это слово больше всего подходит к Саше Ткаченко (настоящее время не случайно). Это был один из тех людей, которые создавали литературный-социальный процесс. Не для себя, своих собутыльников, по политическим причинам или в гадких целях ужалить кого-либо еще. Занимался этим Ткаченко по широким щедрым соображениям: чтобы поэзия звучала, чтобы подметить талантливого молодого, дать выступить хорошим людям и т.п. Он как бы продолжал играть в команде, в хорошей команде, где друзья не отстаиваются и ждут паса, когда другой борется за мяч, а распасовывают вместе. Это, кстати, очень сложная и непопулярная позиция среди поэтов, по определению индивудуалистов и истериков: много талантов – мало личностей. Хотя встречаются и счастливые исключения, и , тогда, это и есть – “большой поэт”.
Саша любил эксперименты, театр выступления, и вот, я привожу его стихотворение, которое перевел на английский известный американский поэт Роберт Блай. Оригинала Ткаченко я не видел, но я сделал обратный перевод на русский с английского перевода.
Я думаю, что для Саши это было бы любопытно, вот я и сочинил для него. В последний раз, когда мы виделись, выступали на московской биеннале поэзии в музее Маяковского он потребовал, чтобы я читал по-английски, а он мои стихи – по-русски. Вот и сейчас я слышу его голос, читающий стихи. Глаз его косил при этом под стол председателя, где затаилась бутылка виски, которую я притащил для него на после вечера…
Александр Ткаченко
ИНЕРЦИЯ ПРОШЛОГО
Пули летят по прежнемуЛетят из войны
Сливаясь с движеньем воды
С движеньем земли, и тогда
Пули летят не смертельно.
Летят, как плывут облака
Как проходит любовь.
Пули сливаются с рябью
Спокойных озер.
Но если замедлится воздух
Туман или звук возле пули
Головки проклюнутся их
Словно черви под ливнем.
Это только начало:
Неспелые яблоки падают с мокрых ветвей,
Поезда не в ладах с расписаньем
Океаны выносят тела утонувших.
Это так происходит
Потому мы не можем
Замедлить свой бег
И отстать, чтоб настигло вчерашнее утро
Или даже сегодняшний поздний рассвет.
Так что, если замедлить свой бег
То нагонит нас прошлого лава, убьет
И оставить лежать на последнем
Невидимом ложе.
Перевод с английского перевода Роберта Блай Андрея Грицмана
Андрей Грицман