Переводы С.Бодруновой и А.Грицмана
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2007
Дэйна Джойя –современный видный американский поэт, критик и переводчик итальянской поэзии. Джойя – тонкий стилист, один из ведущих поэтов “неотрадиционного” направления в современной американской поэзии. Он один из наиболее близких к британской традиции известных современных американских стихотворцев, работает во вполне классической форме, умело вплетая рифмы в несколько искусственную «торжественную» поэтическую речь. Его эссе «Нужна ли поэзия?», ставшее титульным в одноименной авторской книге эссе об актуальных проблемах современной культуры, выдвинуло Дэйна Джойа в первый ряд литературных обозревателей США. 2003 года Дэйна Джойа занимает пост председателя Национального фонда по искусству Конгресса США. Ниже приведены новые переводы нескольких его стихов из разных сборников.
Посадка секвойи
…Остаток дня мы с братьями работали в саду,
Рыли ямку, и клали в нее тебя, и присыпали бережно землей.
На горизонте дождь чернел, но ветер с берега держал его над океаном,
И стоял над нами тускло-серый небосвод
Ветшающего года.
Так на Сицилии в честь сына-первенца сажает дерево отец:
Смоковницу или оливу – знак, что новой жизни суждено расти.
И я бы сделал так – привил бы ветвь к отцовскому стволу и ей гордился:
Зеленой, юной меж переплетенных яблоневых веток,
Залогом будущих плодов в другую осень.
Но сегодня, в холод, мы преклоняем колени вокруг родного гиганта,
Когда сажаем тебя, изменяя привычке предков,
Когда к корням твоим опускаем локон, овиваем их пуповиной –
Тем, что на этой земле осталось от первого сына:
Горстка случайных атомов, вернувшихся в эту землю.
Мы дадим тебе всё, что сможем: наш труд, наш грунт,
Воду, взятую от земли, если небесной нет,
Ночь, у которой край от морского тумана бел; нежный день с каруселью пчел.
Мы сажаем тебя сбоку от нашей рощи, залитой заходящим светом,
Росток-подросток лицом к закату.
И когда не станет большой семьи, и умрет последний нерожденный брат,
И развеет судьба родных, и исчезнет дом,
Красота неутешной матери распадется в пыль –
Ты будешь здесь стоять среди чужих садов, беспечных юных призраков, и им
Не выдашь тайны своего рожденья.
Воскресная ночь в Санта-Розе
Окончен карнавал. Высокие шатры,
Дворцы теней и света, сложены, как карты,
И прочь увезены. И трижды проигравший
Снимает колесо фортуны со стены. У
лотков с попкорном мусор подгрызают мыши.
Нетрезвый великан и фокусник вповалку
Уснули, и парнишка-волчья-пасть
Сбегает на ночь к акробатке-змейке.
Поземка по аллейке билетные сметает корешки.
Берет покойник гроб и ставит в грузовик.
Чуть дальше, на парковке, белый трейлер:
В нем радио пророчит про погоду завтра,
И клоун, заглянув в гримерное зерцало,
Достанет губку и сотрет лицо.
Утраченный сад
Когда-нибудь мы возвратимся в сад,
И наше лето тихо завершится.
Другого пересмешника концерт
Из тутового дерева взойдет,
Другие лозы за стену прольются.
Тропинки рассекут старинный сад –
Угасший век в листве его дрожит –
Так много здесь теней, чтоб скрыть объятья,
Так много веток, острых, словно спор,
Что самая печаль нежна как радость
В ретроспективе… В горестных садах
Меняется дистанция до скорби,
И если крона речи и размах
Ветвей страданья ширятся, то скоро
Мы оба станем частью разговора.
Но я еще могу играть в саду
В надсадную игру, где выбирают
Несбывшуюся тропку – так ныряет
Случайный камень в тоненький поток
И русло двухсотмильное меняет.
И я благодарю – тебя и память –
За охлажденье безответной жажды,
За нежеланье большего отныне,
За прошлое, утраченное в мире,
Где за стеной – вечноцветущий сад.
Столь многое, чем мы живем у нас внутри –
Печали дневники, молчанье боли
Реальнее непризнанной любви,
Когда не сказаны. И то, о чем молчим
Всегда обширнее, чем то, в чем мы рискнем признаться.
Подумайте о письмах, которые мы пишем нашим мертвым.
Всех Святых
Представь, что нет ни ада, ни небес,
С землей не расстаются мертвецы,
Взлетают души, оставляя вес,
Вселенной ветра вечные гонцы!
Невидимо летят они на свет,
Находят мир, непостижим и нем;
Там погасают крик, число и цвет.
Молчание растет на хладном дне.
Так мертвен океан без рева волн,
Без соли на протянутой руке.
Закат бескровен в сером далеке,
И ранний снегопад застыл на нем.
Бесстрастность рощ, лишенных жара смол;
Холодных игл декоративный тлен;
Замерзших струй тягучий разговор
В ночной реке, не знавшей перемен.
Стенанья душ стремятся ветром стать
В вершинах гор, на лунных плоскостях,
Роняя в землю отраженный страх,
Стекающий с поверхностей креста.
И все ж молчанье – тяжкий их удел,
Не слышен звук бесплотной их мольбы.
Последний им не перейти предел,
Им не вернуть дыхания судьбы.
Кладбище ветеранов
Закрытием торжеств окончен день.
На вахту стал вороний караул.
Венки ложатся в памятников тень,
трепещут флаги, затихает гул.
И голуби кружат над головой,
как души в неизвестности паря.
Застыл гранитный ангел-часовой.
Ряды могил, как дни календаря.
Темнеющий оцепеневший лес
затих, будто покинут навсегда.
Последний возглас тает в пустоте —
так погасает поздний листопад.
Вечерний свет свечением струны
безлиственных ветвей пронзает сеть,
за ней плывет явление луны –
мерцающей на циферблате лет.