Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2007
* * *
Яблочко зелёное,
как тебе висится,
как тебе качается,
невидаль моя?
На тебя поглядывает хитрая лисица,
ждёт, пока созреешь, мудрая змея…
О тебе
горячее солнце не забудет –
к сентябрю нальёшься,
упадёшь в траву…
В сентябре, наверное, здесь меня не будет,
потому – зелёное яблочко сорву.
Кожуру поглажу –
тоненькую кожу…
Мягко согревая, подержу в руке.
Надкушу не сразу
и не сразу брошу –
чтоб запомнить вяжущий вкус на языке.
Так или иначе –
грустно понимают
хитрая лисица,
мудрая змея:
наливные яблоки – свиньи поедают,
и поделать с этим ничего нельзя.
Яблочко зёленое –
терпкая догадка,
может быть, ты всё-таки
сорвано не зря…
Но как жалко все-таки
и жестоко сладко
то, что невозможно мне
ждать до сентября.
МЕДВЕДЬ
Съезжает месяц на боку
по краю лога…
Печной трубой дымит в снегу
твоя берлога.
Дремучий полусвет в глазах,
и дышишь ровно –
надёжно мох сидит в пазах,
могучи бревна.
Ты долго силу набирал,
не сдавшись гнусу…
Ты это место выбирал
себе по вкусу,
себе по нраву – для судьбы,
не для бравады.
А шкурники – то у тропы,
то у привады –
тебя пытались подстеречь…
Но был – то промах,
то слишком мелкая картечь
у них в патронах.
Ты шёл, отряхиваясь – от
древесной гнили…
И две медведицы – с высот –
тебя манили.
Но – лишь покрылся мёрзлый лог
белесой шерстью,
ты глубоко в тиши залёг –
не сдвинуть жердью.
И – одинок, невозмутим –
у лампы слабой
листаешь книгу прежних зим
тяжёлой лапой.
Дремучие увидишь сны,
играя в прятки
с самим собою – до весны,
до первой травки,
когда прищурившись на свет
и зиму прокляв,
ты выйдешь к суете сует,
неповоротлив.
И двинешься в людском кругу,
лишь звёздам веря, –
как подобает на веку
Звёздный уголь потух,
темнота в деревах поредела.
Неохотно мой дух
возвращается в сонное тело.
Узнаёт он шалаш
у корявой берёзы… И злая
сука черная – страж –
вздрогнет, но
на него не залает.
Снова плоть обретя,
заморозит он в памяти где-то
все, что видел, бродя
и летая по отмелям света.
Сам задремлет – к другой,
скрытной жизни ещё не готовый.
Но моею щекой
вдруг почувствует лапник еловый.
И, хвоéй опоен,
вновь полюбит до лучшего часа
шум безлиственных крон,
в небе брачную песню бекаса…
Будет холод, роса,
чёрствый хлеб, жёсткий путь –
небосвода…
Приоткрою глаза.
И – глядящее в строну входа –
разряжу я ружьё…
Протяну
к жизни зябкую руку,
чтоб погладить её –
Стремясь под небо – к облачному крену,
впивая ширью низовой сквозняк,
великая река швыряет пену
в береговой щербатый известняк.
И сам себя от стаи отлучая,
уходит к солнцу запредельных стран
в молчанье
полуутка-получайка –
с волны взлетевший чёрный корморан.
И жизнь былую на ветру листая,
читаешь в ней, что душу не смогла
связать законом
никакая стая,