Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2007
НЕЗАБВЕННЫЕ
Тот год, теперь уже не близкий,
беды еще не предвещал:
твой восхитительный английский
меня безмерно восхищал.
Но помнится, в другом году,
теперь уже таком же дальнем,
ты говорила на урду –
в бреду ли параноидальном?
Следили-то не за тобой!
Они тогда за мной следили.
Они тогда за мной ходили
с большой подзорною трубой.
Все потому, что я им должен
за тех, кто жив и кто не дожил –
кто от начала всех начал
ни разу их не замечал.
А я, как вышедший из комы,
как сквозь магический кристалл,
увидел: мне они знакомы,
но виду подавать не стал.
Но и с тобою стал неловок
и объясниться не сумел:
я сам бы не уразумел
тех жестов, взглядов, недомолвок.
Я ускользнул! Я был таков!
Удрал! Сбежал на юг, на воды…
И там читаю переводы
твои – со всяких языков.
2002
ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ
1
Представь себе, что ты одна –
посмотришь в стёклышко глазка
дверного, а за ним видна
неотвратимая тоска.
А после выглянешь в окно
из-за парчового куска
гардины, а за ним одно –
неотвратимая тоска.
Она пытается вползти
в дверной, в оконный ли проем…
Уж лучше ты её впусти –
тогда вы будете вдвоем.
2
Представь себе духовный голод,
когда ты пуст, ты сел на мель:
не для тебя смололи солод,
не для тебя собрали хмель,
не для тебя готовят дрожжи,
не для тебя растёт лоза…
Но что за взгляд – мороз по коже –
какие грустные глаза.
Что ж на лице сгустились тени?
Семейный крах? Прыщи на теле?
Хотя, понятно, это шок.
Ну что, Сашок, на посошок?
3
Представь себе, вблизи плывёт,
не белый пароход, а просто
какой-нибудь – большого роста
авианосец, что ли. Вот,
такая дура – лодка эта.
Каким же должен быть Харон?
Похоже, что не ждать привета
от похорон до похорон:
не душегубы-отморозки,
не своевременно, не вдруг,
не обветшалость, не недуг,
а чартерные перевозки…
4
Представь себе – что ничего о деле:
Ни писем, ни собраний, ни звонков,
и справедливо. День в конце недели –
обычный выходной – всегда таков.
Созвать друзей – нехитрая задача,
отшельники сегодня не в чести –
что может быть приятнее: судача
о всяком разном, время провести.
Но соберутся только привиденья,
под вечер сядем, выпьем по одной
и по второй… Сегодня день рожденья
обычный, никакой, очередной.
5
Представь себе, что всё как в сказке:
приличный рыцарь прискакал.
Его голосовые связки
вполне осилили вокал.
Он не походит на дебила,
не грубиян, не жмот, не псих.
Его престижная кобыла
успешно выдержит двоих.
И ты выходишь в белом платье,
не прошептать: “Навеки, да!”,
а чтоб опять его послать, и
понятно, в сущности, куда…
6
Представь себе, что клавесина
одно протянутое “ля”
возникло в доме, шевеля
больничный запах апельсина,
достигло уха фокстерьера –
и вот уже щенячий вой.
Ещё – движенье головой
для осознанья интерьера…
Кого там черт несет с утра?
В меню вчерашние окурки,
оранжевая кожура
и гуща в закоптелой турке…
2002
РЕТРОСПЕКТИВА
Дворничиха Серафима
убирала в злую рань –
что листву без хлорофилла,
что обыденную дрянь.
Распротак… со всей семьёй!
Но бутылки под скамьёй
заблестят неугасимо…
Сима, жизнь переносима.
Корифей различных практик
Николай, сантехник, тактик,
возникал на первый клич,
где ему платили лохи.
Пил на рупь от каждой трёхи,
наконец, купил “Москвич”.
Вот так сила! Вот так воля!
Коля, кайф без алкоголя!
Никакой не корифей
был котёнок Тимофей.
Баловал переводня
Так, что не хватало дня.
Раз протектор завизжал –
Тимофей не убежал.
Там и кончился, вестимо…
Тима, смерть неотвратима.
Таня – музыка, балет…
Знались, кажется, с детсада
до почти разумных лет.
А теперь берёт досада –
хоть стучись об стену лбом:
не добрал, не додал Тане…
Написал я ей в альбом:
Каждой Тане – гриб в сметане.
Друг Валера – бах на бах…
Палкой в глаз – ботинком в пах.
Я с тех пор похуже вижу,
а ему ушили грыжу.
Говорили: Карабах…
Вот попал – из всех америк…
Сгинул. Или там – в рабах…
Извини меня, Валерик.
Лёха – школа, институт…
Думал, здесь его уж нету,
но встречаю – тут как тут.
Хоть совсем меняй планету.
И опять – о том, о сём…
В чем проблема? Да во всём!
Я с тобой не пас гусей,
Алексей планеты всей!
2003
* * *
Не в межсезонье, не по скидке,
как самый вопиющий сноб,
меняю старые пожитки
на современный гардероб.
Но и под новою рубашкой,
почувствую (как два в одном)
себя – всё больше – старикашкой
и – меньше – классным пацаном.
Душа обязана трудиться
и на работе устаёт,
и для полётов не годится,
и без зарплаты не поёт.
Пугает собственная ксива –
о дне рождения строка –
быть знаменитым некрасиво,
ну, максимум, до сорока.
И в сновиденьях слишком редко
в течение последних лет,
мелькают женщины, рулетка,
«Rémy Martin», кабриолет…
А наяву – в житейской чаще –
Вовсю охотится за мной
(не постоянно, но всё чаще),
какой-то ужас неземной.
Не на потеху паранойе
я был бы несказанно рад
придумать что-нибудь иное –
ни препарат, ни аппарат…
Чтоб в силу тех нововведений,
в переустроенной стране,
я мог бы спать без сновидений
и на боку, и на спине.
2006
* * *
Вчера мы пили у Голкова.
Не спрашивайте – у какого? –
у каждого какой-то свой.
Но как поэт – так недобиток:
работает себе в убыток,
не деловой.
Во время нынешнее, кстати,
и Блок бы ездил на “Фиате”
и проклинал бы гаражи.
А тот, кто был беднее Блока
сегодня жил бы очень плохо –
как все бомжи.
Стань тем, кто кормится зарплатой:
столярничай, маши лопатой,
торгуй вином, корпи в КБ…
Чтоб содержать литературу,
угомони свою натуру –
и мир тебе.
Иди спросонок – быть бы живу –
на службу скучную, на ниву
неблагодарного труда:
поскольку ты никем не понят –
тебя не кормят и не поят –
иди туда.
Ведь на поэта нету спроса,
и на поэта смотрят косо,
но тот, кто с нами, тот поэт,
и нет надёжнее приметы,
поэтому и мы поэты –
и спору нет.
2003