Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2005
1.
Как туман над поверхностью бурой реки,
подо льдом для которой куда как проще,
хуй проссышь почему,
потому хотя бы,
что не путаются рукава;
как подслепые пальцы затёкшей руки,
они выходят по одному,
они закуривают сперва,
и уж не различают на ощупь
ни деда, ни бабы, —
слушай отца,
выпей чаю, не спрашивай, где я? —
ни курицы, ни иудея,
ни эллина, ни яйца.
2.
Зыблются, будто вода и песок,
ветром колеблемы, словно листва,
так и живут до сих пор там,
плохо стоят на твёрдом, —
видно, не дружат со спортом;
но восстанавливают по частям,
намывают себя по крупицам:
— ну, ничего-ничего, не впервой,
снить, любисток
да борец с крапивой.
Чёрт догадал нас ходить по гостям
к этим невдалым убийцам.
Как не бояться мне их естества?
Брага да чага, вода из ручья,
птичка из швабры да прах из ружья.
Гостеприимные бомжи
медлят с ответом:
— Дело не в этом.
Если не в этом, так в чём же?
Чья это маска, — ничья
3.
Вы не видали, как два богомола
лапки сцепляют в преддверии схватки,
или же то, как два халха-монгола
бросить друг друга хотят на лопатки?
Понаблюдаем же перед закатом
за теми, кто неутолимой томим
жаждой, — конкретно, за пьющим горбатым
и, соответственно, пьющим хромым.
Их разговор разгорается вечером,
если бы их наблюдали с утра б мы,
было б виднее, что пальцы их веером
есть результат производственной травмы.
Всю свою жизнь на родном комбинате,
просто работы иной Бог им не дал,
а в результате – потрогайте, нате, —
кисти их рук, словно знак heavy metal.
Да, на алтарь деревообработки
в жертву принёс ну хоть пальца фалангу
каждый из них.
Пьющий горбатый слабеет без водки.
Вот он вздохнул: — Не сдаюсь, но прилягу.
И как-то сник.
Пьющий хромой
поднимает горбатого пьющего,
только теперь его
обнимает уже как брата.
Оба уходят домой.
Все они в принципе с дерево-
обрабатывающего
комбината.
И хотя презирают друг друга в душе,
у обоих на лицах – «я убит подо Ржевом»,
так что не дай божé вам,
не дай божé…
4.
Вот такие лихие малые,
с утра вроде синие, как молоко,
а рванут пивка, — и уже румяные,
сразу как-то дышится им легко,
и до часу дня ни о чём не пекутся,
ходят беспалые,
словно якудза, —
большие, средние, безымянные.