Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2005
ЖЕСТКИЙ КАРКАС
Молодой прораб Василий Колдашев освоился на стройке после сдачи первой в карьере многоэтажки. Перед приездом комиссии он решил продать лишние санузлы и лифтовые шахты. Начальник участка спал в бытовке… Василия зауважали. Диспетчер централизации Катенька смотрела ласково, стропальщик Багиров приглашал погреться у горящего гидроизола и покурить на плите перекрытия.
В ночную смену Василий сбывал частникам кирпич и электроды. В дневную отправлял самосвалы с горячим раствором на ближние дачи – монтаж шел насухую. Василий угощал Катеньку шоколадом, закрашивал слабые сварные швы густой фасадной краской.
Василий расписался с Катенькой, назло геодезисту и начальнику участка. Молодой семье дали квартиру в новостройке. Василий сделал капитальный ремонт. Появились телевизор, стиральная машина, итальянская кухня. Остекленный балкон, собака. Пошли дети. Колдашева повысили до начальника ПТО.
По ночам Василию снился один и тот же кошмар: целые районы, построенные под его руководством, рушились, гибли люди. Он боялся спать, делал запросы в министерство о сейсмической обстановке в городе. Переселился в центр, где дома были надежней. Но ничего не помогало – мучила совесть, возможность ареста. Колдашев стал рассеян, потерял хватку, спился и уволился.
Дома, не слыша брюзжания жены, Колдашев думал о том, как все исправить. Однажды, занимаясь с сыном физикой, он увидел в учебнике схему жесткого каркаса и понял, что, если скрепить сваркой перекрытия хотя бы на одном этаже дома, – конструкция станет намного крепче, люди будут в безопасности.
Через неделю на черной волге, оставшейся от былого благополучия, с портативным сварочным аппаратом в багажнике Колдашев поехал к первому дому, построенному им много лет назад.
Приходилось убеждать, ругаться, обманывать. Кое-где ему даже платили. Он врывался в квартиры, отрывал линолеум, подбирался под перегородки и сваривал швы. Жена перестала ворчать, сон стал крепким. Спустя год Василий Колдашев укрепил почти все дома, на строительстве которых когда-то работал прорабом. За давностью он иногда путал здания, но уже не мог остановиться – надо было скреплять перекрытия.
ЭСКАЛАТОР
Молодой Калим и подумать не мог, что проведет на эскалаторе метрополитена два с половиной часа, что благодаря страху перед ползущей лестницей, он познакомиться со своей будущей женой, что все последующие душные ночи в небольшом кишлаке под Ташкентом ему будут сниться коричневые ступени, уголок длинной юбки попавшей в механизм, окрики москвичей и электрический глас, предупреждающий о том, что со станции Таганская кольцевая отправляется последний поезд в сторону станции Курской – в сторону вокзала, с которого отбывал скорый ночной поезд в Ташкент – домой, откуда неделю назад так хотелось уехать, развеяться, посмотреть большой город, музеи, рынки, – и, конечно, метро – знаменитую на весь мир подземку, куда не удалось попасть по приезду, потому что Калим соблазнился на экскурсионный автобус, потом много ходил пешком, ездил на такси, видел храмы, Останкинскую телебашню, ГУМ, ночевал в гостинице “Россия” и в последний вечер пошел вдоль Москвы-реки, с грустью оглядываясь на кремль, закинув на плечо сумку с подарками родным, – к Таганской, где купил несколько карточек на проезд, чтобы дома вспоминать метро, улыбки москвичей оглядывающих его праздничную тюбетейку, милиционеров, прикладывающих руку к фуражке, светловолосую официантку из ресторана “Прага” и пожилую женщину в синей форме, которая помогла ему вставить карточку в пропускной автомат, и в ответ на его растерянную улыбку указала рукой в сторону людей, столпившихся у эскалатора и подталкивающих друг друга вперед, так незаметно, что Калим не сразу осознал, что сам он стоит, но в то же время движется, и ровный пол уходит из под его ног, превращаясь в ступени, и что он едет вниз, а мимо пробегают привыкшие к волшебству москвичи и просят его посторониться, если он делает шаг влево, а к концу эскалатора тоннель светлеет, и уже видны мраморные плиты, подвешенный на тросах светящийся прямоугольник с названиями станций, стеклянная будка со спящей дежурной, и – внизу – блестящие зубья заглатывающие лестницу, и на это сочленение не мог смотреть Калим, он испугался, как в детстве испугался раздутого капюшона королевской кобры в Каракумах, тогда он побежал по песку в сторону дома, а сейчас побежал вверх по эскалатору, расталкивая пассажиров, не отвечая на ругательства, забыв о гордости, перескакивая через две ступени, не отдыхая, так как если он останавливался, эскалатор вез его вниз, обратно к змеиному оскалу, но впереди, наверху его ожидало то же – те же зубья только не заглатывающие, а выплевывающие ступени, на которых ему суждено было провести столько времени, из-за смущения прячась за спинами людей от дежурной по эскалатору, слушая громкоговоритель, с мольбой заглядывая в равнодушные лица смелых москвичей, выбирая удобный момент, чтобы снова подняться выше, дальше от выхода с эскалатора, где сверкали зубья, которые с легкостью перепрыгивают другие, но не он, не Калим, умевший укротить самого строптивого жеребца, не боявшийся Лаллу, колдунью из пустыни, предсказавшую ему найти свое счастье на склоне северной подземной горы, и если счастье – это смерть, если счастье – это позор, то Калим уже почти нашел его, потому что к ночи людей на эскалаторе становилось все меньше и меньше, и странно было, что дежурная не обращает на него внимания, не кричит, что Калим – трус – испугался самодвижущейся лестницы, испугался того, к чему привыкли все нормальные пассажиры, все кроме, быть может, той девушки в длинном платье, с двумя черными косами, с такими косами, какие заплетают все девушки на родине Калима, но она не боится, она спускается все ниже, и Калим едет сзади, вспоминая взгляд, которым она окинула его – она узнала в нем соотечественника, и Калим надеется, что рядом с ней ему удастся пересилить страх и сойти с эскалатора, а потом, может даже познакомиться с девушкой, тем более, что скоро уже отправление ночного поезда Москва-Ташкент, и метро уже закрывается, и эта девушка возможно спешит на тот же поезд, что и он, а зубья все ближе, но девушка и не думает останавливаться, и Калим даже обиделся, он-то рассчитывал, что она обернется, возьмет его за руку и поможет спуститься, но она едет вниз, а зубья все ближе, Калим смотрит на них и начинает сомневаться, ему уже не хочется следовать за девушкой, ведь эскалатор рано или поздно выключат, и ничего, что он опоздает на поезд, что не познакомиться с девушкой, которая уже неуверенно перешагивает через блестящие зубья и вдруг – со вскриком опускается на одно колено и хватается за край платья, попавшего в пасть механического чудовища, за которым должна следить дежурная, но она опять дремлет и не слышит из-за гула криков девушки, только Калим слышит их, и, роняя сумку, бросается вперед, хватает девушку за плечи, ткань рвется, и Калим с девушкой оказываются на той стороне.
Ашот Аршакян: Я родился в Москве, на Таганке, в 23-м роддоме. И город постепенно вытеснял нашу семью на окраину, в юго-восточном направлении. Пролетарская, Волгоградский проспект, Текстильщики, Марьино. Потому мне сложно было ездить в капеллу мальчиков на Пушкинской, где я получал начальное образование. И уж совсем я не мог предположить, что после окончания строительного техникума в Люблино я опять буду ездить на Пушкинскую — в Литинститут. Прошло три года, напечатали меня только на острове Кипр в русскоязычном еженедельнике «Европа-Кипр», друзья теперь обзывают диссидентом.