Страницы из книги. Перевод с итальянского Евгения Солоновича
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2022
Годами мы с женой спорим об одном и том же: о настоящем и о будущем: я постоянно, «как одержимый», утверждает она, думаю о будущем. Она же, как не менее одержимая, постоянно думает о настоящем. Мы обнаружили, что во всем, даже в том, купить белый хлеб или черный, даже в том, кто из нас повезет сына в бассейн, всякий раз возникает вопрос о настоящем и будущем. Если я, например, говорю, что следует заплатить за плаванье, и предлагаю выбор — вносить ли плату помесячно либо всю сумму вперед, она, глядя на меня с умным видом человека, знающего все на свете, спрашивает:
— Вперед? А если мы вдруг умрем? Лучше платить каждый месяц.
Моя жена — противница любой перспективы за пределами текущей недели. Она говорит:
— Если мы вдруг умрем, зачем нам заниматься тем, что случится в понедельник?
— Нам надо бы отложить немного денег на будущее, — говорю я, — мы состаримся и должны как-то жить, у нас дети, о которых нам нужно заботиться, мы не можем позволить себе не думать о будущем.
Она смотрит на меня так, будто ей известно, как устроен мир, и знай свое: «А если мы вдруг умрем?» Она любит помечтать о путешествии в тропические страны, она за то, чтобы покупать самые дорогие в мире вина, ей хочется попробовать все на свете (ладно, не все, конечно, знаю, то есть не знаю, а надеюсь, что не все), потому что она говорит: «Попытка не пытка, но ведь мы можем неожиданно умереть и тогда упустим что-то важное».
Легко представить себе выражение ее лица, когда я пытаюсь предложить покупку квартиры, взяв кредит: ежемесячный платеж по кредиту мы в состоянии оплачивать — разумеется, при условии экономии на всем, ибо важно вложить деньги, поскольку на старости лет… — она смотрит на меня в упор и спрашивает: «А если мы вдруг умрем?»
Одним словом, для моей жены будущего не существует. Существует бесконечная череда настоящих, которыми мы должны обязательно воспользоваться, ибо можем неожиданно умереть.
Когда я слышу от нее это, когда она говорит: «Возьмем все деньги, какие у нас есть, и поедем в Полинезию. Зачем нам сидеть на деньгах?», я каждый раз спрашиваю себя: «Но если мы вдруг умрем, на что нам сдалась перед смертью Полинезия? Кому после смерти мы скажем, что были в Полинезии. Какая разница между покойником, побывавшим в Полинезии, и покойником, который там не был? Допустим, рай существует, и у врат его дежурит святой Петр, неужели мы ему скажем: «Имейте в виду, мы были в Полинезии»? На это он нам, скорее всего, ответит: «А какая мне, извиняюсь, разница, были вы там или не были?»
Я знаю, что моя жена симпатичнее, чем может показаться, когда я о ней рассказываю, знаю, что стоит мне заикнуться о кредите, как интерес к беседе со мной сразу идет на убыль. Я знаю, что, когда у нее вдруг возникает желание пустить все деньги на ветер, моя жена может показаться очень соблазнительной. Это как если бы в фильме об университетском профессоре показали, что студентам он говорит: «ловите момент», «живите настоящим», а сам аккуратно откладывает деньги, чтобы было чем платить налоги, и, когда приходит время их платить, деньги у него всегда есть, потому что он человек предусмотрительный.
Однако жизнь такова, что в ней существует и настоящее, и будущее. Совершенно верно и то, что зачастую человек строит кучу планов, думает, что у него все впереди, что он успеет переделать массу дел, и вдруг умирает, а значит, не было смысла заглядывать в будущее. Правда, одну вещь моя жена не учитывает, хотя в ее философствовании есть своя логика: моя жена исключает другую возможность, не менее серьезную, нежели та, о которой она обычно говорит.
А если мы не умрем?
Грубая реальность состоит в том, что мы можем умереть неожиданно, сбитые автомобилем или во время пожара, а то и от неизлечимой болезни или от инфаркта. А если это не случится?
Если мы состаримся и все деньги потратим в Полинезии либо невесть где, что мы скажем друг другу? Жаль, что не умерли и теперь остались на бобах? И будем спрашивать себя: а почему мы не умерли, черт возьми?
Таким образом, все мои споры с женой сводятся к этому философскому, в общем-то, диалогу.
Она говорит: «А если мы умрем?»
Я же говорю: «А если мы не умрем?
Настоящее и будущее в этом экзистенциальном диалоге расходятся, противостоят друг другу, стараясь набрать больше очков. Но истина в том, что будущее и настоящее тесно переплетены, одно является следствием другого. И что следует брать все возможное от настоящего, стоя уже одной ногой в будущем и не замечая угрозы трагедии, которая может настигнуть нас, а может и не настигнуть.
Таким образом, я вынужден постоянно признаваться ей, что думаю о будущем, не могу не думать. Само мое писательство говорит о том, что написанное мной кто-то увидит через несколько лет. Думай я «а если я умру», я бы больше не писал.
Жена неуверенно кивает головой. И когда мы слышим, что у кого-то инфаркт, неизлечимая болезнь или что кто-то попал в аварию, моя жена, конечно, огорчается. Но сохраняет присутствие духа и бросается искать меня, чтобы сказать: «Вот видишь, какова жизнь. Незачем строить планы, потому что, если ты попадешь в аварию, или у тебя будет инфаркт, либо окажется, что ты тяжело болен… Единственное, что тебе останется, — сесть в самолет и лететь в Полинезию» (понятия не имею, чем ее так привлекает Полинезия).
Но если мы действительно намерены до конца разобраться в философии моей жены, когда она предлагает поездку в Полинезию, хотя мы все равно умрем, я мог бы сказать ей, следуя той же логике:
— Зачем нам жить, если мы знаем, что умрем?
* * *
Когда я в плохом настроении, мои домашние меня терпеть не могут. Когда я в хорошем настроении, оказывается, что они предпочитали видеть меня в плохом настроении.
* * *
Кто вернет мне время, потраченное на распутывание проводов от наушников?
* * *
Куда бы я ни летел, вид под крылом самолета синего здания с желтой надписью «ИКЕЯ» действует на меня успокаивающе: никому не удастся испортить мне настроение.
* * *
Стук приближающихся женских каблуков в коридоре гостиницы. Кто бы это мог быть? Неужели их обладательница остановится у моей двери?
Увы!
* * *
В воскресенье ты не можешь добраться ни до одного нужного тебе места: между тобой и этим местом обязательно будет проходить марафонский забег.
* * *
Мне кажется, что другие одеваются лучше меня, что их завтраки, обеды и ужины вкуснее моих, что они получают более дорогие подарки, чем я.
Что они живут намного лучше меня.
* * *
День, когда выбрасываешь лекарства, срок действия которых истек.
* * *
Сколько себя помню, я всегда боялся змей. И до сих пор я по несколько раз за ночь включаю свет и смотрю, нет ли под кроватью кобры. И почти всегда ее таки нет.
* * *
Когда идешь с чашкой в руке, следует учитывать, что идущий перед тобой может неожиданно остановиться. Более того, обычно он так и делает.
* * *
Прошлый Новый год мы с друзьями встречали на Кубе. За день до возвращения в Италию моя жена и дочка с подругами решили заглянуть в будущее, доверившись известной в Гаване гадалке на картах. Когда они вернулись в гостиницу, трудно было не заметить их возбуждения. Гадалка много чего напророчила им — главным образом связанного с датой смерти (очень далекой), с детьми, которые родятся у самых молодых из них. Но моей жене она сказала также нечто такое, что вызвало у нее и у остальных очевидный выброс адреналина. Жена, в отличие от других, пыталась если не скрыть, то смягчить предсказание, касающееся лично ее. Остальные, в том числе наша дочь, хихикая, настаивали на том, чтобы она открыла мне, что сказала ей кубинская гадалка. И в конце концов ей ничего не оставалось, кроме как уступить их уговорам. На самом деле гадалка, повторяя более ли менее обычные банальности, вдруг увидела карту, которая дала ей повод предсказать моей жене, что в этом году ее ждет серьезная перемена в жизни. И добавила: «Впереди у тебя новая любовь, новый мужчина».
Это пророчество веселило всех, тогда как моя жена делала вид, что ее оно не касается, хотя ее оно скорее радовало, чем огорчало. Все, включая нашу дочь, смотрели на меня испытующе, стараясь понять, как я воспринял слова гадалки. В большинстве случаев, когда тебя огорошивают неожиданной новостью о твоем будущем, твое воображение мгновенно превращает его в настоящее. Неудивительно, что я тут же представил себе новый блеск в глазах моей жены в тот вечер, когда она скажет мне: «Сядь, нам нужно поговорить. Я должна сказать тебе, что ухожу. Я люблю другого». Я представил печальную минуту, когда за ней закроется дверь, и в доме останусь я один, — она любит другого, и я больше не делю с ней хлеб и кров. Мне предстоит привыкать к одиночеству (с несомненными его преимуществами — особенно в первое время, когда остаешься один после стольких лет совместной жизни); наши отношения друг с другом, допускаю, останутся сердечными (после стольких лет иначе и быть не могло); но как быть с ощущением неловкости в семейном кругу, вызванным существованием этого нового человека. Возможно, подумал было я, мне следовало бы тут же отправиться к той же гадалке и сказать ей: «У моей жены новый мужчина, а как же я?»
Одним словом, чувствуя на себе взгляды окружающих, я мгновенно выработал примерно такую реакцию: в конце концов, мы столько лет были вместе, хорошо, что жизнь дарит ей новую любовь, и если она счастлива, то счастлив и я, доказывая этим свою любовь. Не хочу сказать, что я от этого в восторге. Но раз уж это должно случиться в течение года (и значит, уже нынче вечером в гостинице — дело было 4 января — или завтра в аэропорту она встретит новую любовь, или в марте, в июле, в октябре — кто знает), мне надо быть чутким, цивилизованным человеком, отнестись к ней с пониманием. В общем, быть на ее стороне. Пророчество гадалки (она сказала именно так — «в этом году») означало: «до 31 декабря у тебя появится новая любовь», и не подлежит никакому сомнению: когда такое происходит, никто ни в чем не виноват. Моя жена здесь, рядом со мной, сейчас мы вместе, ничем не обеспокоены (разумеется, не настолько влюбленные, как когда-то), и она еще не представляет себе мужчину, который появится в ее жизни в этом году. Но он ей предназначен. В чем ее вина? И как можно винить в этом гадалку? Виной судьба. И кто мы такие, чтобы противиться судьбе? Моя жена сейчас в своем уме. В ее мыслях, в ее сердце нет мужчины, который займет их в течение года. Мы смотрим друг на друга не без любопытства и не без иронии.
А что нам остается? Если так будет, значит, так должно быть.
Моя дочь, стесняясь наших друзей, предлагает чуть измененную версию пророчества гадалки, не исключая, что та имела в виду нас двоих и предсказывала, что папа станет лучше, станет другим человеком, которого (она говорит это маме) ты снова полюбишь. Все кивают головой в знак согласия, все, кроме меня. И кроме моей потупившейся жены.
Дочкой руководило скорее чувство неловкости, чем уверенность в правоте своих слов, и мне это не нравится. Не нравится, что героем истории с гадалкой, с моей женой и ее новой любовью, суждено стать мне. И что целый год мы проведем — проведут все (не только моя жена) в наблюдении за мной, стараясь заметить и оценить перемены во мне, которые заставят мою жену снова влюбиться в меня. Самая трудная роль, следовательно, предназначалась мне. Даже моей жене предстояло успокоиться и провести год как ни в чем не бывало. Предстояло безнадежно ждать перемен во мне и, если они произойдут, а они должны были произойти, как сулило пророчество, снова влюбиться в меня, но в таком случае ее жизнь не изменилась бы: не думаю, что между мной худшим и мной лучшим была бы такая уж разница. О новой жизни, словом, говорить не приходилось.
Дочкино предположение успокоило всех, встречавших Новый год с нами. Это значит, что пророчество успокоило их если и не совсем, то, по крайней мере, до окончания путешествия с нами — путешествия, которое все меняло, будучи, возможно, последним путешествием супружеской пары, неразлучной в течение стольких лет. Ответ матери, окинувшей дочь изучающим взглядом, удивил нас. По ее словам, речь шла не обо мне, а действительно о другом человеке. И прежде чем кто-то успел возразить ей, добавила: «Я спросила гадалку».
Так было на самом деле. Она заподозрила, что для гадалки новая любовь, новый мужчина — это тот же мужчина, но изменившийся к лучшему. А раз она об этом спросила, значит, подумала и о такой возможности. Но надеялась ли она на это или боялась этого? Ее сияющий вид показывал, я бы сказал, что боялась. Если бы к гадалке ходил я и гадалка сказала мне, что до 31 декабря меня ждет новая любовь, и я бы спросил гадалку: «Вы имеете в виду мою жену, изменившуюся к лучшему?» — но ответа, который я хотел бы услышать, моя жена, наверно, боялась.
Из ее объяснения явствует, что она действительно спросила у гадалки, касалось ли ее предсказание меня, и гадалка ответила ей: «Нет, я говорю о совершенно новой любви, не о твоем муже». Ответила, я бы сказал, без обиняков.
По возвращении жизнь, которая начинается после рождественского отдыха, с планами на новый год и привычками, вернулась лишь внешне. Рутина брала свое, но на всем лежали признаки ненадежности. В некотором роде это был безгласный договор, исключавший долгосрочные планы на будущее, большие траты в супермаркете, разговоры о вакациях и покупках. К этому следует добавить, что моя жена пребывала в веселом, очень веселом настроении и постоянно что-то вполголоса напевала. Шутила. Наряжалась.
Должен сказать, что то, чему суждено было произойти, казалось странным в силу предсказуемости: мы оба знали, о чем шла речь. Одним словом, если бы она сказала: «Сядь, мне нужно поговорить с тобой», ее слова не удивили бы меня. Я не стал бы садиться и спросил бы в ответ: «Ты его встретила? И кто же это?» Спросил бы, ибо что меня действительно интересует, так это — в кого влюбится моя жена. И очевидно, это интересует и ее, причем не меньше, если не больше, чем меня, ведь она знает, что в ближайшие месяцы кто-то должен появиться, но кто именно, не знает.
По-настоящему важным для меня с тех пор, как мы вернулись и жили под впечатлением пророчества кубинской гадалки, было то, как моя жена смотрела теперь на мужчин. На родительских собраниях в школе, в баре, куда мы заходили выпить кофе, в магазине и, возможно, на работе, где, правда, я не видел ее, она, вероятно, тоже поглядывала на мужчин и беззастенчиво отвечала даже на беглый взгляд кого-нибудь из них, по-другому она смотрела теперь на наших друзей и на сожителей своих подруг, на какого-нибудь отца кого-то из детей, на хозяев ресторанов и официантов, на продавца колбасы, на кассиров в банке — на всех подряд. Она должна была непрерывно спрашивать себя: «Это он? Это он? Это он?»
Тем не менее для всех мы оставались четой, а это трудное испытание. Однако я не мог не понимать, что ее оно решительно изменило. Ты знаешь, что есть кто-то, с кем ты проживешь остаток дней или добрую часть ближайших лет, с кем тебе предстоит делить кров, путешествовать, спать, обретать новые обычаи и привычки, знаешь, что этот человек обязательно появится, что он где-то есть. Но ты понятия не имеешь, кто он, и думаешь: я знаю, я уверен, что она постоянно думает о нем, но кто же это? Кто они — возможные претенденты, которые мелькают в ее сознании или которых она мысленно отвергает, хотя может ли она отвергнуть кого-то, в кого могла бы влюбиться и ради кого готова была бы уйти от меня в течение года? Возможно, это один из общих знакомых, начиная с наших друзей? И если так, то во время званых ужинов я замечаю любопытство, с которым она смотрит на мужчин, обращаю внимание на ее вопросы об их вкусах, хобби, интересах и однажды слышал даже, как она спросила: «А с какой стороны ты предпочитаешь спать?». И понятно, что зачастую она таким способом находит мужчин более интересных, более привлекательных, чем я, и таких немало, поскольку всякий новый человек значительно интереснее человека, живущего столько лет рядом с тобой.
Люди, которые долго живут вместе, даже если они очень любят друг друга, с какой-то минуты неминуемо испытывают чувство, всем известное — неприязнь. Два человека испытывают данное чувство поочередно, и, даже если они это отрицают, оно неизбежно. Так бывает с товарищами по парте — друзьями, которые обожают друг друга, но, уехав вместе на каникулы, способны проникнуться взаимной ненавистью, с людьми, которые ладят друг с другом, но им достаточно прожить под одной крышей три месяца, чтобы возненавидеть один другого. На некоторое время они разъедутся, и разлука снова сблизит их настолько, что они будут смеяться при воспоминании о взаимной неприязни. Однако два человека, живущие вместе, никогда не отдаляются по-настоящему друг от друга, так что неприязнь не только может расти, но и углубляется, проявляясь в поступках и словах. И прекрасно уживается с любовью, добрыми отношениями и сплоченностью.
И нынче, в предвидении будущего моей жены, есть перспектива новизны, даже уверенность в новизне, хотя пока еще неопределенной, подлежащей сомнению.
Это была сложная, мне кажется, жизнь, которая возбуждала ее, возбуждала больше, чем жизнь, ожидавшая ее вскоре, когда она станет жить с пока еще не ведомым нам человеком. И, кроме того, ею двигало не только желание видеть в глазах мужчины рождение страсти к ней, но и желание понять, как и когда родится эта страсть. Любопытно во всей этой истории было и то, что, зная о ее неизбежности, можно было представить, как и когда все произойдет. Ей предсказали, что она влюбится, и тем самым дали возможность подготовиться к рождению новой любви.
Должен сказать, что эта история начала интересовать и меня. Мы прожили вместе много лет и продолжали жить вместе, притом что этот год мог стать последним, и мне не терпелось узнать, кем окажется мужчина, который сменит меня, и как это произойдет. Одним словом, если это должно было произойти, мне оставалось примириться с этим. Но в таком случае мне хотелось понять, на кого она меня променяет, и надеяться, что она не прогадает, потому что я любил ее. Я задавался вопросом, предпочту ли я человека, который мне нравится, или того, кто мне не нравится. Хотелось ли мне, чтобы он был чем-то похож на меня, чтобы это был человек, который мне нравится, или я предпочел бы, чтобы на его месте был некто посторонний, не из нашего окружения. Я колебался. Я, как и она, был готов ко всему. Я был спокоен, даже, можно сказать, доволен. Но доволен не так, как мужья из популярных анекдотов, когда узнают, что теща уходит или что жена уезжает в отпуск; дело в том, что после стольких лет, проведенных вместе, что-то новое, по-моему, не помешало бы, — то, что мы должны были сделать, мы сделали, я все это отлично понимал, но тоже чувствовал — возможно, не отдавая себе в этом отчета, — определенное возбуждение, эйфорию, прилив адреналина при мысли об открытии: кто, когда, как?
Обо всем этом, по мере того как проходили месяц за месяцем, мы не только не говорили открыто, но ни один из нас двоих никогда не упоминал кубинскую гадалку, этого не делала и наша дочь, которая лишь поглядывала вопросительно на нас и, быть может, не без страха всякий раз, как открывала дверь, спрашивала: «Кто там?» (она спрашивала это всегда, но теперь ее голос подрагивал и звучал неуверенно). Моя жена вспомнила историю с гадалкой вслух лишь однажды, когда мы сидели вдвоем перед телевизором и она вдруг ни с того ни с сего сказала: «В любом случае думаю, что никогда в жизни не полюблю никого другого больше, чем тебя». В ответ я промолчал, но ничего подобного потом ни разу от нее не слышал. Так или иначе, эти ее слова означали, что она чувствует себя уже в новой жизни и говорит обо мне с ностальгией, даже с уважением.
Лето оказалось самым трудным временем. Ей пришлось впервые рассказать мне без обиняков о пророчестве. «Сейчас самая подходящая минута, — сказала она, — мы на отдыхе, голые, загорелые, веселые». В общем, она спросила в упор, думаю ли я ехать отдыхать с детьми, тогда как она поедет с подругами.
— Поскольку этому суждено случиться, чем раньше это произойдет, тем лучше.
— Согласен, но, если этому суждено случиться, это произойдет и тогда, когда ты будешь отдыхать вместе со мной.
— Да, но нынешнее лето кажется мне решающим.
Такой разговор продолжался недолго, но я сдался с самого начала и хотел одного — заставить ее думать о неизбежности пророчества и о том, что оно будет искать тебя, а не ты его. Вот и все.
Я до сих пор не знаю, чем кончилась ее поездка на отдых с подругами, но знаю, что она не встретила мужчину, которого полюбила бы и ради которого рассталась бы со мной. Как я заметил, вернулась она в другом расположении духа — более грустная, чем обычно, и наша повседневная жизнь зависела теперь от ее настроения. Она чаще уходила из дома, возвращалась все позже и всегда недовольная, нервная. Грубила мне и детям, потеряла контроль над собой.
Первого октября она подошла ко мне и сказала: «Уже октябрь». В глазах у нее стояли слезы, и вид у нее был усталый, недоверчивый. Она не сочла нужным объяснять мне, почему это сказала, притом что мы избегали возвращаться к разговору о лете. Два человека, живущие вместе, могут обходиться без лишних слов.
Я сказал: «Осталось три месяца».
Она сказала: «Осталось всего три месяца».
Я понял, что в тот день на Кубе гадалка подарила ей надежду, обещание нового счастья, в которое она всецело поверила, и теперь начинала бояться, что пророчество не сбудется. Я подумал, что было бы хорошо, чтобы она не постеснялась признаться мне, именно мне, в своем отчаянии. Она жаждала этой новой любви, новой жизни, обещанной ей, но не искала ее. Господи, я не знаю, может быть, и искала, и тогда пророчество гадалки сулило ей освобождение; та сказала ей, что до конца этого года она полюбит кого-то, будет любима, и, счастливые, они заживут вместе. А теперь? Что ей оставалось думать теперь — за три месяца до истечения срока, обещанного пророчеством?
Пора было помочь ей. И мы принялись за поиски. Мы стали чаще выходить в свет, стараясь не показывать, что мы дружная пара, начали распространять слух о кризисе в наших отношениях. Она хотела, чтобы я рассказывал всем, что изменяю ей, что полюбил другую, поскольку это, по ее мнению, развязало бы ей руки, заставило бы окружающих думать, что моя жена мстит мне и что мужчины пользуются этим. Я не согласился, настаивая на том, что влюбиться следовало ей, а не я должен был притворяться влюбленным, чтобы услышать от нее в тот день, когда мы нашли бы его: «Ты это заслужил». Но вместо этого я, стараясь быть убедительным, сказал, что она должна была встретить мужчину не для того, чтобы трахаться с ним, — они должны были влюбиться друг в друга и начать жить вместе, а это уже нечто другое. Она настаивала на своем, говоря, что секс был бы только началом, а дальше кто его знает.
Шли неделя за неделей, но новостей на этом фронте не было. В ноябре она впала в отчаяние, и я вместе с ней. Мы приглашали людей на ужин, она ходила танцевать, ходила на концерты, на презентации книг. Мы вместе ездили на мопеде, и я спрашивал ее: этот? этот? этот? Даже когда я был один и мне встречался интересный мужчина, я понимал, что времени оставалось в обрез, так что было уже не до выбора, все мужчины казались мне интересными, и я говорил об этом жене, показывал ей их фотографии, не жалея для нее обидных слов. Я был в тупике и, не зная, что сказать, спрашивал: «Почему ты не ужинаешь дома?» — и думал, что сам уйду вместе с детьми, оставив ее наедине с ним. Кто знает, что они будут думать обо мне.
Рождественский вечер мы провели скучно. Дети были в веселом настроении, пока не увидели, что мать плачет. Дочка поняла почему и обняла ее. Оставалось еще несколько дней. Жена перестала уходить из дома и почти не покидала постели. В новогоднюю ночь она заснула в десять часов.
В ее взгляде, уже первого января этого года, когда она, лежа рядом со мной, открыла глаза, я увидел не то что легкую печаль, как обычно говорят, а самую настоящую тоску. И создавалось впечатление, что в минувшем году миновала молодость, не было больше надежды и желания заглядывать в глаза каждому мужчине, чтобы понять, он ли это.
Мы с женой остались вместе, и, следовательно, пророчество кубинской гадалки оказалось ошибочным. Мне хотелось сказать жене, что, если она еще не встретила мужчину, которого полюбила бы, страсть соединит ее с ним в ближайшие годы, но я промолчал, чтобы ее не нервировать.
Не знаю, на что и надеяться. Она моя жена, и я искренне ее люблю и желаю ей счастья, в которое она, как мне кажется, больше не верит. И если не верит она, не верю и я. И, разумеется, пророчество не имело в виду меня, поскольку, во-первых, гадалка это исключила и, во-вторых, за этот год я если и изменился, то не к худшему, и моя жена не влюбилась в меня снова хотя бы чуть-чуть, и, более того, неприязнь, какую испытывают по отношению к человеку, с которым живут много лет, настолько выросла, что стала очевидной и, проявляясь все чаще, стала уже заметной всем. По непонятной причине, из-за ошибки гадалки, она разозлилась на меня.
Однако я понимаю, как она себя чувствует. Теперь, начиная с сегодняшнего дня, этот новый год и все последующие ей придется жить со мной. Не исключено, что она заведет любовника или будет по вечерам трахаться на стороне с кем попало. В прошлом году ей суждена была новая любовь. Но ничего подобного не случилось. Отсюда плохое настроение у обоих, поскольку мне жалко ее.
Мы останемся вместе, вынужденные оба все время смотреть по сторонам.
И я вынужден буду мириться с ее неприязнью, стараясь не обращать на нее внимания, или, если нужно, ее терпеть.
* * *
Я хотел бы, чтобы после моей смерти меня вспоминали как человека находчивого, умного и хитрого и завидовали бы этим моим качествам, которыми я обладал с детства, — иными словами, умению находить стратегическое место для бокала во время многолюдных фуршетов.
Приходя, я беру бокал и прошу налить мне вина, после чего брожу по дому в поисках стратегического места, уединяюсь, оставив на потом время для приветствий и разговоров, выбираю место повыше или в другой комнате, где никому не придет в голову, что можно поставить бокал и там тоже. Прочие решают эту проблему, не раздумывая, рассеянно ставят бокал на стол или на тумбочку, где стоит немало других бокалов, и через минуту забывают, куда его поставили. А если и вспоминают, не могут узнать его среди похожих бокалов.
Мой же бокал недоступен, никому его не найти. Все остальное время я слежу за ним, проверяю, на месте ли он, избегаю разговоров с кем бы то ни было, боясь, что он попадет в чужие руки или что кому-то, не дай бог, придет в голову поставить свой бокал рядом с моим, и мы не узнаем, какой из двух бокалов мой, а какой его. Но этого благодаря моей сообразительности не случается.
Хозяева дома обнаружат мой бокал не раньше чем через несколько дней, а то и через несколько месяцев.
* * *
Раньше, когда использовали пальмовое масло, о его присутствии не писали. Теперь же, когда его больше не добавляют, пишут крупными буквами: БЕЗ ПАЛЬМОВОГО МАСЛА.
Но спрашивается, зачем, если его нет, писать об этом?
* * *
Я не доверяю женщинам, которые нравятся женщинам, я доверяю только женщинам, которые нравятся мужчинам.
* * *
Однажды я посчитал, что мне 243 раза сказали: «Чувствуешь, какая духота? Нечем дышать».
* * *
Когда дети вырастают, то и песчаные замки строить больше не нужно.
* * *
Мне сказали, что газеты умерли, кино умерло, литература умерла, левое движение умерло, школа умерла, телевидение умерло, Италия умерла, искусство умерло, даже мода умерла.
[1] © Francesсo Piccolo, 2020
© Евгений Солонович. Перевод, 2022
Публикуется с любезного разрешения автора.