Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2020
Килиманджаро
Дурак тот, кто не поднимался на Фудзи ни разу,
Но дважды дурак тот, кто поднимался дважды.
Японская поговорка
То есть если ты за один раз не смог насладиться красотой Фудзи-сан и тебе понадобился второй раз, ты не умный. Я не согласен.
Я вот второй раз пошел на Кили и не жалею. Формальный повод — десятилетний юбилей моего первого восхождения, а истинный мотив — в другом. Восхождение на Килиманджаро в 2007 году было для меня одним из самых трудных испытаний (и не только физических) на тот момент, и мне хотелось понять, как это все будет сейчас.
Помимо эксперимента с выносливостью, еще хотелось окинуть взглядом прошедшее десятилетие и «перевернуть страницу» — и это получилось.
Зимой на праздновании шестидесятилетия брата я обмолвился, что собираюсь летом на Кили. Но брату до лета ждать не хотелось, и он в январе решил сделать себе подарок на юбилей: купил билет, улетел в Танзанию и дошел до Стеллы (Stella point — 5732 метра). При том что его группу кормили только овощами, акклиматизационного дня не было, и сам он специально к восхождению на готовился.
Я же начал с того, чтобы подгадать начало экспедиции к новолунию. Пил витамины, употреблял мелдоний, кормили нас в походе роскошно — мясом, мы ходили на акклиматизационный день к подножью Мавензи — все как надо, но когда я дополз до Стеллы, то понял, как «крут» мой Старший брат.
Чтобы сильно не напрягаться, я решил перелет в Танзанию разбить на две части и сделать остановку на ночь в Амстердаме. Вечерний субботний город, толпы людей в «квартале красных фонарей» — не протолкнуться, запах марихуаны и пиво рекой. Тюльпаны и велосипеды.
В отличие от поездки десятилетней давности, самолет из Амстердама доставил меня прямо в аэропорт Килиманджаро. Это действительно недалеко от горы и от поселка Моши, в котором наша группа и переночевала.
На следующий день я разделил багаж на две части, один узелок (именно узелок) остается в отеле, поскольку не нужен на восхождении, остальные вещи я завернул в клетчатую накидку масаи, которую мне подарили как сувенир по прилете, и мы вошли в автобус, в котором уже сидело человек двенадцать черных хлопцев — наша свита. Тут надо пояснить: если идут два человека, то их сопровождает восемь человек местных, если четыре, то сопровождающих — двенадцать, и так далее. Это гид, его помощники, его носильщики, повар и его помощники, его носильщики… Килиманджаро (гора и национальный парк) кормит за год тысячи местных жителей.
Два-три часа ожидания, пока всё оформят, и — в путь по тропическому лесу. Как я проделал этот путь десять лет назад, в памяти не сохранилось. Сейчас мы спокойно поднялись на тысячу метров с привалом и фотографированием. В целом все очень просто: остановки через каждый километр высоты: 1700 — Марангу, 2700 — Мандара, 3700 — Хоромбо, 4700 — Кибо.
Лес сам по себе очень хорош: немного загадочен, покрыт испанским мхом, влажный и туманный. Четко проложенная тропа, редкие обезьяны. Мандара, в которой я спал десять лет назад в спальнике в мокрых штанах, чтобы их просушить, так и осталась влажной. Помню, что мы спали наверху над столовой и мест свободных не было, а сейчас народу почти никого. Вообще на тропе и на восхождении людей очень мало.
Ночью было очень холодно. Вода замерзла везде, даже в кране. И вообще странно: в июле месяце спать в Африке (практически на экваторе) в двух штанах, в шерстяных носках, в спальнике, в пуховике, в шапке и в перчатках.
В прошлый раз мы всей группой ходили (для акклиматизации) к Зибра рок — Полосатой скале, а в этот раз наша небольшая группа дошла до подножия горы Мавензи. Повар наш был просто великолепен — готовил обильно и очень вкусно. Только холодные картофельные чипсы были не очень. К тому же повар испытывал большой интерес к политике: рассуждая о ситуации в России, он все время повторял имя Наварра-Наварра. Я не сразу понял, что это он про Навального. Как это все до Танзании докатилось, не знаю, но до выборов у нас оставалось тогда чуть больше полугода.
Идешь по открытой и широкой долине, сначала кусты, трава и сенеции (правильнее дендросенеции), такие шершавые растения с зелеными кустами на верхушках, которые все принимают за кактусы, потом каменистая пустыня, палящее солнце, но путь несложный — подъем только в конце, и то не крутой.
На закате народу значительно прибавилось. Хоть наш каменный сарай и не заполнился — все верхние кровати были свободны, — на площадке сплошь стояли палатки. Я поболтал перед сном с двумя американцами, они пришли снизу другой тропой.
Мы разделились на две маленькие группы. Я хотел выйти пораньше, а Серега, мой приятель, — попозже. «Зачем идти по темноте? — говорил он. — Лучше, когда светло». Он был прав — обогнал меня на подъеме, а потом ждал полтора часа на вершине. А я совершил ошибку: надо было идти с основной массой народа в полночь. Я же вышел в три часа ночи, и получилось ни то ни се. Забегая вперед, скажу, что все равно пришлось идти в темноте: не утром, так вечером после заката.
Я шел с нашим основным гидом Ренга — хорошим спокойным парнем. У него отличное прозвище — Гуд везер, и это прозвище оправдалось — с погодой нам повезло. Я решил не брать альпенштоки, но на всякий случай дал их Ренга.
Все было как и десять лет назад: круг света от фонарика, сыпучая тропа, привалы под скалой с горячим имбирным чаем. Темно, на небе звезды, я отслеживаю высоту по наручным часам с альтиметром. 4900 — нормально, 5100 — нормально, 5200 — нормально. А потом накрыло.
Как обычно, навалилась слабость, сил не стало совсем. Почему-то мне казалось, что я смогу избежать этого состояния, но не получилось — организм не обманешь. Было еще темно, но все равно все заметили, как я побледнел. Попросил палку у Ренга. Потом, пройдя еще метров сто вверх, я отдал рюкзак с фотоаппаратом и линзами, и уже больше не забирал его обратно. Алгоритм был тот же, до боли знакомый: пройти по тропке до поворота, у поворота постараться отдохнуть. Я еле брел.
Солнце взошло, когда я был на середине склона до Гилманс-пойнт. Лучи нарисовали на востоке в небе красную птицу с огромными крыльями, но снимать что-либо даже на айфон не было сил. Я видел, как нас догоняет вторая группа с Серегой. Когда они обгоняли меня, Серега рассказал про своего друга-десантника, который заблевал тут все на подъеме, но до вершины дошел. Меня не тошнило — хотелось просто лечь и спать.
Ближе к кратеру появились огромные валуны. Я помню, как десять лет назад я наткнулся на них еще в темноте и как они меня тогда расстроили. Как ни странно, сейчас было легче, может быть, потому что было светло: я хорошо видел проходы между камнями, когда кажется, что вот тут чуть более полого, а тут можно не карабкаться, а пройти.
На подходе к Гилманс-пойнт я встретил первых возвращающихся с вершины. Обмен короткими восклицаниями о том, что и так понятно: тяжело!
Места на Гилманс-пойнт оказалось очень мало, но все-таки можно было сесть и передохнуть. Мне стало лучше — я порозовел. «Ты дойдешь», — сказал Ренга. «Да, — ответил я, — но когда?» Я реально повеселел, хотя сил не прибавилось. «Давай, — сказал Ренга, — мы верим в тебя».
Дальше подняться надо на 210 метров (всего на 210), а пройти при этом километра два.
Тропинка извивалась по краю кратера так же, как и десять лет назад. Внизу слева в самом кратере я увидел футбольное поле, размеченное, видимо, камушками. Потом уже выяснил, что за несколько месяцев до этого какие-то женщины, которые боролись то ли с насилием, то ли с эмансипацией, то ли против материнства и детства, устроили показательный футбольный матч в кратере Килиманджаро.
Я встречал на тропе усталых, но приветливых людей, которые тебе улыбались или кивали. Встретил и двух американцев, с которыми беседовал вчера в лагере, у них из носа торчали пластиковые трубки: то ли они астматики, то ли просто у них кислородные баллоны — непонятно.
На середине пути к Стелле тропинка обвалилась. Пришлось обходить скалу, нависшую над пропастью, слева. Там надо немного карабкаться наверх по рыхлому снегу, но стоят железные решетки-ограждения. Это единственное новшество на маршруте.
Я шел очень медленно: так, сейчас десять шагов до того камня, теперь постоять и еще десять шагов до того снежного отрога, теперь до поворота тропинки… На каждой остановке опираюсь на палку, пытаюсь стоя немного поспать. «Не спи, не спи», — гонит меня Ренга.
Вот и Стелла — высота 5732 метра. Молодец, братик. Уже далеко после полудня. Серега ждет на вершине. Она уже видна и до нее относительно полого. Но полого, когда ты на уровне моря, а почти на шести тысячах метров высоты это «полого» отнимает у тебя все силы.
Наконец, завиднелась табличка «Ухуру пик», но сил это не прибавляет. Ясно только, что точно дойдешь.
На вершине пусто, каменисто и довольно мусорно: какие-то плакаты, бутылки.
Всё, цель достигнута, можно идти обратно. Сил на радость, правда, не осталось.
Идти вниз, конечно, легче, но все равно тяжело.
От Гилманс ты едешь вниз, как на лыжах, по сыпухе. Получалось не так ловко, как десять лет назад. Сильно болели ноги. Оказалось, несмотря на то что обувь была проверена в предыдущих походах, я сбил ногти на ногах в кровь. Забегая вперед, скажу, что потерял пять ногтей, два из них удалял хирург. Еще при спуске много пыли. Я забыл об этом и не надел повязку на рот и нос.
В лагере Кибо почти никого. Проводники погрели супчик и дали час на отдых. Я помню, как в 2007 году мы торопились, чтобы освободить место вновь пришедшим. Сейчас все было спокойно и без спешки. Вышли из лагеря в сторону Хоромбо уже часов в пять вечера. Красиво темнело, дорога простая, идешь спокойно.
Но ночь не обмануть: сэкономили утром три часа сна и темноты — так темнота берет свое теперь.
Она опустилась, когда кончилась каменистая равнина и начались кусты. Следующие часа три — полная сосредоточенность и страшное напряжение. Очень хорошо, что есть палки. Ты идешь в темноте и светишь себе под ноги налобным тусклым фонариком. Под ногами крупные округлые камни и ноги все время подворачиваются. Ты сконцентрирован на этом круге света чуть впереди себя и думаешь только о том, как правильно поставить ногу, которая еще к тому же сбита до крови. Альпеншток очень помогает сохранять равновесие.
К Хоромбо мы подошли уже в десятом часу. Холодно. Есть почти не хочется, но надо. Короткий ужин, горячий имбирный чай — и спать.
Утром, проснувшись, можно принять душ, но мне важнее было просморкаться — вчерашняя пыль скопилась где-то в носоглотке. После определенных усилий — прошу прощения за «интимные» подробности — у меня из носа вылетел сгусток, который не пролезал в слив раковины. Пришлось выбросить его в унитаз (не в унитаз, конечно, а в дырку в полу). Но жить стало значительно легче.
Потом спокойный спуск до Марангу-гейт с небольшими привалами. Легкая непринужденная беседа о смысле жизни и о механизме принятия решений.
Вот и ворота. Появилась мобильная связь и вай-фай, к тебе приходят сообщения, которые застряли в сети и ждали, пока ты будешь доступен.
Небольшая церемония прощания с нашей командой носильщиков. На все про все десять дней.
Пойду ли еще? Может быть…
Май 2018
Огненная Земля
Огненная Земля давно манила меня, как и город Усиуая — самый южный город Земли. Потому что — край.
У тех, кто там был, я спрашивал:
— Там есть что-нибудь?
— Не-а, нет ничего. Музей и железная дорога каторжан.
— И что? Неинтересно?
— Почему? Интересно!
Скажу сразу — мне было интересно. «…Для географа все представляет интерес. Уметь видеть — это наука», — говорил Жюльверновский Паганель.
Перелет в три приема: Москва–Рим, Рим–Буэнос-Айрес, Буэнос-Айрес–Усиуая. Самый длинный – Рим–Буэнос-Айрес – 14 часов 10 минут. В Буэнос-Айресе были несколько часов. Я рассчитывал переехать в местный аэропорт, сдать вещи в камеру хранения, купить симкарту и поехать в город. Но не тут-то было.
Во-первых, в местном аэропорту нет камеры хранения и вещи оставить негде. Во-вторых, из всех компаний мобильной связи представлена только одна, и та не очень пригодилась: в Патагонии проблемы с сотовой связью в целом, а эта компания была не самой распространенной, да и пополнять счет оказалось непросто.
Кроме того, в этот день сломалось сразу несколько вещей: самолет до Усиуая, отель в Усиуае и еще кое-что внутри моего организма. Самолет дали другой, но с задержкой в несколько часов; отель сам предложил себе замену, а вот с организмом пришлось договариваться. Даже пойти на следующий день в местную больничку и сделать укол. Сам по себе поход в муниципальную больницу в далеком поселке в испаноговорящей стране — уже приключение. Оказалось, что врачи понимают язык жестов, и несколько общих слов оказываются достаточными. Сам прием бесплатный — нужно только показать паспорт. А еще порадовали бесплатные презервативы на регистратуре…
Усиуая — сам по себе городок небольшой. Узкие длинные улицы идут параллельно берегу, а короткие, уходящие в горку, перпендикулярно ему.
Главная улица Усиуаи похожа на любую улицу туристического городка (Покхара, Квинстаун, Агуа-Кальенте…): много небольших магазинов с походным снаряжением, маленькие отели, простенькие ресторанчики. Из больших супермаркетов — «Carrefour» (по-нашему — «Перекресток»). Много туристов, конечно.
Главная достопримечательность — Национальный парк Tierra del Fuego[2]. Парк довольно большой (расположен на десятках островов) и очень красивый (дикая природа, чистейшие озера, живописные ледники). Дорог не очень много, несколько мест для кемпингов, прогулочные тропы. В середину парка приходит поезд, который когда-то возил каторжан, а сейчас — туристов. Первая моя ночевка в парке (одна из самых приятных) была недалеко от железной дороги. Я встал рано утром и пошел фотографировать стадо диких лошадей. Я к ним подкрадывался, боялся спугнуть, но они не очень-то и боялись: живут своей дикой жизнью и ни на кого не обращают внимания.
Я прошелся немного дальше по берегу, но там уже вышка, видимо, пограничная полоса с Чили, камеры стоят, и ничего особо интересного: камешки с ракушками. В небольшой роще по дороге на деревьях какие-то наросты, похожие на губку, но очень яркие. Плоды? Но какие-то подозрительные…
Я всем говорил, что лечу практически в Антарктиду, но это не так. Мало того, что между Усиуаей и Антарктидой два пролива — Бигл, на котором стоит город, и пролив Дрейка, до которого несколько дней плыть, — но если посмотреть на координаты на указателях улиц, то становится понятно, что Усиуая так же далеко от Южного полюса, как Москва от Северного — те же 55 градусов широты: 55.7558°N — Москва и 54.8019°S — Усиуая. Москва даже ближе. Но везде на берегу надписи «Fin del Mundo» — «Край света».
В Усиуае обязательной является экскурсия на пароходе к маяку. Поездка на несколько часов. На скалах у маяка и по дороге к нему живут котики. А также птицы, похожие на пингвинов, но они летают. А пингвинов нет как раз потому, что тут лежбище котиков, а котики пингвинов жрут.
Потом проплыли мимо морских львов; все путаются: где котики, а где львы. И те и другие «ходят» по суше на двух передних плавниках, в отличие от тюленей, которые ползают на брюхе. Как выяснилось, котики к зиме набирают подкожный жир, а львы растят мех.
На небольшом островке расскажут, как здесь жили древние индейцы. Как они от ветра укрывались и что ели: копали небольшую яму, где жарили рыбу и ракушки. Когда пришли белые, на этой земле было четыре племени (яганы, селькны, гауши и алакалуфы). Кто ловил рыбу (яганы), кто котиков, а кто охотился на берегу. Индейцев было около десяти тысяч, но через пятьдесят лет, году в 1910-м, их осталось сто пятьдесят человек. Кого-то убили болезни, а кого-то поселенцы. Говорят, за убитого аборигена давали целый фунт стерлингов. Ну, все как обычно, в общем…
Туристические автобусы подъезжают в основном к краю парка, где символически заканчивается Панамериканская дорога, начинающаяся на Аляске — всего семнадцать тысяч километров. Насколько я знаю, по ней, пересекая две Америки, очень любят ездить байкеры.
Автобусов много. Я, конечно, встретил русских, и не просто русских, но и самого Дмитрия Крылова (ну вы знаете, «Непутевые заметки» утром в выходной, перед «Пока все дома»). Дмитрий выглядит хорошо — так же, как в телевизоре. В отличие, кстати, от многих других ведущих и артистов.
Я арендовал кампер (домик на колесах) и, хоть был уже вечер, тронулся в путь на север в сторону столицы. Проехал не очень много — километров сто, — и спать захотелось. Кемпинга не нашел и остановился прямо на песчаной косе. Сквозь сон я слышал какие-то голоса и музыку, но думал, что кто-то еще остановился рядом на ночлег. Под утро выяснилось, что это местные хулиганы с девицами приезжали на джипах и пили что-то из банок на берегу. Когда около шести утра мне чем-то стукнули по домику, я решил оттуда уехать, а впоследствии выбирал, на всякий случай, штатив побольше и клал его рядом с кроватью.
Надо сказать, что спалось в машине очень хорошо. Правда, сны снились сумасшедшие. Говорят, удивительные сны снятся космонавтам. Потому что они оторвались от ноосферы, от коллективного бессознательного, и ничто не мешает их видениям. Патагония, конечно, не космос, но, видимо, отсутствие людей тоже сказывается.
Проехал еще километров сто и остановился прямо у дороги уже на берегу Атлантического океана и прямо в одежде проспал еще часа три. Народу никого, только редкие машины, ветер дует жутко. Ветер и океан.
Потом я старался ночевать в кемпингах. Хоть на юге преступности нет (это вам не Буэнос-Айрес), но плотность населения — один человек на квадратный километр. А вдруг этот один человек — плохой?
Дорога дальше идет по берегу Атлантического океана, то приближаясь к нему, то отдаляясь. Следующий город — Рио-Гранде, от него уже недалеко до границы с Чили.
Прохождение границы несложное: дают листок бумаги для штампов, заполняешь декларацию, показываешь документы на машину, и всё. Чилийцы приветливее аргентинцев и более открытые — мне так показалось. И дороги у них лучше.
От границы до парома вообще ничего нет. Проезжаешь только условно населенный пункт Cerro Sombrero (Шапкин холм). Паром ходит часто, но легковушки берет через раз — не возит их вместе с бензовозами и грузовиками, что правильно.
Плыть в этом месте недолго — другой берег виден.
На пароме, посреди пролива Магеллана, я встретил Новый год. Когда я поднял взгляд от часов, чтобы торжественно сообщить про себя о наступлении 2019 года, я увидел монетку на прилавке закрытого буфета — монетку в десять чилийских песо. Это один рубль по-нашему. Я с радостью схватил ее, решив, что это знак (к большим деньгам в новом году).
Далее мой путь лежал в город Пунта-Аренас. До того, как открыли Панамский канал, все корабли из Тихого океана в Атлантический проходили тут, и город жил очень богато. Красивые особняки, старинные здания и памятник Магеллану в центре города.
В Пунта-Аренасе я оказался в новогодний вечер. Почти все было закрыто: банки, конторы, магазины, даже продуктовые. Работало только несколько ресторанов. Ночевать я решил в кемпинге на окраине города. Тут меня ждал сюрприз. У нас в новогоднюю ночь все дóма или у друзей, а тут люди выехали на природу целыми семьями, с детьми и стариками. Так что в кемпинге было многолюдно, шумно и весело. Я слегка помылся в своем «теремке» и поел разведенный кипятком супчик. И кусочек припасенной шоколадки. С Новым годом! С Новым счастьем!
Следующий чилийский город — Порто-Наталис, до него километров двести езды.
Мне нужно было закупить продукты. Продукты здесь такие же, как и в Аргентине. Интересно, что нигде в магазинах нет пакетов. За кассой у выхода высится гора разноразмерных коробок от тех самых товаров, что привезли в магазин. Ты выбираешь себе коробки по размеру закупок, и это бесплатно. На самом деле очень удобно, тем более если ты на машине. Я потом так все и складывал в коробки на полу в кузове: ничто не выпадает и не рассыпается при тряске (это лайфхак, как я понимаю). Из продуктов самый неожиданный и реально востребованный — вареная сгущенка. Продается везде в самых разных упаковках. Я покупал ее в пластиковых банках.
Дальше, если смотреть по карте, вверх на север Чили дорог нет. Там вообще нежилая территория. Можно только с воды подойти к берегу. Так что в любом случае ехать дальше надо по Аргентине.
Опять пересекаешь границу. Народу на границе немного, но примечательно, что у паспортного контроля встретились русский (я), белорусы и украинцы, которые двигались в противоположном направлении. Все на чистом русском поздравили друг друга с Новым годом и пожелали хорошего путешествия. И никакой политики.
Следующая остановка — город Эль-Калафате, расположен на южном берегу озера Архентино, в которое спускается ледник Перито-Морено — кульминация поездки. Но в тот день доехать до Эль-Калафате было не суждено. Вроде бы километров немного, но один кусок дороги номер 40 очень жесткий — грунтовка с торчащими наружу валунами, как стиральная доска, — не разогнаться.
Стемнело полностью, когда до Эль-Калафате оставалось километров тридцать. И главное, что припарковаться особенно негде: вдоль дороги с обеих сторон канава, а за ней забор. Редкие съезды сделаны только для въезда в ворота, которые блокировать ночью не хотелось.
Наконец нашел какую-то не то ферму, не то электростанцию и остановился у забора, съехав метров пятьдесят с дороги. Там и переночевал.
Городок Эль-Калафате небольшой, совершенно туристический, но там есть большой аэропорт, где садятся большие самолеты. Многие прилетают сюда, чтобы посмотреть на это чудо — Перито-Морено.
На него действительно стоит посмотреть. Это единственный ледник сейчас, который растет быстрее, чем тает. Ледник назван в честь аргентинского исследователя Франциско Морено, который сыграл большую роль в улаживании территориальных конфликтов между Чили и Аргентиной в конце девятнадцатого века.
Льды образуются высоко в горах и сползают в озеро Архентино. В самом низу они перекрывают пролив между озером и рукавом Бразо-Рико, но вода прорубает себе небольшую дырку. Получается такая арка, которая потихоньку крошится. Периодически лед перекрывает протоку совсем, но вода раз в два-четыре года своим напором рушит преграду, и при этом происходит естественный взрыв.
Я, конечно, обрушения не застал, но звуки падения льда слышатся постоянно. Причем внешне куски небольшие, но шума создают много.
Парк открыт часов до пяти. Но во второй день, уезжая из парка, я встретил каких-то немцев, которые сидели у своих домиков на колесах и никуда не собирались. Они объяснили, что никто их не гонит и они тут ночуют. Около самого ледника есть два причала, там можно сесть на кораблик и минут сорок поплавать около ледяной стены. Стоит недорого.
Но панорама ледника сверху, конечно, лучше. Сделаны настилы в несколько ярусов, по которым все туристы перемещаются от одной смотровой площадки до другой. Всего дорожек километра четыре.
А около городка Эль-Чальтена скалолазы лазают по скалам. Паркинга и кемпинга не было, поэтому я просто заехал в лес и устроился на ночлег. Лес очень красив. Тропа долго бежит по нему, а потом уходит в горы. Я остановился на горном маршруте, когда он угрожающе резко пополз вверх. Там, вверху, альпинисты лазают и ходят по леднику. Это уже «экстрим».
По дороге в лесу я встретил дятла. Он довольно нагло стучал и не меня боялся. Позволил мне сделать несколько снимков и понаблюдать за его работой.
Это была последняя пешая вылазка за все путешествие.
Я ехал и думал о первых переселенцах из Европы. Великобритания, Испания и другие страны отправляли людей заселять эти унылые, безжизненные земли, обещая им райские угодья. Люди приплывали на кораблях с надеждой, поверив в сказки о манне небесной и молочных реках, купив билет в одну сторону на последние деньги, и оказывались на этой продуваемой неплодородной земле. One way ticket to the moon. Попробуй тут выживи.
Дорога прямая, скучная, огорожена заборами. Тянется не десятки, а сотни километров. Поскольку машина тяжелая, сильный боковой ветер практически не мешает. Я выжимаю 140 км в час. Ничего не происходит. Вокруг бегают гуанаки, кое-где на проволочных заборах висят их останки. Видимо, не смогли перепрыгнуть, зацепились, да так и остались умирать. Иногда быстро, как крыса, пробегает армадилла. К девяти вечера на сцене появляются зайцы. Они вылезают из укрытий и прыгают на дорогу. Все время боюсь их раздавить, поскольку они прыгают прямо под колеса и в клубах пыли носятся туда-сюда. Еще зайцы интересны коршунам, которые летают вокруг.
Справа и слева — желтая пустыня. Единственное украшение — это небо, которое к вечеру меняет цвета.
Вдруг на дороге машина с вывернутым передним колесом. Молодой парень пытается что-то с ней сделать, в салоне две девчонки. Парню уже помогает водитель-дальнобойщик. Я предлагаю посильную помощь: подвезти кого-нибудь до населенного пункта. Сотовой связи давно уже нет.
Одна из девчонок говорит немного по-английски. Просит передать ее маме Алехандре, что она — София — застряла в дороге, но с ней все в порядке. Дает мне номер телефона. Когда будет связь, я не знаю, но еду дальше с намерением позвонить неизвестной мне Алехандре. Это единственное происшествие. «В море всякий пустяк — событие» («Дети капитана Гранта»).
Еду дальше, любуюсь закатом.
До ближайшего поселения Bajo Caracoles добрался уже в темноте. На карте прямо город, а на самом деле несколько домов. Слава богу, есть бензин, а вот сотовой связи нет как нет. Но местные звонят по «вотсапу». Для меня это загадка: сотовый связи нигде нет, но «вотсап» (а значит, интернет) работает.
В уже закрытой кафешке трое: плюгавый паренек в толстых очках, крупная флегматичная женщина и еще одна помоложе. Играют в карты. Со мной не очень приветливы: какой-то гринго что-то от них хочет. Нам помогает переводчик в «андроиде» у паренька. Они понимают, что надо позвонить Алехандре, чтобы предупредить о дочке, застрявшей за сто километров отсюда. Правда, сразу не дозваниваются, но несколько песо за связь с меня берут.
Совсем недалеко — Пещера рук — Cueva de las Manos. Сама пещера, безусловно, интересна, рисунки в ней сделаны 13000–9500 лет назад: олени, люди, сценки охоты. Но самое интересное — это отпечатки рук. Их тут очень много — сотни или тысячи. Часть камней отвалилась, но много отпечатков еще осталось на стенах. Они все разного цвета: желтые, зеленые, черные, красные, какие-то нарисованы редкой глиной, которая есть только за сотни километров отсюда. Какие-то, судя по всему, наносились с помощью тонкой кости, распыляли ею краску, как трубочкой. В основном все правши, но есть и левши. Есть отпечатки с шестью пальцами.
Из картинок мне запомнилось изображение злого духа Gualicho — Гуаличо. Он съедает души тех, кто не нашел дорогу к смерти. Надо об этом подумать.
Оказывается, таких пещер много, но расположены они на частных землях, а эта — на государственной. Вообще, много земель принадлежит частным лицам, в основном — европейцам, и это проблема.
Дальше много-много километров однообразной дороги.
До мыса Томбо с пингвинами в тот день доехать не удалось. Заночевал у какой-то бензоколонки. Опять ветер сбивает с ног и раскачивает кабинку. Еще и гроза началась.
Зато у пингвинов утром практически никого не было. Только какие-то мотоциклисты меня обогнали. И в кассе не было кассира. Служащий вышел, сказал: потом заплатите. Идите смотрите пингвинов, не кормить и руками не трогать. Я удивился, как это — «руками трогать»? Они что, дураки? Выяснилось, что да.
Для посетителей сделаны помосты, но пингвины везде, и на помостах тоже. Они не боятся ничего и никого.
Это Магеллановы пингвины, они приплывают сюда на нерест, то есть несут яйца и высиживают их здесь. Гнезда у них, как правило, в земле под кустами. Пингвинчики вылупляются с черным пухом, пух потом слезает, а под ним жесткая шкура как из пластика. Здесь пингвинчики учатся нырять и купаться, а также ловить рыбу, а потом вся стая снимается с места и уплывает.
Все вытоптано, загажено, и стоит жуткий ор. Каждый пингвин считает своим долгом вытянуться на лапах вверх, разинуть пасть и заорать.
Вообще пингвин — птица наглая. Я, конечно, пнул пару раз тех, кто развалился на дороге. Вместо того чтобы испуганно убежать, пингвин смотрел на меня с недоумением и недовольством. И даже пытался укусить. Хорошо, что они небольшие — сантиметров пятьдесят.
Еще одна ночевка в кемпинге на берегу реки где-то между Баия-Бланкой и Эль-Плато. Эль-Плато — это уже пригород Буэнос-Айреса. Много кемпингов и зон отдыха, но все какое-то неприглядное.
Итак, я проехал шесть провинций: Тьерра-дел-Фуэго, Санта-Крус, Чубут, Рио-Негро, Ла-Пампу — и Буэнос-Айрес. Патагония — название условное (иногда туда включают Огненную Землю), заканчивается она где-то у Рио-Негро.
Что меня удивило, так это расход бензина: по всей Патагонии у меня выходило пятьсот–пятьсот пятьдесят километров на одном баке, а ближе к Буэнос-Айресу я проехал почти семьсот пятьдесят километров. Я не думаю, что бензин стал лучше, — видимо, эти двести километров съедал ветер — машине приходилось не просто ехать, а преодолевать его сопротивление. Вот бензин и тратился.
Теперь у меня были почти сутки на Буэнос-Айрес. Я вышел бодрячком из отеля с фотоаппаратом наперевес и пошел в сторону набережной. На первом же перекрестке в оживленном центре ко мне подошла прилично одетая женщина и спросила:
— Извините, вы иностранец?
— Да.
— Я вам советую спрятать ваш фотоаппарат.
— А что такое?
— Вы первый раз в городе? Лучше спрячьте.
Я не поверил. Но потом, уже около Ла-Боке, ко мне подошел какой-то мужик и просто сказал: «Убери». И я подумал: а если несколько человек, а если с ножом, например? А я еще фотографии Патагонии не скинул на компьютер, жалко будет… Стал, в общем, снимать айфоном — он у меня старенький. Но понятно, что с преступностью тут все нормально. Это был четверг. А четверг в Буэнос-Айресе — особенный. В этот день, как я понял, каждую неделю проходят демонстрации. Что «демонстрируют», за что борются — не очень понятно. То ли за социалистическую революцию — кругом полно красных флагов, то ли против тирании — в 1976 году, когда к власти пришла военная хунта, пропало около тридцати тысяч человек, и правда об этом до сих пор не раскрыта. Но на улицах очень много демонстрантов в одеждах разного цвета и покроя — одежда, видимо, говорит о принадлежности к тому или иному движению. Все организовано очень хорошо: кто за кем идет, на какую улицу сворачивает. Сразу видно: мероприятие регулярное и отработанное.
Город на самом деле красивый и не похож на Латинскую Америку. Немного похож на Париж, — видимо, из-за бульваров и домов с мансардами.
Январь, 2019
Нордкап
Первый раз Норвегию я увидел в 2003 году. Мы с друзьями были в командировке в Германии, оттуда перебрались на машине в Копенгаген, затем на роскошном пароме — в Осло. Машина плыла с нами в трюме. А потом из Осло мы ехали до Бергена десять часов. Расстояние всего четыреста километров, но узкие дороги, где две машины не могут разойтись, не располагают к скорости.
Дом, забронированный нами, был большой и удобный. Из окна чердака можно было увидеть море — узкую полоску воды вдалеке. По приезде мы немедленно пошли поесть в ближайший ресторан. В ресторане впали в изумление от цен и больше туда не ходили. Купили на бензоколонке мешок картошки, потом пошли в лес и набрали кучу грибов. У нас была лодка, и мы нарвали с прибрежных скал много мидий — вкусных и толстых. Апофеозом стала рыбина-лосось, купленная на рыбном заводе за сто двадцать рублей.
На соседнем острове был небольшой завод, куда каждое утро рыбаки сгружали свой улов. Вернее, не сгружали, а улов засасывался из трюма широкой трубой. Потом рыбу разделывали и быстро замораживали, а нам отдали одну большую рыбину, килограммов на пять, еще не замороженную, в пенопластовой крышке, наполненной льдом.
Чего только мы не готовили из этой рыбы: стейки и жарили, и суп варили из головы-хвоста, и на мангале запекали. Так и не съели всю до конца.
Путешествие в Норвегию в 2016 году я спланировал не очень правильно. Самая быстрая и прямая дорога на Нордкап ведет из Осло через Швецию и Финляндию. И я думал, что смогу доехать до Нордкапа за сутки. Нет, не получилось, пришлось заночевать в Швеции, и второй раз — уже в Финляндии на границе с Норвегией.
Светило бледное солнце, но в целом уже было здорово холодно.
В Финляндии мне запомнилась харчевня у дороги уже за Полярным кругом. Она чуть не закрылась в тот момент, когда я подъехал к ней, поскольку время в Финляндии оказалось на час больше, чем в Швеции. Но там удалось раздобыть кипятку и поесть какую-то оленину с брусникой. Готовила и подавала характерная финская пара — простые крестьяне, неулыбчивые, но приветливые.
Народу на дороге мало. В основном едут экскурсионные автобусы с немцами. Пейзаж тоже однообразный: вода, лес, камни и грибы вдоль дороги. Их столько и они такие, что грибы ты видишь из окна машины на скорости сто километров в час.
Чем дальше на север, тем ниже деревца и больше желтого цвета. Уже на границе с Норвегией попадаются северные олени и лисы. Лисы очень наглые: жрут что-то по помойкам, а когда подъезжаешь, не убегают и даже огрызаются. И крупные такие, как большие собаки.
Когда поворачиваешь на север по дороге Е6 от города Алта, деревьев уже совсем нет. Сам NordKapp находится на острове, на который ведет семикилометровый туннель.
Городок на Нордкапе, в котором можно остановиться, называется Honnigsvaag. Он небольшой и, естественно, рыбацкий. Было как раз воскресенье и народ сидел в ресторанчиках и барах. Имелись пьяные; пьяные, но не агрессивные.
Сам мыс Нордкап — это трехсотметровая скала, выступающая в океан. И больше ничего. Покупаете билет на въезд на двадцать четыре часа — стоит столько же, как переночевать в мотеле. На самом мысу кафешка, магазинчик, маленький панорамный кинозал с кино на двадцать минут. На улице стоит глобус, ориентированный на север, и мемориал «Дети Земли» с детскими рисунками. И ветер. Ветер такой, что срывал с меня не кепку с козырьком (козырек всегда как парус), а вязаную шапку. Такой же по силе я помню только на французских островах на верхушке маяка, тогда чуть очки с носа не сорвало. Все края обрыва, конечно же, огорожены, и люди ходят под острым углом к земле и держатся за перила.
Всё, отметились, и теперь можно ехать на юг, но уже длинной дорогой по норвежскому побережью.
Дорога по берегу резко отличается от широкой магистрали. У вас есть два пути: либо выписывать загогулины вокруг фьордов, накручивая десятки лишних километров, либо ждать паром, чтобы он перевез вас коротким прямым путем.
По дороге в Тромсё паромов несколько, на верхушках скал над фьордами лежит снег, и природа уже растеряла все свои летние краски.
Город Тромсё мне понравился. Порт полон яхт; разноцветные здания; несколько исторических улиц с сохраненными (или восстановленными) деревянными домами, в которых расположились стильные магазинчики и парикмахерские. Шопинг-центры, закусочные (я поел в азиатской), банки и туннели. И не просто туннели, а целая сеть дорог под землей. Просто Страна Подземных Рудокопов какая-то. А на одном из зданий в морском порту написано: “Я бы обнял тебя, но я просто текст”.
Я все старался двигаться на юг, пробираясь по туннелям и взбираясь на паромы, но не мог проехать мимо Лофотенских островов. Что-то в них есть особенное. Солнце там постоянно сменяется дождем, люди к этому так привыкли, что даже не закрываются от дождя зонтами или шапками. Красок немного, но они чистые и яркие. В гостинице лежат каталоги по Северной Норвегии на русском языке. Там же я увидел объявление про галерею художника Скотта Тое. Мне стало интересно.
Я успел — приехал за десять минут до закрытия галереи. Это было в последний день лета — 31 августа, и она закрывалась до июня следующего года. Галереей служил двухэтажный сарай, пристроенный к дому, и он был закрыт. Я постучал, и какая-то женщина — как оказалось, жена Тое и тоже художница, — открыла дверь, взяла у меня сколько-то крон, а потом, узнав, что я русский, позвала хозяина.
Скотт Тое оказался любопытным субъектом. Он норвежец американского происхождения (или американец — норвежского), ненавидит Америку и обожает СССР. В восьмидесятых он сделал мост из танков — символ разоружения — и послал фотографию этого моста Горбачеву в знак дружбы и примирения. И — представить только! — Горбачев к нему приехал, гостил у него, удивлялся туннелям и природе, а потом пригласил Скотта в Москву. И Скотт приехал и даже выступал в тогдашнем Верховном Совете.
Мы сидели пили чай, ели конфеты и говорили о жизни, о перестройке, о сбитых самолетах, о СМИ и пропаганде и, конечно, о том, как изменилась наша страна и Москва в частности.
Очень позитивный человек, живет в этой деревне и рисует в свое удовольствие. Оформил школу на острове, делает открытки, календари. Затеял оргáн из пластиковых труб, который будет звучать от ветра на улице. У них с женой много проектов: они помогают африканским детям, он отправил свою картинку и кусок веревки на космическую орбиту со своим другом космонавтом тоже норвежско-американского происхождения.
Уезжая, я спросил Скотта, как ему живется тут полярной ночью? Он ответил: отлично! Не так-то уж и темно. Все время есть свет и пишется очень хорошо.
Может, это и есть счастье?
С Лофотенов самый долгий паром — часа два с половиной — перевез машину в Бодё. В заливе есть пара островов, мимо которых мы прошли без остановки, и есть бурлящий водоворот, вызванный приливами (Сальстраумен); я, впрочем, водоворота не видел.
Самым крупным населенным пунктом по дороге на юг был город Тронхейм. После недели за полярным кругом этот город воспринимается уже как южный. Большой, с крепостью на горе, университетом и огромным прекрасным собором.
По дороге в Осло ты словно возвращаешься в лето. Светит солнце, поют птицы. Мне повезло: навигатор показал объездную дорогу — живописную и пустынную. Недалеко от Осло — в двухстах километрах — есть очень симпатичные места.
Норвежцы доброжелательны, даже паспорт ни разу нигде показать не попросили. На полу в аэропорту есть надпись, по кругу идут слова: И В ЧУЖИХ СТРАНАХ ТОТ ЖЕ МИР. Как-то очень уж она легла мне на душу в связи с этим путешествием. Кто придумал, кто написал — не знаю.
Из Норвегии я привез шапку с Нордкапа, шурупчик, который нашел на пристани в Тромсё (я собираю скобяные изделия), воспоминания, мысли и фотографии… А что еще везти?
Август-сентябрь, 2016
[1] © Александр Кузнецов, 2020
Полная версия очерков размещена на сайте www.alexander-kuznetsov.ru
[2] Огненная Земля (исп.).