Поэма. Перевод Анны Чикуриной. Вступление Ольги Варшавер
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2020
Давно, еще школьницей, я задумалась: почему детей учат петь и рисовать, а стихи писать не учат? Неужели это невозможно? Неужели работа со словом — священнодействие, которое доступно только небожителям? Ведь подростки все равно пишут свои тексты — прозу или стихи, — это их естественная потребность, но… В большинстве случаев кончаются такие попытки печально, авторы огорчаются, корят себя за неумение подобрать и гладко выстроить слова, “как у настоящих писателей”, впадают в отчаяние. А ведь подростковый возраст и без сравнений с великими — не самый легкий этап жизни.
Я много лет мечтала о прорыве. О проекте, который даст юным литераторам шанс, позволит им расправить крылья. Однажды меня пригласили в жюри независимой литературной премии «Глаголица», которую затеял Благотворительный фонд «Счастливые истории». Эти энтузиасты ежегодно проводят литературный конкурс: младшие и старшие подростки соревнуются в номинациях Проза, Поэзия, Эссеистика и Художественный перевод. И внезапно оказалось, что вот оно — воплощение моей давней мечты.
Во-первых, тут обучают. Без назиданий, по-товарищески, легко и весело, опытные литераторы щедро делятся с подростками своим умением работать со словом. Во-вторых, тут окрыляют. Участникам конкурса — особенно тем, кто присылает работы из года в год, — постепенно становится понятно, что писать и переводить художественную прозу, стихи и публицистику непросто, но это — счастье, причем вполне достижимое. В-третьих, тут не лукавят. Юным авторам не обещают миллионных тиражей и луну с неба. Разговор идет честный и прямой: о профессии и о писательском хлебе — а он вовсе не всегда намазан маслом.
И вот уже несколько лет, где-то на стыке осени и зимы, в прекрасной компании (М. Яснов, С. Махотин, В. Лунин и др.) я приезжаю в Казань и пытаюсь говорить с финалистами о переводе, об азах ремесла, но… никаких чудес не жду. Поэтому я даже не сразу поверила в чудо, когда открыла текст, присланный на конкурс шестнадцатилетней Анной Чикуриной из города Зеленодольска, что в сорока километрах от столицы Татарстана.
Аня — человек очень скромный, и говорит она о своей работе без всякого пафоса: «Я узнала о существовании поэмы ‘Чайльд Роланд дошел до Темной Башни’ из романа короля ужасов Стивена Кинга ‘Темная Башня’. В предисловии было указано, что автор позаимствовал образ рыцаря Роланда у английского поэта Роберта Браунинга. Я никогда раньше не слышала о Браунинге, была заинтригована, нашла поэму в переводе на русский язык, начала читать, но не дочитала. Мне почему-то захотелось перевести еt самой. При переводе я сравнивала свой перевод с предыдущими только в нескольких местах, которые были мне не очень понятны».
Да, переводов этой поэмы Браунинга, датированной 1855 годом, существует немало. Классическим считается перевод В. Давиденковой («Роланд до Замка черного дошел»), сделанный в середине ХХ века. Роман Кинга вызвал новую волну интереса к этому, пожалуй, самому таинственному произведению Браунинга. Поэма восходит — через Шекспира (строка, ставшая названием поэмы, звучит из уст Эдгара в «Короле Лире») — к старофранцузской поэме «Песнь о Роланде», записанной в XII веке. Тем не менее это совершенно самостоятельное, сложноустроенное произведение и очень серьезный вызов даже для опытного профессионального поэта-переводчика.
Для меня обаяние перевода Анны Чикуриной — не в предельной точности и верности оригиналу, не в сложных образах, не в россыпи яркой лексики, а в удивительных для юного переводчика свободе, смелости и естественности стиха. Чудо, на наш с коллегами взгляд, произошло. Судите сами.
“Проклятье! Он мне лжет!” — подумал я.
Со злобным, плохо скрытым ликованьем
Старик седой, калека со вниманьем
Смотрел, как ложь влияет на меня.
Но я стоял, спокойствие храня,
И он мне лгал с особенным стараньем.
Должно быть, неспроста он здесь стоит:
В ловушку тех заманивают ложью,
Кто заплутал в пути по бездорожью.
А он как череп скалится и бдит,
И посоха его зловещий вид
Мне предрекает гибель у подножья
Той Темной Башни, что таится там,
Куда он путь мне указал любезно.
И я свернул на тракт, мне неизвестный,
И мысленно хвалу вознес богам,
Что разговор окончен бесполезный.
Путь долгий предстоит моим ногам.
За все то время, что я был в пути,
Моя надежда в призрак обратилась.
Когда-то мое сердце быстро билось,
Теперь мне все равно, куда идти
(Не может путь сей к Башне привести!),
И даже жить желанье испарилось.
Так бледный, умирающий больной,
Чья смерть неотвратимо подступает,
Стенаньям и слезам друзей внимает
И слышит вдруг, как говорит иной:
«Друг, сколько б ни скорбели мы с тобой,
Но наша скорбь болезнь не прогоняет.
Нам надо выбрать день для похорон,
А также гроб и место для могилы».
«А вдруг еще найдет в себе он силы?..»
«Да не переживай, не встанет он».
Больной смертельный призывает сон,
Чтоб оправдать их чаянья. Как мило!
Я долго в путешествиях страдал,
Упорно шел вперед, друзей теряя,
Но наш обет и наша цель святая
Незыблемы, и я их не предал,
Ведь, позабыв предсказанный провал,
Мы к Башне шли, борясь и умирая.
И отвернулся я от старика
Калеки, чья наружность так убога,
И выбранная повела дорога
Туда, где солнце скрыли облака,
И где они смотрели свысока
На путника, идущего далёко.
Я был немало времени в пути,
Дорога заросла и затерялась,
Лишь степь до горизонта простиралась —
Ее непросто будет перейти.
Как не хотелось мне туда идти!
Но больше ничего не оставалось.
Для описанья не хватает слов:
Передо мной была равнина ада.
Там ничего не радовало взгляда,
Там не было деревьев и цветов,
И поросль печальных сорняков
Могла бы взору послужить усладой.
«Смотри или закрой глаза свои!» —
Казалось, мне природа говорила.
Меня до отвращенья поразило
Уродство, вялость, скупость сей земли.
Лишь страшного суда огни могли
Очистить это место темной силы.
Здесь лебеда есть с порванным листом,
Репейник — он головку пригибает
Под гнетом сорных трав, что прорастают
Сквозь сорняки, лежащие пластом —
Потоптаны прошедшим здесь скотом,
Что жизни их так грубо обрывает.
Как при проказе волосы редка,
Скудна трава росла из грязи бурой,
Напоминавшей видом кровь. Понуро
Там конь слепой стоял без седока.
Должно быть, чёрту он служил, пока
Из ада не был выгнан. Всей фигурой
Он ужас, скорбь и боль изобразил:
Глаза слепые гноем истекали,
И из-под шкуры кости выпирали.
Меня сей вид ужасный поразил.
Он страшный грех, должно быть, совершил,
Что так его жестоко покарали!
Как воин перед битвою в вине
Нуждается, так остро я нуждался
В воспоминаньях счастья и старался
Былое вспомнить, что живет во мне.
Вот тайна выживанья на войне:
Сначала думал я, потом сражался.
Не Катберта хотел я увидать!
Златоволосый, с доброю улыбкой,
Он за руку меня с надеждой зыбкой
Хватал, стремясь на месте удержать.
Увы, не повернется время вспять!
Я совершил ужасную ошибку…
Я вижу Джайлса — он шутить любил,
Был честным человеком твердой воли,
Но шуток от него не слышно боле —
Палач к груди пергамент прикрепил:
«Перед тобой предатель!» — он гласил.
Ругались мы от ярости и боли.
Нет, не хочу я это вспоминать!
Приходится в реальность возвратиться.
Мой мрачный путь, кричит ночная птица,
Вокруг темно, дороги не видать.
Во тьме я думал, чем себя занять,
От мыслей грустных чтобы отстраниться.
Но вдруг внезапно путь мой пересек,
Как змей во тьме скользя и извиваясь,
Шумливо, бурно пенясь и взвиваясь,
Бурлящий и неистовый поток.
В нем черт свои копыта мыть бы мог,
От копоти и серы избавляясь.
Ручей хоть неглубок был, но бурлив.
Корявые ольхи над ним склонялись,
И в приступе отчаянья бросались
В него ряды самоубиец — ив.
Поток катился, корни их подмыв.
И как на берегу они держались?
С испугом я ручей переходил —
Ступить ногой на мертвеца боялся.
Мне мнилось, я волос его касался,
Но шел вперед, крепясь изо всех сил.
Копьем я крысу водную пронзил,
И в темноте ребенка крик раздался.
Но вот река ужасная вдали.
На берегу другом я очутился,
И мне на поле битвы вид открылся.
Кто те бойцы, что бились здесь в пыли?
За что и с кем войну они вели?
Кто победил, а в прах кто обратился?
Похоже, склон сей местом битвы был.
Мне не узнать, что тут происходило —
Земля о том следов не сохранила,
Не видно ни скелетов, ни могил,
Как будто турок здесь рабов стравил
Для развлеченья и проверки силы.
Вот механизм. Им темные дела
Свершались ране. Ныне утопает
В земле и времена те вспоминает,
Когда людские резал он тела,
И смазкой острым зубьям кровь была.
Сейчас же он, ржавея, умирает.
Здесь, вверх когда-то сосенки вздымав,
Был лес, затем болото лес смещает,
Его земля бесплодная сменяет.
Песок и глина — вот ее состав.
Дурак так веселится, вещь создав,
И, поиграв, безжалостно ломает.
Теперь здесь землю покрывает мох.
Вот дуб, расколот, время коротает,
А трещина в нем рот напоминает,
Что в страхе издает последний вздох.
Он почернел, потрескался, усох
И день последний, верно, доживает.
Я шел вперед уже немало дней,
Я долго к Темной Башне пробирался,
Но к цели будто бы не приближался,
Не верил я, что выйду скоро к ней
(Хотя мечтал о том всего сильней),
Но в мыслях ободрить себя пытался.
Но солнца осветил последний луч,
Остаток уходящего светила,
Громаду гор, что степь собой сменила.
Нагромождения высот и круч,
На пиках их — гнездовье сизых туч.
Такая перемена удивила.
Нет, тут обман какой-то! Верь — не верь,
Обманут я и в дураках остался!
Но слышу — за моей спиной раздался
Тот звук, с которым закрывают дверь.
Захлопнулась ловушка, и теперь,
Похоже, я в ней заперт оказался.
Но я внезапно правду осознал,
Увидев, вспомнив этот вид ужасный.
Как мог я быть так слеп, глупец несчастный,
Что сразу это место не узнал!
Все было так, как мне старик сказал.
Неужто путь окончен мой злосчастный?!
Да! Вот она, в тени рогатых скал!
Уродлива, как прыщ на грязном теле,
Крива, темна, и окна словно щели…
Вот Башня, что так долго я искал!
Но силуэт кривой мой взор ласкал —
Я наконец достиг желанной цели!
И, угасая, осветил закат
Уродливый пейзаж чужого края:
Огромные холмы, напоминая
Гигантов на охоте, что лежат,
«Давай, стреляй и дичь убей!» — кричат
Охотнику, за травлей наблюдая.
Затем я их увидел через миг,
Моих друзей. Судьба была к ним злее:
Один был смел, силен другой, умнее
Был третий, только Башни не достиг
Никто из них, всех свой конец настиг…
Что может быть печальней и страшнее?!
Они стояли, глядя на меня,
На призрачном холме видений сонмы,
Я шел вперед, их верою ведомый,
Я помнил их, я знал их имена.
Я протрубил, поднесши рог к губам:
«Я, Чайльд Роланд, дошел до Башни Темной!»
[1] © Анна Чикурина. Перевод, 2020
© Ольга Варшавер. Вступление, 2020