Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2020
Признанных классиков швейцарской литературы Коринну Бий (1912–1979) и Жака Шессе (1934–2009) привычно упоминают рядом в связи с Гонкуровскими премиями, которые они, преодолевая разрыв поколений, получили с интервалом в два года: в 1973 году Шессе завоевал внимание Академии романом «Людоед», а в 1975 году Коринна Бий была награждена Гонкуровской стипендией за сборник новелл «Дикарка». Но не будь этого формального основания, о Коринне Бий и Жаке Шессе все равно следовало бы говорить вместе, поскольку по-настоящему их роднит не столько писательское мастерство, сколько дерзость воображения, сочетающаяся с целомудренной зачарованностью швейцарской природой и проявляющаяся в чувственной конкретности языка, вкусе к жестокости, интенсивном переживании телесности на образно-сюжетном уровне. Все эти черты в полной мере проявились в новеллах данной рубрики, которые объединяет как время создания – то самое знаменательное для Бий и Шессе десятилетие, 1970-ые годы, — так и место действия — окрестности двух самых больших озер франкоязычной части Швейцарии, Леман (также называемого Женевским) и Невшатель.
Когда в октябре 1973 году издательство «Нувель ревю франсез» готовило подборку новелл со всего мира для специального номера («Похвала новелле»), по решению редакции, именно Коринна Бий представляла Швейцарию, и выбор ее пал на «Узел»[2] — новеллу, действительно дающую ключ к поэтике автора, выразительное определение которой мы находим в написанной чуть раньше статье Шесе «Читая Коринну Бий» (Une lecture de Corinna Bille, 1971)[3]: «Коринна Бий — это своеобразная интонация, которую мы сразу же улавливаем, которая нами овладевает и которую невозможно забыть: приглушенный, изумленный голос — стоит нам его услышать, как мы понимаем, что любое событие способно до глубины души потрясти, поразить, удивить рассказчицу, и что рассказом своим она пытается себя защитить, исцелить, успокоить, — а говорить она начинает, еще не оправившись от потрясения, сама с собой. Странный, немного безумный, растерянный голос — не очень хорошо поставленный, танцующий, он потому так сильно нас увлекает, что со всей откровенностью, самим своим смятением признается в неодолимых страхах и желаниях, страсти к миру, нежности, исполненной тревоги, любви к телам и душам! <…> Мы видим, что Коринна Бий все более и более настойчиво отдается в своем творчестве под двойное покровительство невинной чувственности и смерти. Мякоть света и экспрессионизм»[4]. Невозможная, кровосмесительная любовь, жажда первоначальной цельности, восходящая к важному для писательницы мифу об андрогине, сопричастность человеческого, и прежде всего женского, существа природным стихиям, в особенности воде — таковы постоянные мотивы творчества и снов Бий, которые она на протяжении десятилетий регулярно записывала в отдельные тетради. В новелле нашли также отражение самые ранние детские впечатления Бий о «райских озерных пейзажах (Леман или Невшатель?)»[5], вдоль которых она должна была проезжать на первой, купленной в год ее рождения, машине отца, ведь у художника Эдмона Бий было несколько необыкновенных, казавшихся его дочери сказочными домов, один — в родном для матери писательницы кантоне Вале, настоящий замок, окруженный садом и виноградниками, другой — в родном для него самого кантоне Невшатель, и, по воспоминаниям Бий, вместе со своими многочисленными братьями и сестрами, они много путешествовали и жили как настоящие принцы.
Из воспоминаний детства выросла и новелла Жака Шессе «День расследования Артура Блоха» из сборника «Куда улетают умирать птицы» (Où vont mourir les oiseaux, 1980). Попавшийся на глаза главному герою газетный заголовок — «Преступление 1942 года» — отсылает к написанному Шессе в 1967 году автобиографическому очерку, которому он дал точно такое же название. 16 апреля 1942 года, за несколько дней до дня рождения фюрера, в родном городе писателя, Пайерне, группа прогитлеровски настроенных молодых людей убивает еврея Артура Блоха, торговца скотом из Берна. Его останки были найдены в бидонах на дне Невшательского озера. Шессе, которому на тот момент было восемь лет, оказался невольным свидетелем этих событий, поскольку родители многих его одноклассников были в той или иной роли причастны к этому делу: сам писатель сидел за одной партой с дочерью главаря — механика-самоучки, известного распутника Фернана Иши, с ними вместе также учились сыновья задержавшего Иши начальника караула и судьи, выносившего приговор убийцам. Каждый день мальчика проходил в страхе за собственного отца (а был он руководителем местных школ, видным преподавателем и филологом), поскольку кабинет Пьера Шессе находился в том самом доме, где в ожидании суда отбывали заключение преступники. Впоследствии станет известно, что имя Шессе фигурировало в списке будущих жертв шайки. Это событие — едва заметное и «ожидаемое» в масштабах общеевропейской катастрофы — имело большой резонанс в сумевшей сохранить нейтралитет и дать отпор деятельности местных фашистских движений Швейцарии (показательно, что в 1973 году по швейцарскому телевидению была показана серия документальных фильмов «Швейцария и война», один из которых был посвящен Артуру Блоху, а в 1977 году — время действия новеллы Шессе — журналист Жак Пиле готовит еще один обстоятельный телевизионный репортаж, в одном из эпизодов которого Шессе дает интервью, и выпускает книгу «Преступление пайернских нацистов») и оставило глубокий след в художественном сознании Шессе, о чем свидетельствует тот факт, что он не единожды «проживает» его в своем творчестве, а под конец жизни, в своей предпоследней книге — «Образцовый еврей» (Un juif pour l’exemple, 2009), — вышедшей всего за несколько месяцев до его смерти, решает из чувства долга провести собственное «расследование», создавая живые портреты преступников и жертвы и в то же время — автопортрет.
Насилие, выход которому дают в своем творчестве Коринна Бий и Жак Шессе, — признак назревшей ко второй половине XX века потребности в самокритике швейцарского духа, на которую обращал внимание крупный писатель и философ Дени де Ружмон в своей книге «Швейцария, или История счастливого народа» (La Suisse ou l‘histoire d‘un peuple heureux, 1965, 1970), и ставил под вопрос представление о том, что «у счастливых народов нет истории». Не случайно героине Коринны Бий вспоминается трагедия в Майерлинге, за счет чего ненадежная, вытесняемая вымыслом реальность изолированной швейцарской жизни уравнивается в правах с «большой историей». Таковы, говоря словами Ружмона, проявления смутного, неосознаваемого чувства вины за собственное благополучие, «неврозы благоденствия»[6].
[1] © Анастасия Гладощук, 2020
[2] Bille C. Le Nœud // La Nouvelle Revue Française. 1973. № 250 (octobre): Nouvelles françaises et étrangères. — P. 42-49.
[3] Это эссе стало впоследствии одной из глав книги с провокационным заглавием «Священное Писание» (Les Saintes Écritures, 1972), которую Шессе посвятил двадцати трем собратьям по перу – швейцарским франкоязычным авторам. В связи с этим интересным представляется первое, опосредованное перепиской, впечатление Бий о Шессе, которым она делилась со своим мужем Морисом Шаппа в начале 1962 г.: «Мне показалось, что Шессе всецело поглощен собой как Писателем, но при этом он очень трогательно восхищается другими. Если говорить обо мне, то меня он воспринимает не слишком всерьез, ну и ладно». (Chappaz M., Bille C. Jours fastes. Correspondance (1942–1979). — Genève: Zoé, 2016. — P. 965.)
[4] Chessex J. Les Saintes Écritures. — Lausanne: Éditions Bertil Galland, 1972. — P. 107, 110.
[5] Bille C. Deux maisons perdues. — Boudry-Neuchâtel: Éditions de la Baconnière, 1989. — P. 74.
[6] D. de Rougemont. La Suisse ou l’histoire d’un peuple heureux. — Lausanne: L’Âge d’Homme, 2002. — P. 273.