Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2019
Прозаические книги нобелевского лауреата 1980 года поляка Чеслава Милоша санкт-петербургское издательство Ивана Лимбаха выпускает со стабильной регулярностью – каждые два года. В 2012 году вышел автобиографический роман «Долина Иссы», в 2014-м – «Азбука», сборник эссе, выстроенный по принципу энциклопедического словаря (книга обозревалась в этой рубрике – «ИЛ» №8, 2015), а в 2016-м – сборник оккупационных эссе (1942—1943) «Легенды современности». Очередной томик этой своего рода авторской серии (все книги объединены форматом и дизайном) появился в 2018-м – это написанная Милошем в середине 70-х «Земля Ульро» (пер. с польск. Н. Кузнецова; послесл. Кшиштофа Чижевского. – 472 с.).
В строгие жанровые рамки книга вписывается с трудом: Милош пишет, что это нечто среднее между эссе, исповедью и лекцией и сам, рефлексируя над текстом, предлагает себе следовать за свободным движением руки…. И действительно, это вольные размышления человека, прошедшего долгий путь и во времени (автору под семьдесят), и в пространстве (восточноевропеец по рождению Милош пишет книгу на дальнем американском западе, в Калифорнии, где он преподает в университете). Но при этом накопленный жизненный опыт становится здесь не самодостаточным предметом (как это бывает в традиционной мемуаристике), а некоей базой для интеллектуально-метафизической аналитики.
Трагическая история ХХ века не в последнюю очередь заставляет задуматься об адекватности той картины мира, которая основана на рационализме, просвещении и вере в прогресс, несущий человеству благо. И альтернативную картину Милош пытается искать в сфере романтического, эмоционального и мистического. Воображаемыми собеседниками при этом становятся такие мыслители и поэты, как Мицкевич, Сведенборг и Блейк; собственно, именно из блейковской модели мироздания и заимствован образ воображаемой «земли Ульро», того мира, в котором творческое воображение вытеснено материализмом и рациональностью. А вполне реальными собеседниками здесь выступают современники и соплеменники: Милош общается с Витольдом Гомбровичем и много внимания уделяет своему старшему родственнику, поэту Оскару Милошу.
Выстраиваемая философско-поэтическая картина мира может показаться парадоксальной: внутреннее, субъективное и воображаемое противопоставляется здесь объективному, научному и материальному, и при таком подходе утверждение «Земля – плоская» становится не менее (а в некотором отношении даже и более) истинным, нежели ньютоновский взгляд на Вселенную как на бесконечное трехмерное пространство. Однако речь здесь идет скорее о поиске адекватного, сбалансированного сочетания двух типов мировосприятия – ведь и в личности безусловно ценимого Милошем Сведенборга вполне гармонично сочетались научная прагматика, с одной стороны, и мистическое визионерство, с другой. Ну а поскольку представление о многомерности мира уже давно никак не противоречит современной парадигме физической науки, то вполне возможно, что и структура мироздания по Блейку (в которой наша «земля Ульро» представляет собой лишь один из четырех миров) – это всего лишь отражающий такую многомерность поэтический образ.
Издательство «Прогресс-традиция» регулярно выпускает книги норвежского философа Ларса Свендсена, в которых философскому осмыслению подвергаются самые разнообразные абстрактные понятия: «Философия скуки» (2003), «Мода: философия» (2006), «Философия страха» (2008), «Философия зла» (2010), «Философия свободы» (2014), «Философия одиночества» (2017). В 2018-м эта концептуальная серия продолжилась изданием, в котором объектом исследования стала и сама философия: вышел русский перевод «Философии философии» (пер. с норв. Е. Воробьевой. – 208 с.).
Если бы перед нами лежал толстый том в твердом переплете, можно было бы предположить, что это солидный академический труд. Однако поскольку книга небольшая, карманного формата, в две сотни страниц, то в такого рода названии можно скорее увидеть своего рода подмигивание читателю. И отчасти подобная оценка будет верной, потому что Свендсен пишет доверительно и иронично – книга эта из разряда тех, в которой о серьезных вещах говорится легко и просто.
Парадоксальности названия вполне соответствует и парадоксальность содержания. Свендсен говорит о том, что не надо ждать от книги описания истории философии, но тем не менее относительно связное представление о ней у читателя складывается. При этом границы самого понятия «философия» оказываются предельно размытыми: с одной стороны, за много веков существования философия стала скорее узкопрофессиональной и не связанной с какими-либо реальными прагматическими задачами дисциплиной, а с другой – философией, рассматриваемой как мышление о сущности бытия, в той или иной степени фактически занят любой человек, вне зависимости от степени образованности и подготовленности; так, ребенка, задумывающегося о том, что такое мир, по сути уже можно считать философом.
И Свендсену удается удачно комбинировать эти две стороны: научную аналитику с наивно-познавательной активностью. Читатель узнает, например, об актуальных философских течениях: здесь достаточно подробно рассматривается, например, параллельное развитие «аналитической» (прежде всего англо-американской) и так называемой «континентальной» (прежде всего французской) философии, в которых используются совершенно различные понятийные аппараты, по причине чего их представители просто не могут вступить друг с другом в диалог. Свендсен выступает за плюрализм, полагая, что вообще разнообразные философские учения лучше рассматривать исходя не из того, что они противоречат друг другу, а из того, что они друг друга дополняют, представляя собой различные «перспективы» взгляда на мир. Ну а самым лестным для читателя окажется, наверное, призыв автора к опоре на свою «персональную» философию, построенную не на академических традициях и трудах научных авторитетов, а на собственном анализе окружающей повседневности.
Одна из заключительных глав книги Свендсена носит название «Философия как наука о мудрости». Автора крайне печалит то, что сегодня в центре внимания философов оказывается «не мудрость, а знание»: так сложилось, что для профессиональных ученых экзистенциальные вопросы (например, «Что такое хорошая жизнь и как ее достичь?») перестали считаться философски релевантными. Что ж, вся надежда на нас, непрофессионалов.