Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2018
Ив
Готье Владимир Высоцкий: крик в русском небе / Перевод с французского
Елены Клоковой. — М.: Центр книги Рудомино, 2018. —
240 с.
Можно сказать, что между Высоцким и
Францией был долгий роман. Из всех иностранных языков поэт владел только
французским: говорил и даже пел некоторые свои песни в переводе. Франция была
для него, как и для многих его соотечественников, символом западной жизни и
культуры. «Она была в Париже» — и этим все сказано. Полушутливая песня с таким
рефреном была сложена еще до встречи с Мариной Влади и задолго до первого
приезда поэта в желанную и волшебную страну.
Франция дала Высоцкому многое. Здесь вышли
его большие виниловые диски, которые были мечтой для миллионов соотечественников,
но доставались только тем номенклатурным начальникам, которые запрещали
Высоцкому выступать и печататься в СССР. Здесь он играл Гамлета на гастролях
Театра на Таганке. Здесь он выступал с сольными концертами в театре «Элизе» на
Монмартре — на родине подобное было заведомо невозможно.
Франция помнит о Высоцком поныне, чему
свидетельство — книга Ива Готье, вышедшая сначала по-французски в парижском
издательстве «Transboréal»,
а затем в переводе на русский язык, выполненном Еленой Клоковой,
в московском «Центре книги Рудомино». Во французском издании обширные цитаты из
Высоцкого (а то и полные тексты песен) переведены самим Ивом
Готье, а в русском переводе они, естественно, даются в оригинале. Не видел
парижского издания, но рискну предположить, что переводы там адекватные.
Во-первых, потому что Ив Готье учился у самого Ефима Григорьевича Эткинда —
гроссмейстера литературного перевода. Во-вторых, книга повсеместно обнаруживает
глубокое понимание автором самого духа поэзии Высоцкого.
Свое обращение к русскому читателю Ив
Готье начинает цитатой, прямо скажем страшноватой и шокирующей: «В свое время
Флобер жаловался Тургеневу: ‘До чего же он заурядный, этот ваш Пушкин!’». И тут
же поясняет: Пушкин оказался не понят творцом «Мадам Бовари»,
поскольку не был в достаточной мере «офранцужен». И речь здесь не только о
трудностях перевода в лингвистическом смысле. Речь о переводе с одного
менталитета на другой. Мне самому не раз доводилось рассказывать о Высоцком «с
нуля», по-английски, зарубежной аудитории, которая о нем слышит впервые. Здесь
очень важно найти эффективный алгоритм: с чего начать, как продолжить…
Ив Готье начинает с подробного рассказа о
ранних годах жизни героя, вдохновенно интерпретируя написанную в 1975 году
«Балладу о детстве». Детство — феномен общечеловеческий, здесь можно нащупать
ту общую почву, которая даст контакт с читателем. Затем идет разговор о работе
Высоцкого в кинематографе с убедительным выводом: «Большой артист умеет
оставаться собой и быть одновременно другим человеком». Так же коротко и
стремительно – о театре в жизни Высоцкого. После такой подготовки можно перейти
и к разговору о Высоцком-поэте, в контекст которого органично вписываются и
обширная российская география выступлений Высоцкого, и тема любви, и рассказ о
зарубежных странствиях поэта, после того как в 1973 году для него открылось
«окно на Запад». Ив Готье предпочитает линейно-хронологическому повествованию
композицию расширяющейся картины.
А читательское внимание удерживается
благодаря авторскому темпераменту, эмоциональному напору. Ив Готье постоянно
держит в уме (и в душе) художественный мир Высоцкого как целое: о любой песне, о любом биографическом эпизоде
рассказывается с учетом той индивидуальной и универсальной картины жизни, что
создана поэтом. Ведь в чем неисчерпанная драма Высоцкого? Он работал широко,
адресуясь к самой широкой аудитории и говорил шутя: «чтобы каждому досталось по
куску» («каждой колокольне свой Высоцкий» — такой метафорический эквивалент
дает Ив Готье). Действительно досталось, и какие-то песни, строфы и строки
Высоцкого знает в России буквально каждый. Но беда, когда по «кускам», по
осколкам люди (порой авторитетные) берутся судить о целом. И тут очень важна
просветительская работа — и в России, и за ее пределами.
Ив Готье вступает в спор (корректный и
уважительный) с теми носителями «антисоветского менталитета», которые считали
политическую позицию Высоцкого недостаточно радикальной, выдвигая весьма
убедительные аргументы: «Он прекрасно знал, что любая из ‘серьезных’ песен
может стоить ему лет этак восемь тюрьмы, но писал, но пел. И это было больше,
чем диссидентство». Здесь цитируется (с необходимой оговоркой, что это взято из
воспоминаний одного эссеиста-монархиста) суждение А. И. Солженицына
«Безусловно, это талант, но, к сожалению, он не дал того, что должен был дать»
и еще более решительная реплика Н. Д. Солженицыной: «…Он всем нутром своим был
против этой власти, но он сделал много зла тем, что тематика в очень большом
проценте была блатная или приблатненная. Он страшно
действовал на молодежь. <…> Эту молодежь он мог бы повести в совершенно
другом направлении». (Легко заметить, что такие высказывания основываются на
фрагментарном, неполном, знании наследия Высоцкого, здесь явно преувеличен
процент «приблатненности», которая к тому же, как теперь
поняли, кажется, все, носит небуквальный, стилизационный
характер.)
«В словах четы Солженицыных заметны
сдержанность и раздражение, зачастую присущие людям, порвавшим с советской
системой», — мудро резюмирует Ив Готье. А его формула «больше, чем диссидентство»
— своеобразный ключ к пониманию Высоцкого. Ключ, вручаемый тем новым читателям,
для которых оппозиция «советское — антисоветское» уже не столь значима.
Ив Готье рассказывает о Высоцком увлеченно
и страстно. Порой пристрастно, словно усвоив, помимо славной русской
литературной традиции, еще и нашу отечественную традицию мифотворчества и
конфликтности. На мой взгляд, он слишком доверчиво воспринял версию Павла
Леонидова о якобы имевшей место встрече Высоцкого с Ахматовой.
Проводя очень нужную параллель между
Высоцким и Галичем и высказывая верные мысли о их творческом несходстве, Ив
Готье сочувственно цитирует запальчивую оценку одного высоцковеда:
«Галич был заряжен ненавистью». Несправедливо. Да и стоит ли из любви к
Высоцкому принижать барда-современника и тем самым разрушать общий контекст
авторской песни? Не украшают книгу и не очень оригинальные нападки на Музей
Высоцкого, возглавляемый сыном поэта Никитой.
Впрочем, книга о Высоцком не может не быть
полемичной, так сказать, по определению. Автор находит духовного союзника в
Дмитрии Быкове, полностью цитируя его стихотворный памфлет и особенно
акцентируя строки: «Не раем был СССР. / Но в нем возможен был Высоцкий».
По-моему, такая логика, увы, чревата
оправданием того Левиафана, в непримиримом конфликте с которым выстраивал
Высоцкий свой мир — сложный многогранный, несводимый к голому отрицанию, но
изначально свободный от советской лжи. «Мы не ушли бы далеко / От прежней
Родины единой», — такая быковская ностальгия все-таки
не в духе Высоцкого.
К счастью, Ив Готье склонен смотреть не в
прошлое, а в будущее. Очень симпатичен его спор со «злобным иконоборцем»
Эдуардом Лимоновым: «Эпоха Высоцкого прошла? Молодым нет до него дела? Услышав
эти высказывания, я озверел, мне захотелось расколошматить приемник, но я не
молодой русский, и со временем у меня появилось другое жгучее желание —
проверить». Выбрав одну из школ Ростова-на-Дону, Ив Готье проводит опрос, после
которого с материалами в руках доказывает: школьники достаточно знают о
Высоцком, понимают его, ценят в нем прежде всего поэта. Это дает автору
основания для простого и неотразимого вывода: «Россия по нему скучает».
А нынешние школьники, думается, могут
стать реальными читателями русского перевода книги Ива Готье. Книги живой,
темпераментной, проникнутой огромной любовью к нашему легендарному поэту и
приглашающей «спуститься в кратер его взрывного, вулканического творчества».