Ив Готье Владимир Высоцкий: крик в русском небе / Перевод с французского Елены Клоковой. — М.: Центр книги Рудомино, 2018. — 240 с.

Можно сказать, что между Высоцким и Францией был долгий роман. Из всех иностранных языков поэт владел только французским: говорил и даже пел некоторые свои песни в переводе. Франция была для него, как и для многих его соотечественников, символом западной жизни и культуры. «Она была в Париже» — и этим все сказано. Полушутливая песня с таким рефреном была сложена еще до встречи с Мариной Влади и задолго до первого приезда поэта в желанную и волшебную страну.

Франция дала Высоцкому многое. Здесь вышли его большие виниловые диски, которые были мечтой для миллионов соотечественников, но доставались только тем номенклатурным начальникам, которые запрещали Высоцкому выступать и печататься в СССР. Здесь он играл Гамлета на гастролях Театра на Таганке. Здесь он выступал с сольными концертами в театре «Элизе» на Монмартре — на родине подобное было заведомо невозможно.

Франция помнит о Высоцком поныне, чему свидетельство — книга Ива Готье, вышедшая сначала по-французски в парижском издательстве «Transboréal», а затем в переводе на русский язык, выполненном Еленой Клоковой, в московском «Центре книги Рудомино». Во французском издании обширные цитаты из Высоцкого (а то и полные тексты песен) переведены самим Ивом Готье, а в русском переводе они, естественно, даются в оригинале. Не видел парижского издания, но рискну предположить, что переводы там адекватные. Во-первых, потому что Ив Готье учился у самого Ефима Григорьевича Эткинда — гроссмейстера литературного перевода. Во-вторых, книга повсеместно обнаруживает глубокое понимание автором самого духа поэзии Высоцкого.

Свое обращение к русскому читателю Ив Готье начинает цитатой, прямо скажем страшноватой и шокирующей: «В свое время Флобер жаловался Тургеневу: ‘До чего же он заурядный, этот ваш Пушкин!’». И тут же поясняет: Пушкин оказался не понят творцом «Мадам Бовари», поскольку не был в достаточной мере «офранцужен». И речь здесь не только о трудностях перевода в лингвистическом смысле. Речь о переводе с одного менталитета на другой. Мне самому не раз доводилось рассказывать о Высоцком «с нуля», по-английски, зарубежной аудитории, которая о нем слышит впервые. Здесь очень важно найти эффективный алгоритм: с чего начать, как продолжить…

Ив Готье начинает с подробного рассказа о ранних годах жизни героя, вдохновенно интерпретируя написанную в 1975 году «Балладу о детстве». Детство — феномен общечеловеческий, здесь можно нащупать ту общую почву, которая даст контакт с читателем. Затем идет разговор о работе Высоцкого в кинематографе с убедительным выводом: «Большой артист умеет оставаться собой и быть одновременно другим человеком». Так же коротко и стремительно – о театре в жизни Высоцкого. После такой подготовки можно перейти и к разговору о Высоцком-поэте, в контекст которого органично вписываются и обширная российская география выступлений Высоцкого, и тема любви, и рассказ о зарубежных странствиях поэта, после того как в 1973 году для него открылось «окно на Запад». Ив Готье предпочитает линейно-хронологическому повествованию композицию расширяющейся картины.

А читательское внимание удерживается благодаря авторскому темпераменту, эмоциональному напору. Ив Готье постоянно держит в уме (и в душе) художественный мир Высоцкого как целое: о любой песне, о любом биографическом эпизоде рассказывается с учетом той индивидуальной и универсальной картины жизни, что создана поэтом. Ведь в чем неисчерпанная драма Высоцкого? Он работал широко, адресуясь к самой широкой аудитории и говорил шутя: «чтобы каждому досталось по куску» («каждой колокольне свой Высоцкий» — такой метафорический эквивалент дает Ив Готье). Действительно досталось, и какие-то песни, строфы и строки Высоцкого знает в России буквально каждый. Но беда, когда по «кускам», по осколкам люди (порой авторитетные) берутся судить о целом. И тут очень важна просветительская работа — и в России, и за ее пределами.

Ив Готье вступает в спор (корректный и уважительный) с теми носителями «антисоветского менталитета», которые считали политическую позицию Высоцкого недостаточно радикальной, выдвигая весьма убедительные аргументы: «Он прекрасно знал, что любая из ‘серьезных’ песен может стоить ему лет этак восемь тюрьмы, но писал, но пел. И это было больше, чем диссидентство». Здесь цитируется (с необходимой оговоркой, что это взято из воспоминаний одного эссеиста-монархиста) суждение А. И. Солженицына «Безусловно, это талант, но, к сожалению, он не дал того, что должен был дать» и еще более решительная реплика Н. Д. Солженицыной: «…Он всем нутром своим был против этой власти, но он сделал много зла тем, что тематика в очень большом проценте была блатная или приблатненная. Он страшно действовал на молодежь. <…> Эту молодежь он мог бы повести в совершенно другом направлении». (Легко заметить, что такие высказывания основываются на фрагментарном, неполном, знании наследия Высоцкого, здесь явно преувеличен процент «приблатненности», которая к тому же, как теперь поняли, кажется, все, носит небуквальный, стилизационный характер.)

«В словах четы Солженицыных заметны сдержанность и раздражение, зачастую присущие людям, порвавшим с советской системой», — мудро резюмирует Ив Готье. А его формула «больше, чем диссидентство» — своеобразный ключ к пониманию Высоцкого. Ключ, вручаемый тем новым читателям, для которых оппозиция «советское — антисоветское» уже не столь значима.

Ив Готье рассказывает о Высоцком увлеченно и страстно. Порой пристрастно, словно усвоив, помимо славной русской литературной традиции, еще и нашу отечественную традицию мифотворчества и конфликтности. На мой взгляд, он слишком доверчиво воспринял версию Павла Леонидова о якобы имевшей место встрече Высоцкого с Ахматовой.

Проводя очень нужную параллель между Высоцким и Галичем и высказывая верные мысли о их творческом несходстве, Ив Готье сочувственно цитирует запальчивую оценку одного высоцковеда: «Галич был заряжен ненавистью». Несправедливо. Да и стоит ли из любви к Высоцкому принижать барда-современника и тем самым разрушать общий контекст авторской песни? Не украшают книгу и не очень оригинальные нападки на Музей Высоцкого, возглавляемый сыном поэта Никитой.

Впрочем, книга о Высоцком не может не быть полемичной, так сказать, по определению. Автор находит духовного союзника в Дмитрии Быкове, полностью цитируя его стихотворный памфлет и особенно акцентируя строки: «Не раем был СССР. / Но в нем возможен был Высоцкий». По-моему, такая логика, увы,  чревата оправданием того Левиафана, в непримиримом конфликте с которым выстраивал Высоцкий свой мир — сложный многогранный, несводимый к голому отрицанию, но изначально свободный от советской лжи. «Мы не ушли бы далеко / От прежней Родины единой», — такая быковская ностальгия все-таки не в духе Высоцкого.

К счастью, Ив Готье склонен смотреть не в прошлое, а в будущее. Очень симпатичен его спор со «злобным иконоборцем» Эдуардом Лимоновым: «Эпоха Высоцкого прошла? Молодым нет до него дела? Услышав эти высказывания, я озверел, мне захотелось расколошматить приемник, но я не молодой русский, и со временем у меня появилось другое жгучее желание — проверить». Выбрав одну из школ Ростова-на-Дону, Ив Готье проводит опрос, после которого с материалами в руках доказывает: школьники достаточно знают о Высоцком, понимают его, ценят в нем прежде всего поэта. Это дает автору основания для простого и неотразимого вывода: «Россия по нему скучает».

А нынешние школьники, думается, могут стать реальными читателями русского перевода книги Ива Готье. Книги живой, темпераментной, проникнутой огромной любовью к нашему легендарному поэту и приглашающей «спуститься в кратер его взрывного, вулканического творчества».