Перевод с английского и вступление Михаила Матвеева
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2017
В 1895 году Бернард Шоу в своей рецензии
на пьесу Уайльда “Идеальный муж” воскликнул: “…я в Лондоне единственный
человек, который неспособен сесть и, не раздумывая, написать оскар-уайльдовскую
пьесу”.
В 90-е годы XIX столетия Оскар Уайльд был
в зените славы и литературного успеха. Его стилю, его манерам, его
произведениям подражают, множество пародий на “Портрет Дориана Грея” и на уже
написанные им к этому времени пьесы появляются одна за другой. Мнимая легкость
и кажущаяся очевидность литературных приемов Уайльда вдохновляли чуть ли не
всех и каждого попробовать себя в сочинении добродушных, но порой и злых,
талантливых и — часто — безвкусных пародий на Уайльда. Уайльд доброжелательно и
с пониманием (иногда снисхождением) относился к пародиям на себя и свои вещи,
но из многочисленных авторов высочайшей оценки Уайльда удостоился лишь один —
автор небольшого этюда “Утренний прием”, напечатанного в “Панче”15 июля 1893
года.
Уайльда настолько
развлекла эта анонимная пародия, что он выразил желание познакомиться с ее
автором. А когда такая встреча состоялась, Уайльд был поражен, что автором
оказалась женщина — Ада Леверсон, и он не мог не выразить ей свое восхищение,
назвав ее самой остроумной женщиной в мире, она же всегда считала Уайльда самым
остроумным человеком на планете.
Такова
беллетризованная версия этого знаменательного для обоих события, рассказанная
Осбертом Ситвеллом[1].
Сама Ада Леверсон вспоминает, что познакомились они задолго до опубликованных
ею пародий еще в 1892 году на вечере у Освальда Кроуфорда. “Когда я
познакомилась с ним, — вспоминала она, — старые легенды, относящиеся еще к его
ученическим годам, продолжали окутывать Оскара Уайльда своей дымкой, и я была
немало удивлена, встретив его не бледным и томным юношей в коротких штанах и с
лилией в руке… Он уже давно оставил свои эстетские позы 80-х годов…”[2].
Ада
Леверсон (урожденная Беддингтон) — несомненно, женщина, стоящая всяческого
внимания. Она родилась 10 октября 1862 года. В девятнадцать лет вышла замуж за
богатого лондонского ювелира Эрнеста Леверсона. Позднее, уже в XX веке, ей
предстоит стать довольно известной романисткой, чей стиль будут сравнивать со
стилем Джейн Остин, а пока — в 90-е годы — она пишет скетчи и этюды для “Блэк
энд Уайт” и “Панча” в манере, в которой позднее критики найдут сходство с
манерой Бирбома и Саки, принимает деятельное участие в создании знаменитого
альманаха “Желтая книга”. Она — центр модного литературного кружка. “Для
молодого человека 90-х самым важным событием в жизни, — вспоминает издатель
Грант Ричардс, — была встреча с Адой Леверсон”[3]. Среди друзей Ады —
писатели, издатели и художники: Обри Бердслей, Макс Бирбом, Герберт Бирбом Три,
Джон Грей, Джон Лейн, Чарльз Рикеттс, Роберт Росс, Уилл Ротенстайн, Уолтер
Сикерт, Джон Сарджент, Чарльз Шеннон. И это далеко не исчерпывающий список
близких Аде Леверсон фигур британского fin de siècle.
Но именно
дружба с Уайльдом стала для Ады Леверсон фактом, украсившим и обогатившим ее
литературную биографию.
От
Уайльда Ада получила прозвище Сфинкс, и Уайльд всегда будет уверять ее: “Вы —
самая замечательная Сфинкс в мире”, “Вы — моя единственная Сфинкс”, “Я очень
рад, моя дорогая Сфинкс, что никакой другой голос, кроме Вашего, не достаточно
музыкален, чтобы вторить моей музыке”. “Дорогая Сфинкс”, “Сфинкс современной
жизни”, — обращается он к Аде в многочисленных письмах и еще более
многочисленных телеграммах. Количество телеграмм было настолько велико, что Ада
собиралась издать том под названием “Избранные телеграммы Оскара Уайльда”.
Их
диалоги, сохраненные в памяти современников, могли бы, кажется, составить
пьесу, не уступающую лучшим уайльдовым образцам. Примеры таких диалогов
многочисленны, и мы не можем отказать себе в удовольствии привести в качестве
примера хотя бы два из них.
Как-то
миссис Леверсон, обнаружив в сборнике Грея “тоненькую речушку текста, петляющую
среди незасеянных книжных полей”, предложила Уайльду опубликовать книгу,
состоящую из одних полей, полную прекрасных невысказанных мыслей. Уайльд
одобрил этот план: “…книга будет посвящена Вам, а проиллюстрирует
ненаписанный текст Обри Бердслей. Тираж будет состоять из пятисот подписанных
экземпляров для близких друзей, шести экземпляров для широкой публики и одного
для Америки”[4].
Или
другой, менее изощренный диалог из той же воображаемой нами пьесы: “Оскар
Уайльд рассказывал Аде Леверсон, что в прогулках по Парижу его сопровождал
преданный ему парижский бандит с ножом в руке. “Я уверена, что в другой руке у
него была вилка”, — ответила Ада”[5].
Любопытно,
что на рубеже тысячелетий, в 2000 году, в Ирландии состоялась премьера пьесы —
с простым названием “Оскар и Сфинкс”, в основу которой легли воспоминания Ады.
Но дружба
Уайльда и Ады Леверсон не ограничилась обменом остроумными репликами, встречами
в театральных ложах, приемами у Леверсонов, ужинами в “Кеттнерс” или у Виллиса.
Ада стала, пожалуй, самым верным другом Оскара Уайльда. Супруги Леверсон не
отвернулись от Уайльда ни во время, ни после суда над ним, когда блистательный
Уайльд стал парией в английском обществе. Они помогали ему и деньгами, и
участием, принимали в своем особняке на Кортфилд-гарденз. Уайльд сохранит
благодарность своим преданным друзьям. 20 мая 1897 года он пишет из Дьепа:
“Милая Сфинкс!.. В длинные темные дни и ночи моего заточения я часто думал о
Вас, и встреча подтвердила, что Вы все так же добры и прелестны. Прекрасное —
всегда прекрасно… прошу передать сердечный привет дорогому Эрнесту, которого
я был счастлив вновь увидеть. Вечно любящий Вас Оскар Уайльд”[6].
После
отъезда Уайльда во Францию они не встречались. Еще во время процесса Уайльд
спросил Аду: “Сфинкс, если случится худшее — Вы будете мне писать?”, — и… Ада
пишет ему в Париж: “Мой милый Оскар!.. Лишившись божества, Сфинкс умолкла и
может только разбрасывать по иссохшей земле бессмысленные обрывки фраз. Прошу
Вас, напишите. Вечно Ваша, милый Оскар, Ада”[7].
Уайльд
никогда не обижался на пародии Ады, и все же ее “замечательные, остроумные,
восхитительные [сатирические] эскизы — такие легкие и в то же время наводящие
на размышления, исполненные esprit[8] и дружеской приязни”[9] остались в прошлом. И
если в 1889 году Уайльд писал Уолтеру Гамильтону: “…я никогда не собирал
пародии на мои стихи. Собирать эти однодневки — все равно что пытаться удержать
пену в сите”[10]
, то Аде он настойчиво советовал собрать ее пародии и издать отдельной книжкой.
Уайльд высоко ценил этот жанр (в лучших его образцах) — неслучайно, если верить
Питеру Акройду, он заметил: “… я пошел еще дальше и заключил, что чуть ли не
все формы и обычаи в искусстве и жизни находят самое полное выражение в
пародии”[11].
Четыре
пародии Ады на Оскара Уайльда были опубликованы в “Панче” анонимно (как и
многие другие ее пародии на Бирбома, Киплинга, Джорджа Мура, Обри Бердслея) в
короткий период с 1893 по 1895 годы.
Пародийные
приемы Ады Леверсон довольно просты, но просты в той же мере, как кажущаяся
очевидность приемов Уайльда. Хотя она и использует популярный в модернистской
литературе прием монтажа, компонуя цитаты из самых разных произведений Уайльда,
меняя причину и следствие в его парадоксальных фразах (“…уродливое — источник
всяческого прилежания” вместо “Прилежание — источник всего, что только есть
уродливого”), вводя отрицания там, где их не было у Уайльда, результат всегда
получается неожиданным и комичным. Создавая свои парадоксы фактически из
трюизмов, Уайльд прибегает к тому же приему, который, собственно, и
подвергается пародированию, и, тем не менее, Аде Леверсон удается избегать
банальности. При этом становится ясно, какие этические и эстетические интенции
вызывают у нее симпатию. Сочувствуя, к примеру, некоторым сторонам эстетизма,
эстетскую напыщенность она явно высмеивает.
“Утренний
прием”, считающийся пародией на “Дориана Грея”, представляет собой пародию,
пожалуй, на все лондонские спектакли 90-х годов. Лорд Генри, лорд Иллингворт,
принцесса Саломея, а также персонажи Ибсена, Сарду, Пинеро и прочих драматургов
и писателей обмениваются псевдоуайльдовскими репликами.
О пародии
на поэму Уайльда “Сфинкс”, пожалуй, следует сказать особо: вдохновленная,
вероятно, всего лишь удачно найденной рифмой “Sphinx-Minx”, она не оставила
Уайльду выбора, и ему оставалось только соглашаться: “…в конце концов, она
[Sphinx] действительно была блудницей [Minx]”, — и в очередной раз расточать
комплименты “своей единственной Сфинкс”.
Хотя
“Подслушанный фрагмент диалога” и “Как неблагоразумно быть найденным в
саквояже” явно пародируют “Идеального мужа” и “Как важно быть серьезным”, но и
в них находится место и лорду Иллингворту и Дориану Грею. Что касается
последней пародии, стоит вспомнить, что Обри Бердслей был полон решимости
сделать к ней иллюстрацию. “Я, разумеется, сделаю небольшой рисунок с тем же
названием[12],
только если Вы дадите мне несколько советов”, — писал он Аде Леверсон, принимая
приглашение в ложу Леверсонов на премьеру “Как важно быть серьезным”. Возможно,
Ада предлагала Бердслею проиллюстрировать пародию для “Панча”, но пародия в
“Панче” вышла без иллюстраций.
“Герцог
Бервикский поднялся и демонстративно покинул сад. Погода была по-прежнему
восхитительна”. Так завершается последняя опубликованная пародия Ады. В “Панче”
она появилась незадолго до разразившегося скандала и суда над Уайльдом. Тучи
над Уайльдом сгущались. Погода была уже не такой восхитительной, и “…пародия,
муза насмешливая”[13] , так развлекавшая
Уайльда, больше не привлекала Аду.
Совету
Уайльда, насколько нам известно, Ада не последовала, и ее пародии отдельным
изданием так и не вышли — они остались на тесных страницах “Панча”. Мы же
предлагаем вниманию читателей (очень хочется сказать — без ложной скромности —
впервые!) “Полное собрание пародий на Оскара Уайльда, принадлежащих перу Ады
Леверсон”.
Утренний прием
—
Здесь полно знаменитостей. Видите ту высокую женщину в черном, беседующую с
маленькой старой леди? Это — миссис Арбетнот — женщина, стоящая внимания, а ее
собеседница — тетка Чарлея. А тот спортивный молодой человек — капитан
Коддингтон, на время сезона он в городе.
—
А кто те двое мужчин, столь похожих друг на друга. Они такие высокие и мрачные,
курят папиросы с золотым ободком и говорят эпиграммами? — спросил я. Мне
захотелось узнать, что это за люди, а особа в серебряном домино[14]
казалась хорошо осведомленной.
—
А, это лорд Иллингворт и лорд Генри Уоттон. Они всегда говорят одно и то же.
Они очень умны и столь же циничны. А те две леди, о чем-то оживленно болтающие
друг с другом, известны как Нора[15] и
Дора[16]. О
каждой из них можно рассказать прелюбопытную историю.
—
Хотя бы одну историю можно рассказать о каждом из здесь присутствующих, —
заметил я.
—
Ну, у Норы с мужем все не очень хорошо складывается. Он счел танец с юбками[17]
отвратительным. Более того, он простил ей подделку его подписи в письме с
отказом денег на свадебный подарок принцессе Мэй[18].
Человек, который может прощать подобные вещи, решила Нора, может простить что
угодно[19]. Так
что она ушла из Кукольного дома.
—
И правильно сделала. А это не графиня ли Зика[20]? Я,
кажется, узнаю аромат ее духов.
—
О да! Это она. А рядом с ней красивая итальянская леди мадам Сантуцца[21].
Здесь можно встретить людей любого сорта. Вы знаете, миссис Тэнкерей[22] тоже
здесь.
—
Принцесса Саломея! — возвестил слуга.
Казалось,
чуть слышный ропот удивления пронесся по залу, как только прекрасная принцесса
предстала собравшейся публике.
—
Что она тут делает? — спросила Порция[23].
—
Это так, пустяки, — сказал мистер Уокер, Лондон[24].
—
А я думала, что в английском обществе ее не принимают, — смущаясь, произнесла
леди Уиндермир.
—
Могу вас уверить, дорогие мои, — воскликнула тетка Чарлея, — что ее не принимают
и в Бразилии, где полно диких обезьян.
—
Вреда от нее не будет. Да, она весьма своеобразная особа и очень любит блюдо из
кабаньих голов. Но это пустяки, — сказал мистер Уокер.
—
Верный путь к несварению желудка, — пробормотал лорд Иллингворт, зажигая папиросу.
—
Это рыба под майонезом? — спросила принцесса Саломея капитана Коддингтона,
который сопроводил ее к буфету. — Полагаю, это рыба под майонезом. Я уверена,
что это рыба под майонезом. И это лосось, розовый, как ветки кораллов, которые
рыбаки находят в сумерках моря и преподносят царям[25]. Он
еще более розовый, чем розовые розы, которые цветут в саду царицы. Розовые
розы, которые цветут в саду аравийской царицы, не такие розовые.
—
А вот тот выходец из Индии? — спросил я. — Кто он? Он пьет бренди с содовой и
выглядит таким утомленным.
—
О, это — простой молодой человек. Он с гор[26].
Странно, но я испытываю к нему большую симпатию. И, между прочим, знаю почему.
И почему на мне серебряное домино. Но вы этого не знаете.
—
Поговорим об этом в другой раз, — сказал я. — Давайте заглянем в курительную[27]. Там
мы наверняка найдем Выдающегося Человека, Обычного Человека, Поэта, Журналиста
и Всего-Лишь-Юнца, и они все будут говорить восхитительные вещи и непременно на
самые животрепещущие темы.
—
Это все Барри, — обронил Всего-Лишь-Юнец в своей обычной несносной манере.
Присутствующие
попытались втянуть в разговор лорда Иллингворта.
—
Каких женщин вы считаете неиспорченными? — спросил Журналист.
—
Женщин, которые восхищаются испорченными мужчинами, — ответил лорд Иллингворт,
—
А испорченными мужчинами?
—
Мужчин, которые курят папиросы с золотым ободком.
—
И кого же вы предпочли бы? Или из двух зол… — спросил Всего-Лишь-Юнец с
вызовом.
—
…конечно выбираем лучшее. Женщины делятся на две категории: ненакрашенные и
накрашенные. Но всякое искусство тут совершенно бесполезно.
—
Послушайте! — воскликнул лорд Генри, доставая из кармана своего друга золотую
спичечницу с затейливой резьбой и своими инициалами, выложенными хризопразами и
перидотами. — Послушайте. Вы же прекрасно знаете, Иллингворт, что это мои
вещицы. Не далее как вчера я говорил Дориану, вы постоянно заимствуете то мои
безделушки, то мои слова.
—
Так что с того? Только скучные и закоснелые люди против заимствований. Когда
человек говорит, что жизнь исчерпала его…
—
…знайте, что он исчерпал жизнь.
—
Женщины — загадки, а вовсе не сфинксы.
—
И это высказывание тоже мое, — уверенно заявил лорд Генри.
—
Было бы полезно завести небольшую книжицу для записи ваших изречений.
—
Очень полезно. И я готов простить того, кто создает нечто полезное, если только
он не испытывает страстной любви к своему творению.
—
Это — Новый Юмор, не так ли?[28]
А
вы — Новый юморист? — заметил Уокер насмешливо. — Здесь кроется внутреннее
противоречие! Ведь суть Шутки в том и состоит, что она должна быть старой. Где
вы найдете что-нибудь более забавное, чем загадки. “Что общего между
благородным человеком и книгой?” или “Что общего между леди Л. и Луной?” Нет,
не стоит продолжать — мы обязаны вернуться к Старому Доброму Юмору. Что там за
шум?
—
В дамской комнате разгорелся спор о шали, — сообщила Хильда Вангель. — Это
что-то невероятное!
—
Похоже, спор еще не закончился. Но это пустяки, — сказал Уокер.
Оказалось,
тетка Чарлея обвинила принцессу Саломею в том, что та взяла ее шаль. Принцесса
с негодованием бросила в тетку Чарлея ее шаль и при этом позволила себе
оскорбительные высказывания.
—
Ваша шаль мне не нужна. Она отвратительна. Она покрыта пылью[29]. Это
не шаль, а кусок какой-то клетчатой ткани. Он похож на изношенную шаль
страдающей героини мелодрамы, которая собирается броситься с моста при лунном
свете. Это — шаль обманутой героини. Никогда не видела ничего более
отвратительного, чем эта ваша так называемая шаль!
—
Неслыханно! Как вы посмели говорить со мной в таком тоне! — в гневе воскликнула
тетка Чарлея. — Я гвоздь сезона, а вам даже въезд в страну запрещен[30].
Вторая
миссис Тэнкерей попыталась вмешаться, но ее мнение не внесло гармонии в
сложившуюся ситуацию. Ссора вспыхнула с новой силой, когда капитан Коддингтон
заявил, что духи графини Зика здесь совершенно не к месту, оскорбив ее тем
самым до глубины души.
В
дамской комнате всегда что-нибудь такое происходило. Но Нора скоро взялась за
свой тамбурин, а Уокер притворился, что хочет спрятаться за веером леди
Уиндермир.
Наконец
нам удалось успокоить возмущенных леди, прием заканчивался.
—
Действительно сегодня общество оказалось довольно пестрым, — сказал я. — Мне
нравятся утренние приемы. Покидая их, я чувствую, что стал чище и лучше, а мои
глаза увлажняются слезами от избытка этого чисто английского чувства…
—
Черт побери! — не выдержало Серебряное Домино. — Замолчите, ради бога! Вам
следует выпить.
—
Чем меньше мы будем стараться сохранить достоинство, тем наши скромность и такт
покажутся несомненнее[31], —
пробормотал лорд Иллингворт. — Нам пора. Всего доброго, Генри. Это был
чрезвычайно интересный день.
“Панч”,
15 июля 1893 г.
Блудница
ПОЭТ. Очень любезно с вашей стороны, что вы
согласились встретиться со мной. Я хотел бы задать пару вопросов о вашей долгой
жизни. Вы, должно быть, прожили интересную жизнь.
СФИНКС. Вы очень любопытны и чрезвычайно
настойчивы. Я всегда старательно избегала каких бы то ни было интервью. Ну что
ж, спрашивайте.
ПОЭТ. Вы, я полагаю, иероглифические
письмена можете прочесть на обелиске[32]?
СФИНКС. Письмена? Конечно, могу, я читаю
весьма бегло. Но я никогда не делаю этого. Уверяю вас, в них нет ничего
занимательного.
ПОЭТ. И к вам действительно являлись
гиппогрифы и василиски?
СФИНКС (скромно). Когда-то я вращалась в куда
более респектабельном обществе. Как говорится, “знавала лучшие дни”.
ПОЭТ. Доводилось ли вам беседовать с Тотом?
СФИНКС (надменно). Что вы! Конечно, нет! Как вы
могли такое подумать! (Имитируя.)
Тот, он был не флишком фриятным феловеком. Я не могла позволить себе такого
знакомства.
ПОЭТ. Вы столь разборчивы?
СФИНКС. Нужно соблюдать осторожность, общество
так склонно к злоречию.
ПОЭТ. Да, весьма склонно. А вы не могли бы
спеть что-нибудь для меня? О “желтой барке Адриана”, например?
СФИНКС. Вы должны извинить меня. Я сегодня не
в голосе. Между прочим, “желтая барка”, как вы ее называете, была просто жалкой
посудиной. Такому суденышку просто нечего было бы делать на королевской регате
в Хенли.
ПОЭТ. Бог мой! А правда ли, что вам
доводилось играть в гольф среди Пирамид?
СФИНКС (решительно). Что вы! Это совершенно не соответствует действительности.
Поразительно, до чего живучи нелепые слухи!
ПОЭТ (мягко). Да, такое случается. А не расскажете ли, что за история вышла с
Адонисом?
СФИНКС. Уверяю вас, все это не больше, чем
сплетня. Никакой истории не было.
ПОЭТ. А с Аписом?
СФИНКС. О, цветы Апис мне действительно
посылал. Не буду отрицать. В газетах даже появились заметки — иероглифические!
— об этом событии. Вот собственно и все. Но они были опровергнуты.
ПОЭТ. Вы, как мне кажется, хорошо знали
Амона?
СФИНКС (искренне). Да, мы были хорошими друзьями. Мы часто виделись. Он, бывало,
заглядывал ко мне на чай — и был весьма занятен. Но я уже давненько с ним не
встречалась. У него, к сожалению, был один недостаток. Он курил в гостиной. И
хотя, надеюсь, я не слишком привержена условностям, но такого позволить ему не
могла.
ПОЭТ. Как они, должно быть, обрадуются,
увидев вас вновь! Почему бы вам не отправиться на зиму в Египет?
СФИНКС. Ни в коем случае! В Каире гостиницы
ужасно дороги.
ПОЭТ. Правду ли говорят, что вы рыбачили с
Антонием?
СФИНКС. Тут, знаете, главное не преступить
границу! Клеопатра отличалась несносным характером. Она была ужасно ревнива и
вовсе не так уж красива, как вы, возможно, предполагаете, хотя и осталась в
памяти людской как “непревзойденный образчик египетской красоты!”.
ПОЭТ. Я должен искренне поблагодарить вас за
вашу любезность, с которой вы ответили на мои вопросы. И теперь вы позволите
мне высказать одно наблюдение? На мой взгляд, вы вовсе не царица Нила.
СФИНКС (с негодованием). Так кто же я тогда?
ПОЭТ. Вы не царица, вы — блудница.
“Панч”, 21 июля 1894
г.
Подслушанный
фрагмент диалога
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Мой дорогой Горинг, уверяю вас, хорошо завязанный галстук — это
первый важный шаг в жизни[33].
ЛОРД
ГОРИНГ. Дорогой Иллингворт, пять удачно подобранных бутоньерок[34] за
день гораздо важнее. Они нравятся женщинам, а женщины правят обществом.
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Вы, видимо, имеете в виду женщин, не стоящих внимания?
ЛОРД
ГОРИНГ. Дорогой Джордж, мужчина живет интеллектом, увлекаемый его круговоротом.
Женщина живет чувством, неуклонно двигаясь вперед к намеченной цели. И мужчины
и женщины вращаются в кругу своих устремлений, хотя и тем и другим следовало бы
согласовать свои движения, что, как уверяет Платон, сообщает гармонию жизни[35]. Но,
боюсь, я отнимаю ваше время?
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Нисколько. Только боги могут отнять у нас то, что дают…
ЛОРД
ГОРИНГ. О да. В наше время многие молодые люди, вращающиеся в свете, считают,
что прекрасный профиль — это уже более чем достаточно для профессии. В этом
есть нечто комичное.
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Вероятно, они имеют в виду тот свет, надо полагать? Что слышно о
чилтернских тысячах?
ЛОРД
ГОРИНГ. Решительно ничего, Джордж. Вы ведь не так давно видели Уиндермира?
Дорогой Уиндермир! Я бы не хотел быть на него похожим.
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Бедный Уиндермир! Что он только не творит по утрам, а вечером
говорит вещи, которые невероятными никак не назовешь[36].
Кстати, вы действительно понимаете то, что я говорю?
ЛОРД
ГОРИНГ. Только, если невнимательно вас слушаю.
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Передайте мне спички, пожалуйста! Сегодня папиросы все чаще
называют сигаретами.
ЛОРД
ГОРИНГ. Дорогой Джордж, они отвратительны. Они не доставляют мне никакого
удовольствия[37].
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Вы — многообещающий ученик. Единственная польза от ученика лишь в том,
что он стоит позади твоего кресла в минуту твоего триумфа и кричит, что как раз
не ты, а он — именно он — бессмертен[38].
ЛОРД
ГОРИНГ. Вы совершенно правы. Но время от времени стоит вспоминать, что тому,
что следует знать, научить невозможно.
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Несомненно, уродливое — вот источник всяческого прилежания.
ЛОРД
ГОРИНГ. Джордж, вы говорите восхитительные вещи, но ваши мысли ужасно спутанны.
Вы неискренни.
ЛОРД
ИЛЛИНГВОРТ. Если человек говорит правду, рано или поздно его выведут на
чистую воду.
ЛОРД
ГОРИНГ. Очень может быть. Небо, оно напоминает твердый, пустой внутри сапфир.
Спать уже поздно, пойду в Ковент-Гарден, полюбуюсь розами. Доброй ночи, Джордж!
Это был такой приятный вечер!
“Панч”, 12 января
1895 г.
Как неблагоразумно
быть найденным в саквояже
Легкомысленная
трагедия для замечательных людей.
(Фрагмент,
найденный где-то между театрами “Сент-Джеймс” и “Хеймаркет”.)
ТЕТЯ
АВГУСТА (тетя).
КУЗИНА
СЕСИЛИ (воспитанница).
ЭЛДЖИ
(легкомысленный человек).
ДОРИАН
(человек-бутоньерка).
ГЕРЦОГ
БЕРВИКСКИЙ.
Время — на днях. Действие
происходит в саду. Сцена начинается в семейном кругу, там же и заканчивается.
ЭЛДЖИ (поедая
сэндвичи с огурцом). Вы знаете, тетя Августа, боюсь, сегодня я не смогу
присутствовать на вашем обеде. У моего бедного друга Бенбери опять обострение,
и мое место рядом с ним.
ТЕТЯ
АВГУСТА (пьет чай). Нет, нет, Элджи!
Это доставит мне массу неудобств. Кто же мне поможет в составлении музыкальной
программы?
ДОРИАН. Я
вполне могу с этим справиться, тетя Августа. Я знаю о музыке все. У меня есть
редкая коллекция музыкальных инструментов. В длинной зале с решетчатыми окнами
я каждую среду устраиваю необыкновенные концерты, на которых лихие цыгане
исторгают дикие мелодии из своих маленьких цитр, а смуглые алжирцы монотонно
бьют в медные барабаны. Кроме того, я сам положил себя на музыку. И это никак
не повредило моей внешности. Я все такой же. Я даже более такой же, чем всегда.
СЕСИЛИ.
Ты сегодня собираешься пообедать у Виллиса с мистером Дорианом, кузен Элджи?
ЭЛДЖИ (уклончиво). Но намного приятнее мне
находиться здесь, подле тебя, кузина Сесили.
ТЕТЯ АВГУСТА. Дорогой мой! У нее великолепный профиль,
она вполне может рассчитывать на успех в обществе. И мистер Дориан из
прекрасной семьи. Какое это благо, что он не воспитывался в саквояже, как
многие современные молодые люди.
ЭЛДЖИ.
Все женщины, тетя Августа, со временем становятся похожи на своих теток. В этом
их благо. Ни один мужчина не бывает похож на своего дядю[39]. И
это — самая большая трагедия современной жизни.
ДОРИАН.
Чтобы быть по-настоящему современным, достаточно не иметь души. Чтобы быть
настоящим варваром, достаточно не иметь папирос. Чтобы быть настоящим греком…
Герцог Бервикский поднимается и демонстративно
покидает сад[40].
СЕСИЛИ (что-то записывает в своем дневнике и затем
мечтательно зачитывает вслух). “Герцог Бервикский поднялся и демонстративно
покинул сад. Погода была по-прежнему восхитительна”…
“Панч”,
2 марта 1895 г.
[1] Sitwell, Osbert. Noble Essences or Courteous Revelations. — London: MacMillan & Co. Ltd, 1950.
[2] Цит. по: Жак де Ланглад. Оскар Уайльд, или Правда масок / Перевод В. Григорьева. — М.: Молодая гвардия, 1999.
[3] Цит. по: A.
Kingston. Oscar Wilde as a Character in Victorian Fiction. — N. Y.: Palgrave
Macmillan, 2007.
[4] Цит. по: Ричард Эллман. Оскар Уайльд / Перевод Л. Мотылева. — М.: Издательство Независимая Газета, 2000.
[5] К. В. Душенко. Мысли, афоризмы и шутки выдающихся женщин. — М., 2011.
[6] Цит. по: Оскар Уайльд. Письма / Перевод В. В. Воронина, Л. Ю. Мотылева, Ю. А. Рознатовской. — М.: Аграф, 1997.
[7] Цит. по: Питер Акройд. Завещание Оскара Уайльда / Перевод Л. Мотылева. — Иностранная литература, 1993, № 11.
[8] Здесь: остроумие (франц.).
[9]
Из письма Уайльда. Цит. по: A. Kingston. Oscar Wilde as a
Character in Victorian Fiction.
[10] Цит. по: Оскар Уайльд. Письма.
[11] Цит. по: Питер Акройд. Завещание Оскара Уайльда.
[12] Комментаторы считают, что имеется в виду именно “Как неблагоразумно быть найденным в саквояже”.
[13] “…пародия, муза насмешливая, всегда забавляла меня; однако тут нужны легкость, воображение и, как это ни странно, любовь к пародируемому поэту. Его могут пародировать только его же ученики — и никто больше”. Из письма Уайльда Уолтеру Хамилтону. Цит. по: Оскар Уайльд. Письма.
[14] Вероятно, намек на книгу Марии Корелли “Серебряное домино” (1892), серии сатирических портретов ее знаменитых современников. Глава 10-я посвящена Уайльду. (Здесь и далее — прим. перев.)
[15] Персонаж пьесы Ибсена “Кукольный дом”.
[16] Заглавный персонаж пьесы Викторьена Сарду.
[17] Танец получил распространение в конце XIX в. в Англии, длина юбки в таком танце достигала 12 метров.
[18] Принцесса Мэй, Мария Текская. Вышла замуж за герцога Йоркского, будущего короля Георга V. Специально созданный комитет “Девушки Англии и Ирландии” собирал деньги на свадебный подарок.
[19] Ср: “Женщины любят нас за наши недостатки. Если этих недостатков изрядное количество, они готовы все нам простить, даже ум…” (“Портрет Дориана Грея”). Цитаты из романа здесь и далее даны в переводе М. Абкиной.
[20] Персонаж пьесы Викторьена Сарду “Дора”.
[21] Персонаж оперы Пьетро Масканьи “Сельская честь”.
[22] Паола Тэнкерей — героиня драмы “Вторая миссис Тэнкерей” (1893) английского драматурга Артура Пинеро.
[23] У Оскара Уайльда есть сонет “Порция”, посвященный Эллен Терри.
[24] “Уокер, Лондон”. Таково название пьесы Джеймса Барри, создателя Питера Пена. Персонажа такого в пьесе нет. Но раз уж он мистер, то само название пьесы должно стать персонажем этюда Ады Леверсон. О пустяках же говорит на протяжении всей пьесы персонаж Джаспер Фиппс.
[25] “Твой рот, как ветка коралла, что рыбаки нашли в сумерках моря и которую они сберегают для царей”. О. Уайльд. Саломея. Перевод Бальмонта.
[26] Намек на сборник рассказов Р. Киплинга “Простые рассказы с гор”. В книге “Серебряное домино” Корелли пишет: “…я каждый раз плачу, когда переворачиваю священные страницы ‘Простых рассказов с гор’, поскольку я знаю, что на них я найду все, что уже было и что еще будет в литературе”.
[27] Барри Пейн вел колонку “В курительной”. Там общались между собой некие абстрактные персонажи: Выдающийся Человек, Обычный Человек, Поэт, Журналист и Всего-Лишь-Юнец.
[28] Похожий вопрос возникает у персонажа пьесы Б. Шоу “Сердцеед” (1893). В ответ он получает такую фразу: “Вы забили себе голову Новым Юмором и Новой Женщиной, Новым Тем, Новым Этим и Новым Чем-то Еще…”. Сам Шоу и тот же Ибсен — представители Новой Драмы.
[29] “Твое тело отвратительно. Твои волосы ужасны. Они покрыты грязью и пылью”, — восклицает Саломея в пьесе Уайльда, обращаясь к Иоканаану.
[30] Пьеса “Саломея” была в Англии запрещена.
[31] Искаженная цитата из эссе “Критик как художник”: “…достоинства его мемуаров найдут тем несомненнее, чем меньше скромности и такта он проявит”. Эссе цитируется в переводе А. Зверева.
[32] Переводчик использует лексику собственного перевода поэмы О. Уайльда “Сфинкс” (Иностранная литература, 2012, № 8).
[33] Цитаты из пьесы О. Уайльда “Женщина, не стоящая внимания”. Перевод H. Дарузес.
[34] У Уайльда: “Хорошо подобранная бутоньерка — единственная связь между искусством и природой”. “Заветы молодому поколению”. Перевод К. Чуковского.
[35] У Уайльда: “Платон говорит, что ритмичные, согласованные движения в танце сообщают гармонию, ритмичность и жизни духа” (“Критик как художник”).
[36] У Уайльда: “Гарри днем занят тем, что говорит невозможные вещи, а по вечерам творит невероятные вещи” (“Портрет Дориана Грея”).
[37] У Уайльда: “Папиросы — это совершеннейший вид высшего наслаждения, тонкого и острого, но оставляющего нас неудовлетворенными” (“Портрета Дориана Грея”).
[38] У Уайльда: “Даже от ученика может быть польза. Он стоит за твоим троном и в минуту твоего триумфа шепчет тебе на ухо, что ты — да, да! — бессмертен”. Цит. по О. Уайльд “Музыка будет по-немецки, вы все равно не поймете”. Перевод К. Душенко.
[39] У Уайльда: “Все женщины со временем становятся похожи на своих матерей. В этом их трагедия. Ни один мужчина не бывает похож на свою мать. В этом его трагедия” (“Как важно быть серьезным”. Перевод И. Кашкина).
[40] У Уайльда: “Рассказывали также, что, когда кто-то из приятелей Дориана привел его в курительную комнату Черчилл-клуба, герцог Бервикский, а за ним и другой джентльмен встали и демонстративно вышли” (“Портрет Дориана Грея”).