Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2017
Один за всех и все за одного
Ханья
Янагихара Маленькая жизнь / Перевод с англ. А. Борисенко, А. Завозовой, В.
Сонькина. — М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2017. — 688 с.
А еще
говорят, что у нас плохо работает книжная реклама. Как тогда объяснить, что
второсортный роман Ханьи Янагихары расходится, как горячие пирожки? Только
дополнительный тираж — десять тысяч. Позавидуешь.
А впрочем,
понятно как. Сорокатрехлетняя Ханья Янагихара, гавайка по отцу, кореянка по
матери, автор двух книг (первая — “Люди на деревьях” о вирусологе, лауреате
Нобелевской премии Дэниэле Гайдушике), пошла проверенным путем. Ее герой, как и
у Дюма, — коллективный. Четверых ньюйоркцев, Виллема, Джей-Би, Малькольма и
Джуда, связывает, как и героев Дюма, крепкая, многолетняя мужская дружба, и это
главный подкупающий, почти беспроигрышный мотив книги.
Дружба тем
более крепкая, что действующие лица “Маленькой жизни”, как и персонажи Дюма,
друг на друга мало похожи. И происхождением, и судьбой (все, впрочем, в
конечном счете, профессионально состоялись), и целеустремленностью, и
жизненными интересами, и цветом кожи. Аналогии с шедевром Дюма возникают на
каждом шагу. Нью-йоркских “мушкетеров” столько же, сколько парижских. И один,
четвертый, Джуд, подобно Д’Артаньяну, стоит несколько особняком: “Джуд-соло”
назвал Джей-Би посмертную выставку его портретов. Даром что калека, Джуд из
всей четверки — самый разносторонний, что также роднит его с главным героем
“Трех мушкетеров”. Владеет несколькими языками, знает наизусть Библию (в
монастыре вколотили); если надо, этот одаренный юрист и математик может и засор
в трубе прочистить. Самый разносторонний — и самый обездоленный. Имеется в
“Маленькой жизни”, как в приключенческих романах позапрошлого века, и тайна —
почище алмазных подвесок королевы, вот только раскрывается эта тайна, пожалуй,
рановато — а впрочем, не детектив ведь читаем. Имеется и любовь — в основном,
правда, однополая, но разве этим теперь кого-то удивишь? Вот вам и составные
успеха. Кому не захочется прочесть римейк “Трех мушкетеров”, современную, да
еще американскую, версию памятной книги?
Увы, в
отличие от мушкетеров Дюма, герои “Маленькой жизни” лишены запоминающихся черт;
поступки есть, их много, а вот “лица необщего выраженья” нет ни у одного из
них. Атос, мы помним, — олицетворение утонченности, аристократизма, обаятельный
святоша Арамис — ханжества, увалень Портос — драчливости и обжорства,
Д’Артаньян — гасконской дерзости, предприимчивости, необузданности. А что можно
сказать, к примеру, про юного Виллема, кроме того что он тяжело переживает
смерть своего неполноценного брата и боится за своего возлюбленного (и тоже
неполноценного) Джуда? Или про Малькольма, кроме того что тот после колледжа
всеми силами стремится вырваться из семейной золотой клетки? Все четверо таких
непохожих друг на друга героев “Маленькой жизни” одинаково, обезличенно говорят
(или это “трудности перевода”?), похоже думают — думает за них, собственно,
автор. И все как один, не только горемыка Джуд, до времени прячут “скелеты в шкафу”.
“Вашингтон
пост”, однако, обнадеживает: “Персонажи прорисованы с такой прекрасной и
мучительной точностью”. Насчет точности сказать нечего: если прототипы у Джуда
и его товарищей и были, то нам они неизвестны. Мучительной? Да — для читателя,
ведь он, бедный, тонет в необязательных подробностях, пространных, тормозящих
действие описаниях (“Жизнь маленькая”, а страниц в романе — семьсот), в
многозначительных недоговоренностях и повторах (Джуд с упорством, достойным
лучшего применения, пытается покончить с собой едва ли не в каждой главе и
делает это, надо сказать, весьма разнообразно и изобретательно).
Мучаются
не только читатели, но и герои. Один — пытаясь проникнуть в тайну друга:
“Почему Джуд насторожен? Почему отовсюду ждет беды?” Другой — оттого что никак
не может забыть злоключений, выпавших на его долю сначала в монастыре в Южной
Дакоте, а потом в приюте для мальчиков в Монтане. Не может забыть “телесных
оскорблений”, как выразился обследовавший его врач. А потому, когда все уже
давно позади, Джуд, повторимся, постоянно находится на грани самоубийства — а в
финале эту грань переступает. Раньше истязали его, теперь он истязает себя сам:
“Мне это нужно. Это мне помогает. От этого все становится на свои места”. Нет,
не становится, убеждает нас логика повествования.
Мучаются
не зря. Без мучений, душевных и физических, без детально и со вкусом описанных
пыток, изнасилований, автомобильных аварий со смертельным исходом, без
аутоагрессии, галлюцинаций, кошмарных снов и проникновенных исповедей лакомого
литературного блюда не сварганишь. Ханья Янагихара знает свое дело: крови в
“Маленькой жизни” пролито столько, что хватит на две больших. Мушкетерам Дюма,
пускавшим в ход шпаги много раз на дню, такая кровожадность и не снилась.
Многочисленные действующие лица в романе, а не только “постчеловек” Джуд, в
трудную минуту без зазрения совести режут себя и себе подобных бритвами и
ножами, травят и травятся, падают с крыш… Для невзыскательного, охочего до
suspense’а читателя у Янагихары припасены, однако, не только средства из
готического арсенала. Тут и сентиментальные излияния — герои книги выясняют
отношения, почитай, на каждой странице. Тут и пространные рассуждения на
заповедные темы. О природе боли и спасительной роли секса, например: “Теперь,
когда в его жизни снова появился секс, он осознал, как плотно был им окружен
все эти годы”. И то сказать, какой герой современной развлекательной литературы
“плотно не окружен сексом”?
В то же
время автор “Маленькой жизни” стремится проникнуть в другое измерение, подняться
и поднять читателя, так сказать, этажом выше. Выдать “страшилку” за серьезный,
проблемный роман. Героев Янагихары и в молодые годы, и тридцать лет спустя
хлебом не корми — дай пофилософствовать, поговорить о жизни, поспорить о
Платоне, порассуждать о животрепещущих “измах”, от сексизма до терроризма. Об
искусстве — кино, театрах, выставках. И не только порассуждать: герои Янагихары
в большинстве своем — сами люди искусства. Малкольм учится в архитектурной
школе и в недалеком будущем станет выдающимся архитектором. После колледжа
Виллем начинает сниматься в кино, играть в театре — и прославится, прежде чем
погибнуть в автокатастрофе, как знаменитый актер и кинорежиссер. А гаитянин
Джей-Би, который тоже сделает со временем карьеру известного художника, начинал
с экспериментального искусства: создал в бытность сотрудником модного
нью-йоркского журнала “композицию из черных волос”.
В отличие
от своего героя, Ханья Янагихара экспериментами вроде “композиции из черных
волос” не увлекается: массовое искусство должно быть массам доступно; не до
эксперимента. Даже при наличии высокоинтеллектуальных, “думающих”, мятущихся
героев “Маленькая жизнь” остается вполне заурядным блокбастером. Блокбастером,
строящимся на эстетике ужасов. И это еще полбеды. Блокбастером в упаковке
интеллектуального романа — явление, кстати сказать, в сегодняшней литературе, и
нашей тоже, довольно распространенное, о чем уже приходилось писать.
Блокбастером с претензией, на которую купились (в буквальном смысле слова?)
многие американские, да и отечественные рецензенты. Вот и Анна Наринская
полагает, что “Маленькая жизнь” “приносит ощущения сопереживания и
включенности”[1].
Сопереживать, по-моему, некому, “включаться” не во что.
Три
переводчика книги в конце своего Послесловия приносят благодарность автору за
“быстрые, полные и в высшей степени полезные ответы на все переводческие
вопросы”. Любопытно, спросили ли они у Ханьи Янагихары, что означает и как
перевести заглавие ее книги — “A Little Life”. Вопрос, как говорится, не
праздный. Почему жизнь героев “маленькая”? Потому что все они, за исключением
Джей-Би, мало прожили? Или потому, что рассказ об их жизни не полон? Или их
жизнь “маленькая” в том смысле, в каком мы говорим “маленький человек”, —
незначительная, неприметная? Вряд ли: историю Джуда неприметной никак не
назовешь. Или смысл и вовсе другой: “Немного о жизни”. Как бы то ни было,
по-русски словосочетание “маленькая жизнь” звучит не слишком вразумительно. А
по-английски?
[1] Анна Наринская. Нелегкое дыхание. О «Маленькой жизни» Ханьи Янагихары. – «Коммерсантъ Weekend», 2016, № 41, 2 декабря.