Перевод с немецкого Дарьи Андреевой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2017
Vladimir
Nabokov Gelächter im Dunkel, aus dem
Amerikanischen von Renate / Gerhardt und Hans-Heinrich Wellmann. — Rowohlt
Verlag, Reinbek, 1962
Перевод с немецкого Дарьи Андреевой
Широко
распространено мнение, будто некоторые из восьми ранних романов Набокова,
написанных до переселения в англоговорящую среду — штучки легковесные: так,
разминка, проба пера. Один из них, сперва публиковавшийся в Германии по частям
(и доказавший, что набоковские романы нельзя выписывать маленькими дозами),
теперь вышел в карманном формате.
Конечно,
история стара как мир: добропорядочный человек оставляет свое добропорядочное,
но унылейшее семейство ради никчемной молоденькой девицы и, поскольку он
слишком доверчив, и серьезен, и нерешителен, и застенчив для распутной жизни,
постепенно гибнет. Сюжет тоже выстроен не слишком оригинально, и, когда в
судьбе героя наступает поворотный момент и должна разразиться катастрофа,
весьма кстати происходит авария — как в фильмах, где фантазии сценариста
хватило только на несчастный случай (тут можно сравнить, как изощренно Набоков
действует впоследствии, когда отправляет мать Лолиты под колеса автомобиля).
Кто ждет от писателя — как бы это выразиться? — жизнеподобной истории или
сложных повествовательных экспериментов, тому роман вряд ли придется по вкусу.
Но тот,
кто получает удовольствие от набоковского языка (“они [женщины] проходили мимо,
оставив на день, на два ощущение невыносимой утраты, которое и превращает
красоту в то, что она есть: одинокое дерево вдали на фоне золотого неба,
завиток света на изнанке моста, неуловимое, непостижимое видение”); кто
разделяет свирепую радость, которую Набоков испытывает, выставляя напоказ
банальность и пошлость (“лестница была для нее главным божком — но не как
символ славного восхождения, а как элемент интерьера, который всегда должен
быть натерт до блеска”); кто желает
познакомиться с далекими предками более известных набоковских персонажей; кто
зачарованно наблюдает за фокусником Набоковым, когда тот жонглирует
бесчисленными сопоставлениями и противопоставлениями; и кто в конце концов
поймет романиста, который приговаривает своего героя к “одиночному заключению
внутри собственного ‘я’” и неумолимо, неотвратимо посылает его на тривиальную,
отнюдь не геройскую гибель, которую мог бы предсказать любой случайный прохожий
(и которая, тем не менее, неизбежна), — тот получит от этой небольшой книжки
удовольствие.
Кроме
того, “Смех во тьме” (пусть и слабее, чем более поздние книги) внушает
ощущение, которое всегда возникает при чтении набоковских творений: словно
имеешь дело с хитро придуманной загадкой, и отгадка вот-вот отыщется, но увы —
это слово из какого-то непостижимого языка.
И наконец
автор преподносит пугающее изображение ослепшего человека, который, спотыкаясь,
тащит свою камеру-обскуру по миру, и бесится, и ревет, но бросить ее не может и
вынужден бессильно мириться с первостатейными гадостями, которые творят его
мнимые друзья, — изображение, от которого порой перехватывает дыхание, кошмар
человека, для которого зрение — первооснова всей жизни. Хотя бы ради этого
книгу уже стоит прочесть.
Die Zeit, 1962,
März 2