Перевод с английского Валерия Минушина
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2017
Vladimir Nabokov King, Queen, Knave / Translated by
Dmitri Nabokov in collaboration with the author. — L.: Weidenfeld and Nicolson,
1968
Перевод с английского Валерия Минушина
Есть люди — я думаю о них скорей с тоской, чем с гневом, — отказывающие Владимиру Набокову в праве быть памятником нашего времени. К счастью, автор этой рецензии не из их числа. Как Генри Джеймс в преклонном возрасте переиздавал свои произведения и с удовольствием размышлял о достоинствах “итогового совершенства”[1], так мистер Набоков, ныне семидесятилетний, “работая над новым романом, который не отпускает его уже пять лет”[2], “бережливо и невозмутимо дает новую жизнь одному за другим всем своим старым сочинениям”. Но современные поклонники Генри Джеймса едва ли могли бы испытать такое же чувство беспокойного ожидания и изумления, с каким почитатели Набокова — по крайней мере те, кто не читает по-русски, — встречают кажущийся нескончаемым поток произведений из его европейского и русскоязычного писательского прошлого. Это настолько похоже на кувшин вдовицы[3], что недоверчивый читатель начинает сомневаться, что автор столь хитросплетенного “Бледного огня” пишет книги, ничего не черпая из своего прошлого. Как бы то ни было, в предисловии к “Королю, даме, валету” он говорит, что это был его второй роман, изданный в 1928 году русским эмигрантским издательством “Слово”, и что из буквального перевода, осуществленного его сыном, он подготовил данную переработанную и исправленную версию в начале 1967-го.
Аргументы против Набокова вряд ли могут быть сколь-нибудь интересны самому автору; нам же — лишь настолько, насколько они помогают изложить доводы в его пользу. По-видимому, основных аргументов два, как уже было однажды в пятидесятые годы, когда Кингсли Эмис обрушился на “Лолиту” со страниц данного журнала[4]: первый, это усложненность стиля (что в пятидесятые считалось пороком и что мистер Эмис в типичной для того времени манере назвал “вызывающим сильную идиосинкразию уровнем помех”) и второй — “безнравственное” содержание. Результатом первого, по Эмису, было появление “накачанного Чарльза Атласа[5] от языка в противовес здоровой и успешной зрелой личности”, а второго — “атрофия нравственного чувства”, что ведет к “серости, бессмысленности и оторванности от жизни”. Мы увидим, что критические замечания Эмиса не так уж сильно разнятся. Как выразился он сам, “этот стиль всецело связан с моральным духом книги”.
И, учитывая убеждения, которые преобладали среди писателей его направления, Эмис был прав: лучшие романы надлежит приравнивать к “здоровой и успешной зрелой личности”, а если “серость, бессмысленность и оторванность от жизни” с неизбежностью должны следовать за “эгоцентризмом”, “человеческим горизонтом”, который “удушливо тесен”, тогда мистер Набоков безмерно грешил и, будем надеяться, продолжит грешить до конца своих дней. Но оторванность от жизни, не говоря уже о серости, все это качества самого мистера Эмиса. Кто они, эти здоровые и успешные зрелые личности, эти люди, которые не поглощены собой, и где эти широкие человеческие горизонты? Они, утверждаю я, существуют лишь в несбыточных мечтаниях и особенно в этой общераспространенной галлюцинации — Веке Гражданина. Мы (но не я) можем тосковать по такому миру, но мы не живем в нем ни физически, ни мысленно, и мистер Набоков позволяет себе писать о мире, в котором мы живем.
Он пишет о нем — как все, кто является памятником эпохи, — замечательно, и “Король, дама, валет”, в опубликованной версии, принадлежит к наиболее долгоживущим и успешным образцам его искусства. Нельзя, — как признает мистер Эмис, — разделить элементы, которые составляют набоковский роман, без того, чтобы не уничтожить то, что пытаешься понять, — его своеобразие. Слова, тон речи, “моральный дух”, сюжет, характеры — все это, как железнодорожные билеты, “не подлежит передаче”. В этом, подозреваю, кроется одна из трудностей, которые люди испытывают, читая Набокова, — они не могут извлечь наркотический эффект, “моральный смысл” привычным для них способом.
Он творит посредством “картин”. Мистер Набоков обладает тем, что принято называть “глазом художника”, то есть глазом, который и смотрит, и видит, но еще и языком, который не исчерпывается простым описанием увиденного, изображая самую вещь по-новому: “Дымок, струей призрачного молока, полз по цепкому ворсу. Марта протянула руку и, улыбаясь, коснулась его колена, будто играя этим ползучим дымком”.
Хотя в романе присутствует история, рассказанная обычным образом, то есть разворачивающаяся от начала книги до ее конца, истинная история, “смысл” романа отражается в этих восхитительных картинах, как целая улица или комната — в капле воды. Читать роман Набокова — значит не столько проглатывать главу за главой, торопясь узнать, чем все кончится, сколько медленно обходить галерею связанных меж собою картин.
<…>
Итак, секрет мистера Набокова в обманчивости, промежуточности, которые присутствуют в его “картинах”, в чувствах, которые эти картины пробуждают, и конечно, — в их “моральном духе”. Его тема, предположил бы я, жестокость, увиденная — и это то, что ранит сентименталистов “пятидесятых”, — с бесстрастием столь истовым, что оно равнозначно своего рода страсти. Вспоминаешь, что мистер Набоков — известный лепидоптеролог. Наблюдение за поведением группы людей, как если б то была стайка бабочек — безусловно, слишком реальное дело, чтобы доставлять удовольствие; но не чтобы скрывать яркоцветие крыльев бесстыдных созданий и, более того, упиваться ими — это способ преодоления границ.
Spectator, 1968, Vol. 221, №7319 (October 8), p. 478
© Валерий Минушин. Перевод, 2017
ГЕНРИ ТЬЮБ (наст. Имя Джон Спёрлинг; р. 1936) – английский драматург, прозаик и критик.
[1] Ссылка на предисловие Генри Джеймса к роману “Золотая чаша”.
[2] Имеется в виду роман “Ада” (1969).
[3] Цар. 17:17-23
[4] Речь идет об опубликованной в “Спектейторе” разносной рецензии Кингсли Эмиса на “Лолиту” (Amis K. She Was a Child and I Was a Child // Spectator, 1959, № 6854 (November 6), p. 635-636).
[5] Чарльз Атлас (1892—1972) — американский создатель бодибилдинга и первый культурист.