Баллада. Перевод с венгерского, вступление и послесловие Юрия Гусева
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2017
В духовной культуре венгров поэзия
занимает такое же важное место, как в нашей, русской. Может быть, даже еще
более важное, поскольку в Венгрии она, поэзия, сформировалась как
самостоятельный, обладающий всеми свойствами художественности (в современном
смысле этого слова), литературный феномен гораздо раньше нашей: уже в XVI
(Балинт Балашши), XVII (Миклош Зрини) веках. Объяснение этого (во всяком
случае, одно из объяснений) в том, что венгры, приняв почти одновременно с
Киевской Русью христианство, выбрали западную его ветвь, и благодаря этому
западноевропейская литература (конкретнее: неолатинская, ренессансная поэзия)
интенсивно подпитывала своими импульсами венгерскую словесность. Тогда как
русский мир надолго, после падения Византии, оказался лишенным такой,
невероятно важной в процессе становления национальной литературы, “подпитки”.
Как бы там ни было, мощный расцвет
русской литературы в XIX веке с лихвой компенсировал предшествующее
“отставание” (если здесь вообще можно говорить об отставании). Венгерская
литература в XIX веке также цветет всеми красками; по интенсивности и
разнообразию две наши литературы в этот период (учитывая, конечно, огромные различия
и в масштабах, и в конкретных особенностях) вполне могут быть поставлены рядом
друг с другом. Картина поэзии тоже — в самых общих чертах —
близка нашей. В Венгрии были свои гении; прежде всего, конечно, Шандор
Петефи, роль которого схожа — опять же, разумеется, в самом общем плане — с
ролью Пушкина в нашей литературе.
Но Петефи слишком мало прожил
(всего 27 лет), чтобы в полной мере раскрыть заложенные в нем исключительные
способности. Все-таки хочется сказать, поэт — если он великий поэт — не должен
быть еще и великим революционером: для одного человека это многовато. Один
человек такой двойной груз долго нести едва ли сможет…
К счастью (к счастью для
венгерской поэзии), рядом с Петефи, еще при его жизни, появился и расцвел
другой великий поэт, Янош Арань. Будучи другом и
единомышленником Петефи, Арань обладал куда более
умеренным темпераментом. Поэтому, уцелев в революционном урагане 1848-1849
годов и в последующие годы, когда Вена жестоко усмиряла взбунтовавшуюся
колонию, он сохранил и продолжил начатый Петефи курс революционного обновления
поэзии. Суть этого обновления: внедрение в поэзию народности — в плане как формы, так и главным образом духа, то есть
демократизма, близости к самой широкой массе, костяку нации, которым в ту эпоху
было крестьянство. Янош Арань последовательно,
методично довел эту линию до совершенства, до такого уровня гармонии, какой,
может быть, не очень свойствен и самой аристократической поэзии.
Аспектом той же — не
поверхностной, не фольклорно-ряженой — народности следует, видимо, считать и
то, что Арань ощутил потребность создать нечто вроде
национального эпоса (в перипетиях своей бурной истории венгры не сохранили
наследие древней эпической поэзии). Таковым надо считать, например, его цикл
эпических поэм о Миклоше Толди,
благородном богатыре, соединяющем в себе черты рыцаря и крестьянина-землепашца.
Не могу удержаться, чтобы не
повторить здесь то, что я уже упоминал в разговорах с венгерскими коллегами (ну
да они не совсем меня понимали): Янош Арань кажется
мне самым русским из венгерских поэтов. То есть поэзия его — максимально
прозрачна, кристально ясна и к тому же чрезвычайно благозвучна и мелодична. (Не
то чтобы другие венгерские поэты писали непонятно и коряво — отнюдь; но у Араня эта ясность и гармоничность как-то особенно бросается
в глаза.)
Араня, как и
других венгерских классиков, у нас переводили довольно много; особенно в период
протокольной дружбы, в 50, 60, 70-х годах минувшего столетия. Увы, очень
грустно констатировать сейчас, что он остался практически не замеченным, не
воспринятым нашей читательской аудиторией. В чем причина? В первую очередь,
по-видимому, в том, что в указанный период — как и вообще в XX веке — царила
практика перевода, где главный критерием, главной целью была точность. Но
точность эта подразумевала максимальную точность передачи лексического корпуса
поэтического произведения (на деле это означало стремление максимально точно
зарифмовать подстрочник), и за точностью этой терялся сокровенный смысл, все
то, что не исчерпывается словами, а содержится в звучании, в ассоциативном фоне
и т. д.
Конечно, было и в XX веке немало
удивительных удач, когда творчество чужеязычного
поэта становилось в переводе событием, органической частью русской поэзии;
взять хотя бы самый, может быть, очевидный пример — поэзию Роберта Бёрнса в
переводах С. Я. Маршака.
Яношу Араню
в этом плане не повезло.
Потому и предпринимается здесь
попытка “переперевести”, хотя бы для начала, одно
произведение Араня. Тем более что венгры сейчас
широко и масштабно празднуют 200-летие своего национального поэтического гения.
Арань славен в Венгрии не только своими эпическими поэмами, но и
великолепными балладами. Одну из них — по-моему, самую лучшую — я и выбрал для
“переперевода”.
Валлийские
барды
Король английский Эдуард
Велит седлать коня:
— Желаю видеть, что и как
В Уэльсе у меня.
Что там за реки и луга,
Обильны ли поля,
И любит ли валлийский люд
Меня, их короля?
Довольны, рады ли они,
Что, не жалея сил,
Уэльс загнал я под ярмо
И кровью оросил?
— О, сэр, прекраснее земли
Нигде не сыщешь
ты.
Здесь реки рыбою полны,
В лугах цветут цветы.
А люди, сэр, все как один,
От счастья без ума!
Смотри, как мирно спят вокруг
Валлийские дома…
В седле привстав, глядит король:
Тишь и покой кругом;
Подобно склепу, нем, угрюм
Любой валлийский дом…
Уже зарделась в небесах
Вечерняя заря.
Ждет в замке граф Монтгомери
На ужин короля.
Шипит жаркое в казанах,
И дичь, и рыба тут.
Десятки слуг десятки блюд
Бегом на стол несут.
Каких же яств тут только нет!
Всего полным-полно.
Играет в кубках золотых
Заморское вино.
— Эй, псы валлийские, иль вы
Забыли про меня?
Подымет кубок кто-нибудь
За здравье короля?
Да, вижу я: столы у вас
И погреба полны.
Зато нутром, в кого ни ткни, —
Отродье
сатаны.
Эй, псы валлийцы, иль не люб
Король вам Эдуард?
Хочу, чтоб славу мне пропел
Ваш самый лучший бард!
Кто бел как мел, а кто багров —
Угрюмо все сидят
И друг на друга от стыда
Не поднимают взгляд.
В зловещей, тяжкой тишине
Бежит за мигом миг…
Вдруг на конце стола встает
Седой, как лунь, старик.
— Тебя, кто край родимый мой
Обрек на мрак и смерть,
Твои деяния, король,
Согласен я воспеть.
И грянул лютни грозный звон,
И раздались слова:
“Кровь, муки, рабство — вот они,
Король, твои дела!
Без счета гибнет наш народ,
Как под косой трава.
Уэльс раздавлен — вот они,
Король, твои дела!”
— Довольно! На костер его! —
Взъярился Эдуард. —
Желаю песню веселей.
Тут входит юный бард.
“Звенят над Милфордом
ветра,
Невесел их напев.
В нем слышатся рыданья вдов
И слезы юных дев.
Не стоит, мать, кормить дитя:
Ему расти рабом…”
— Молчать! В костер! — вскричал
король
И грохнул кулаком.
И третий, вскинув дерзкий взгляд,
Выходит бард вперед.
Звучит отрывистый аккорд,
И громко бард поет:
“Погибло много нас в боях,
Но помни, Эдуард:
Не станет славить ни один
Тебя валлийский бард!
Героям славу мы поем,
Но помни, Эдуард:
Проклятье наше шлет тебе
Любой валлийский бард!”
— Ах, вот как? Ладно… — И
король,
Вскочив, дает приказ:
— Всех бардов!.. Всех найти,
схватить —
И на костер тотчас!
Приказ ужасный понесли
Гонцы во все края.
И сам Монтгомери не смог
Умаслить
короля…
И снова едет Эдуард
На вороном коне.
Он видит: весь Уэльс вокруг
Горит, горит в огне.
Пять сотен бардов: молодых
И старых — всех подряд
Сожгли. Никто не захотел
Пропеть: король, виват!..
— Эй, стража, что за странный гул
Я слышу по ночам?
Чтоб был порядок! Или всех
Отправлю к палачам!..
И замер Лондон. В тишине
Комар не пролетит.
“Замолкни, люд! Не сметь шуметь,
Когда король не спит!”
— Эй, челядь! Где мои шуты?
Собрать немедля их!
Валлийских бардов песнь гудит,
Гудит в ушах моих…
Но сквозь
волынок дикий вой
И скоморохов гвалт
Гремит, гремит суровый хор:
“Будь проклят, Эдуард!”
Текст
своей баллады сам Арань снабдил следующим лаконичным послесловием-примечанием:
”Историки
сильно в том сомневаются, но предание же утверждает упорно: английский король
Эдуард I, покорив в 1277 году Уэльс, приказал казнить пять сотен валлийских
бардов, дабы те, воспевая славное прошлое народа своего, не возбуждали у сынов
желания стряхнуть английское владычество. Я. А.”
К
этому следует добавить, что датирована баллада 1857 годом. Это было время,
когда в Венгрии еще не закончился период террора, расправы за попытку венгров
отстоять свою национальную независимость, за революционное восстание 1848-1849
годов, вождем которого стал Лайош Кошут, а певцом — Шандор Петефи. Так что баллада Араня
— это поэтический памятник национальной революции, памятник ее героям, ее
жертвам, среди которых был и Петефи. Австрия, позвав на помощь русского царя,
жестоко подавила венгерскую революцию. Арань же в
своей балладе — как и во многих других своих произведениях — утверждает
незыблемость гордого стремления народа к свободе и независимости. Утверждает
огромную роль “бардов”, то есть поэтов в поддержании народного духа. Так что
прекрасная баллада эта — в какой-то мере и памятник другу автора, Шандору Петефи.