Рассказ. Перевод с немецкого Анны Кукес
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2017
Он
опускал глаза и видел ее голову, пробор, узенькую белую полоску пробора,
чувствовал, как ее грудь касается его кожи, ее теплое дыхание у себя на лице, и
не мог оторвать глаза от ее пробора. Где-то на ковре валялся его армейский
ремень с четкой надписью “С нами Бог!”, рядом — брошенная гимнастерка c грязным
воротником, и где-то тикали часы.
Окно
было открыто, и он слышал, как снаружи на террасе мелодично позвякивали дорогие
бокалы, как тихо смеются мужчины и хихикают женщины, небо было мягко-синего
цвета, волшебная летняя ночь.
И он
слышал, как совсем рядом с его грудью бьется ее сердце, и снова впивались его
глаза в белую полоску ее пробора.
Было
темно, но небо мягко по-летнему светлело, и он знал, что он к ней сейчас так
близок, что ближе и быть не может, и в то же время бесконечно далек.
Они не
говорили друг другу ни слова. Он ощущал, как часы своим тиканьем гонят его
прочь. Тиканье становилось сильнее, чем биение ее сердца
рядом с его грудью, и вот уже невозможно понять, чье это сердце так стучит — ее
или его собственное. Это означало: отпуск окончится, как только они
проснутся, и у тебя осталась лишь одна ночь с этой женщиной. Проведи же эту
ночь с толком. И он подготовился, даже бутылку вина заказал.
Он видел
эту бутылку совершенно ясно, она стояла в темноте на комоде и казалась узкой
прямоугольной полоской света. Да, это была бутылка — светлая полоска в темноте.
Бутылка была пуста. На ковре вместе с гимнастеркой, штанами и ремнем, должно
быть, валяется и пробка.
Потом
она лежала у него на груди, он обнял ее одной рукой, в другой — дымилась
сигарета. Они не произнесли ни слова. Все их встречи проходили в молчании. Он
всегда думал, что знает, о чем и как говорить с женщиной, но эта не разговаривала.
Небо
стало темнеть, на террасе умолк смех постояльцев курорта, хихиканье женщин
перешло в зевоту, и вскоре он услышал, как официант, громко звеня бокалами,
собирает их по четыре-по пять штук в каждую руку и уносит. Потом унесли и
бутылки, очевидно, не совсем еще пустые, и в конце
концов сняли скатерти со столов, составили один на другой стулья, сдвинули
столы, и потом он слышал, как уборщица долго и исключительно добросовестно
подметает: казалось, вся ночь состоит из тщательного подметания этой невидимой
уборщицей. Она выполняла свою работу почти беззвучно, спокойно, мягко,
равномерно, размеренно. Он слышал легкое шарканье метлы и шаги женщины из
одного конца террасы в другой, потом густой голос из-за двери террасы устало
спросил: “Еще не всё?”, и женщина так же устало отвечала: “Заканчиваю”.
И вот на
террасе все стихло. Небо сделалось темно-синим. Очень мягко и спокойно, очень
издалека, из-за тяжелых занавесок ночного бара долетала музыка. Так они и
лежали молча рядом, пока бутылка из-под красного вина не стала выступать из
темноты светлой полоской, затем все светлее и ярче, потом обрисовались ее
объемные, округлые контуры, стали видны и темно-зеленый оттенок стекла, и
пустота внутри. И гимнастерка на полу с нерасстегнутым
грязным воротником стала заметнее, и армейский ремень с четкой надписью “С нами
Бог!”.