Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2017
Лучшие книги
говорят тебе то, что ты и сам знаешь.
Джордж Оруэлл
Явление
Трампа, словно вторжение хвостатой кометы, произвело веер самых неожиданных
эффектов. Среди них потрясение в литературной сфере. На первое место в чарте “горячих” книг взлетел Оруэлл. “1984” ставят на
Бродвее. В 1935 году роман Синклера Льюиса “У нас это
невозможно” разошелся тиражом в 320 тысяч экземпляров. В первую неделю после
президентских выборов в ноябре 2016-го он был полностью распродан на
Amazon.com. Публицисты наперебой цитируют “Заговор против Америки” Филипа Рота
и “Дивный новый мир” Олдоса Хаксли. Роман канадской
писательницы Маргарет Этвуд “Рассказ служанки”
переведен на сорок языков. В 1990-го его экранизировали. Потом поставили оперу,
следом балет. И самая новая инкарнация. В апреле
2017-го MGM выпустила по нему телесериал.
Общее у
этих романов то, что они — предупреждения. Говорят, Трамп не читает книг, он
смотрит телевидение. Но вот ведь какую услугу он оказал литературе. Отдадим ему
должное, он проявил отменный вкус — это прекрасная литература.
Пройдемся
по избранным страницам.
В День дураков
на корабле “Вздор”
Филип Рот Заговор против Америки
“On the morning after the election disbelief prevailed,
especially among the pollsters”.
Я помню
это острое чувство. Московским утром (в Америке была еще ночь после дня
голосования), слушая радиосводки из штатов, двигающиеся со скоростью часовых
поясов с Восточного Атлантического побережья в срединную Америку и дальше на
запад к Тихоокеанскому побережью, я не верил своим ушам. Трамп побеждает?
Недоразумение, фрагментарная информация. Этого не может быть! По всем законам
должна победить Хиллари. Шампанское в ее штабе уже стояло на льду, ее победу
предсказывала вся пресса. Сам Трамп твердо знал, что проиграет, он готовился
скандалить на тему подтасовки голосов. Это была его стратегия на всю оставшуюся
жизнь. Как вдруг все перевернулось.
“На утро после выборов воцарилось неверие, особенно среди
социологов из прессы…”
Между
тем процитированная фраза вовсе не о победе Дональда Трампа над Хиллари Клинтон
в ноябре 2016 года. Она о победе Чарльза Линдберга
над Франклином Делано Рузвельтом на президентских выборах 1940 года. Это
вымышленное событие — завязка фабулы романа Филипа Рота “Заговор против
Америки”.
Действие
романа происходит в месяцы, предшествующие вступлению США во Вторую мировую
войну. Роман — рассказ от первого лица. Мальчику-рассказчику в момент нашего с
ним знакомства семь лет. Мальчика зовут Филип Рот. (Писатель родился в 1933
году.) Мама Бесс, отец Херман,
брат Сэнди — все в точности как у писателя. Семья живет в Ньюарке
в районе Викахик, и даже школа та же — полная
автобиография.
Все
герои в романе реальные и очень известные лица. В конце повествования автор
приводит их список, оснастив справочным материалом, как в научном или
академическом издании.
Франклин Делано Рузвельт (1882—1945)
Сделаем
здесь пропуск. Мы знаем, или нам кажется, что мы знаем, этого великого деятеля.
Дальше — прямые выдержки с элементами пересказа.
Чарльз Линдберг
(1902—1974)
Посещает
Берлинскую Олимпиаду 1936 года, где в ложе сидит Гитлер, и позже пишет о
Гитлере другу: “Он, безусловно, великий человек, и я уверен, многое сделал для
немецкого народа”. Энн Морроу Линдберг
сопровождает мужа в поездке в Германию и позже пишет критически о “строго
пуританском взгляде, распространенном у нас дома, что диктатуры — это всегда
зло, нестабильность и ничего хорошего от них исходить не может. Гитлер же —
клоун из папье-маше. Взгляде в сочетании с очень
сильной (естественно) еврейской пропагандой в газетах, принадлежащих евреям”.
Октябрь 1938. По указу фюрера маршал авиации
Герман Геринг вручает Линдбергу орден “За заслуги
перед Германским орлом” — крест и золотой медальон с четырьмя маленькими
свастиками, специально учрежденный для иностранных подданных, отличившихся
перед немецким рейхом.
Сентябрь 1939. В дневниковых записях после
вторжения Германии в Польшу 1 сентября 1939 года Линдберг
отмечает необходимость “защищать нас от вторжения иностранных армий и
размывания иными расами… и инфильтрации низшей крови”. Авиация, пишет он, это
“одно из бесценных приобретений, которое позволяет Белой расе выживать в
накатывающемся море Желтого, Черного и Коричневого”.
Октябрь 1940. Весной в Школе права Йельского
университета образован America First
Committee — комитет “Америка
прежде всего”, чтобы противостоять интервенционистской политике Рузвельта и
продвигать американский изоляционизм. В октябре на трехтысячном митинге в Йеле Линдберг призывает США признать
“новые державы Европы”. Энн Морроу Линдберг издает третью книгу “Волна будущего” с
подзаголовком “Символ веры” — энергичный трактат против американского
вмешательства в европейские дела. Министр внутренних дел Гарольд Икес называет книгу “библией каждого американского наци”.
“Волна будущего” становится бестселлером.
Апрель-август 1941. Линдберг
выступает на десятитысячном митинге комитета “Америка
прежде всего” в Чикаго, затем на другом десятитысячном митинге в Нью-Йорке. Икес награждает его титулом “Американский попутчик наци №
1”.
В мае
вместе с сенатором от Монтаны Бертоном К. Уилером Линдберг выступает в
Мэдисон-сквер-гарден перед 25 тысячами собравшихся по
призыву комитета “Америка прежде всего”. Его речь
встречает четырехминутная овация и крики “Наш следующий президент”.
Сентябрь-декабрь 1941. 11 сентября. Речь “Кто они,
агитаторы за войну?”, с которой Линдберг обращается
по радио к митингу, организованному комитетом “Америка
прежде всего” в Де-Мойне. Когда оратор называет “еврейскую расу” среди самых
могущественных и эффективных сил, подталкивающих Америку “по причинам, не
являющимся американскими”, к войне, аудитория взрывается одобрительными
криками.
10 декабря. Запланированное выступление в
Бостоне на митинге “Америка прежде всего” отменяется.
Япония напала на Перл-Харбор, и США объявляют войну
Японии, Германии и Италии. Руководство комитета “Америка
прежде всего” сворачивает свою деятельность, организация распускается.
Фьорелло
Ла Гуардиа (1882—1947)
Многократный
член палаты представителей из нью-йоркского Манхэттена сначала от Нижнего
Ист-Сайда, затем от Восточного Гарлема с его итальянской и еврейской общинами. Оппонировал президенту Гуверу,
остро критикуя его за провал в борьбе с Великой депрессией, выступал против
сухого закона.
Мэр
Нью-Йорка. Клеймит фашизм и американских наци. Те кличут его не иначе как
еврейским мэром. На что он отвечает крылатой фразой: “Никогда не думал, что в
моих венах достаточно еврейской крови, чтобы
похваляться этим”.
Сентябрь 1940. Уэнделл
Уилки (кандидат от Республиканской партии на
президентских выборах в США в 1940 году), говорят, рассматривал Ла Гуардиа на роль своего вице-президента, но тот активно
выступает за Рузвельта.
Историк
Уильямс приводит рассказ Рузвельта о Ла Гуардиа. “Мэр
приезжает в Вашингтон и рассказывает мне грустную историю. Слезы текут у меня
по щекам, и я понимаю, что он вытянул из меня еще 50 миллионов”.
Уолтер
Уинчелл (1897—1972)
1924. Автор эстрадных скетчей Уолтер Уинчелл нанимается в
“Нью-Йорк ивнинг грэфик” и
быстро обретает популярность как репортер с театрального Бродвея.
Июнь 1929. Переходит в херстовскую
“Нью-Йорк дейли миррор”. Колумнист херстовского синдиката
на протяжении тридцати лет. Его регулярная колонка появляется более чем в двух
тысячах газет страны.
Май 1930. Дебютирует на радио. Вскоре его
программа инсайда, слухов и общих новостей получает самую широкую аудиторию.
Его фирменное приветствие “Добрый вечер, мистер и миссис Америка и все корабли,
что в море, перейдем к прессе!” входит в речевой обиход поколения.
Март 1932. Освещает громкое дело о
похищении маленького сына Линдбергов, его репортажи
подпитывает информация, полученная от шефа ФБР Эдгара Гувера, ведущего
расследование. Интерес к этой теме еще более возрастает после ареста
(похитителя) Бруно Гауптмана в 1934-м и в ходе процесса над ним в 1935-м.
Февраль 1933. Едва ли не единственный из
комментаторов публично выступает против Гитлера и американских наци, яростно
атакует их в своих колонках и по радио. Старые связи с Гувером помогают
добывать в ФБР острую информацию. Он отчеканивает два саркастичных неологизма “рацисты” (“razis” — помесь наци с
расистами) и “свастинкеры”.
1937. Поддерживает Рузвельта и его
Новый курс, удостаивается приглашения в Белый дом. Между Уинчеллом
и Рузвельтом устанавливаются добрые отношения. Что стоит ему былых отношений с Херстом.
1940. Объединенная аудитория, к
которой обращается Уинчелл, достигает 50 миллионов
человек, более трети населения США. Его годовая зарплата в $ 800000 помещает
его в ранг самых высокооплачиваемых американцев. Пронацистскую
деятельность он бичует с пафосом и размахом — “Колонка Уинчелла
против Пятой колонны”…
Апрель-май 1941. Атакует Линдберга
за его изоляционистские и прогерманские заявления. У Америки есть воля
сражаться, адресуется он к нацистскому министру иностранных дел фон
Риббентропу. Сенатор Бертон К. Уилер
обвиняет журналиста в том, что тот “затеял блицкриг с целью загнать
американский народ в войну”.
Сентябрь 1941. После выступления Линдберга в Де-Мойне пишет, что “его нимб стал его петлей”.
Регулярно критикует Линдберга, сенатора Уилера и других, именуя их пронаци.
Бертон
К. Уилер (1882—1975)
Сенатор
США от Монтаны с 1923-го по 1947-й.
1940—1941. Влиятельные демократы образуют клуб “Уилера
в президенты”, который действует очень активно, покуда
президент Рузвельт не выдвигает свою кандидатуру на третий срок. В сенате Уилер все тесней смыкается с республиканцами и
(консервативными) южными демократами против либерального рузвельтовского крыла
демократической партии. Громко выступает против вовлечения Америки в войну в
Европе. В июне 1940 года угрожает расколоть демократическую партию, “если она
собирается стать партией войны”. Встречается с Линдбергом
и группой сенаторов-изоляционистов, с трибуны сената защищает Линдберга против обвинений в пронацизме.
Рузвельт публично сравнил Линдберга с “медянкой”, как
в годы Гражданской войны в США называли северян, что симпатизировали южанам.
“Шокирующей и возмутительной для любого здравомыслящего американца” назвал Уилер эту президентскую ремарку. Публично выдвигает мирное
предложение из восьми пунктов для переговоров с Гитлером. Делит с Линдбергом лавры самого популярного оратора на митингах
комитета “Америка прежде всего”. Выступает против
введения военного призыва, называя рузвельтовское предложение о призыве в
мирное время “шагом к тоталитаризму”. Выступая в ходе сенатской дискуссии
против введения закона о ленд-лизе, заявляет: “Если американцы хотят диктатуры,
если они хотят тоталитарной формы правления и если они хотят войны, этот
законопроект катком прокатится через конгресс, как это и принято у президента
Рузвельта”. Ленд-лиз, если он будет принят, заявил Уилер,
“зароет в землю каждого четвертого американского мальчика”. Это “самая
лживая… самая подлая антипатриотичная вещь… сказанная публично за мою
жизнь”, — отозвался Рузвельт.
После
Перл-Харбора поддерживает военные усилия США, но
выступает против союза с СССР: нельзя помогать
коммунистическому правлению выжить. В 1946 году терпит поражение на
праймериз в Монтане от молодого либерального кандидата. Конец сенатской
карьеры.
В 50-е
годы активно выступает на стороне сенатора Маккарти.
Генри Форд (1863—1947)
В 1914
году Форд объявляет о введении на своих предприятиях зарплаты в 5 долларов за
восьмичасовой рабочий день и сразу обретает славу просвещенного бизнесмена и
мыслителя. Чему не мешают его всегда категоричные заявления: “Я не люблю читать
книги. Они только вносят путаницу в мои мозги”, “История — сплошная чушь”.
В ходе
первой мировой войны выступает с пацифистских позиций. “Я знаю, кто вызвал
войну, — поучает он служащих своей компании. — Это немецко-еврейские банкиры. У
меня есть все свидетельства. Факты. Немецко-еврейские банкиры вызвали войну”.
1920. В мае еженедельник “Дирнборн индепендент”, купленный Фордом в 1918 году,
публикует первую из целой серии статью-разоблачение “Международный еврей:
мировая проблема”. Следом сериалом выходят “Протоколы сионских мудрецов”,
представленные как подлинный документ, разоблачающий еврейский заговор с целью
обретения мирового господства. Подписка вырастает до 300000 экземпляров. Все фордовские дилеры обязаны ее приобрести. Отдельно выходит
четырехтомный сборник антисемитских статей “Международный еврей: главная
мировая проблема”.
1920-е годы. В 1921 году сошел с конвейера
5-миллионный фордовский автомобиль. Более половины автомобилей,
проданных в Америке, — это фордовская “Модель Т”… Вышедшая в 1922 году автобиография Форда “Моя жизнь и
работа” становится бестселлером, имя и легенда Форда гремят по миру. Опросы
показывают, что по популярности он опережает президента Гардинга,
о нем говорят как о потенциальном кандидате в президенты от республиканцев.
Адольф Гитлер в 1923 году заявляет: “Мы рассматриваем Хайнриха
Форда как лидера растущего фашистского движения в Америке”. В августе 1927 года
Линдберг на своем самолете “Дух Сент-Луиса” прилетает
в Детройт и приглашает Форда на борт, чтобы заинтересовать его
авиастроительством; они не раз встречаются. В интервью 1940 года в Детройте
Форд поясняет: “Когда Чарльз приезжает к нам, мы с ним говорим только о
евреях”.
1938. В июле принимает орден “За
заслуги перед Германским орлом” от нацистского правительства. Вручение
происходит на торжественном обеде в честь его семидесятипятилетия
в Детройте с участием полутора тысяч именитых граждан.
1939—1940. С началом Второй мировой войны присоединяется к своему другу Линдбергу в поддержке изоляционизма и комитета “Америка прежде всего”.
* * *
К чему
такие обстоятельные документальные характеристики? Это часть замысла. Автор
словно говорит нам: видите, все действующие лица романа, реальные исторические
фигуры, ровно такие, какими они были в жизни. Можете сравнить. Я не исказил их
ни на йоту.
Ну а нам
это вдвойне интересно. Предыстория той истории, которую мы знаем, в лицах. Вот
она, оказывается, какая.
Президент
Рузвельт — для нас все. Лик из большой тройки с классической ялтинской
фотографии. Лидер страны — союзницы по антигитлеровской коалиции. История,
отлитая в бронзу. Безальтернативная история.
Безальтернативная?
Еще какие альтернативы — Линдберг,
Уивер, Форд! Мощные силы выступали против истории,
такой, как она состоялась, с аргументацией бешеной силы и высшей
привлекательности.
“Мы на
пороге войны, — говорил реальный Линдберг,
— но еще не поздно остаться вне ее. Еще не поздно показать, что никакие деньги,
никакая пропаганда, никакое пособничество не в силах вовлечь свободных и
независимых людей в войну против их воли. Еще не слишком поздно спасти и
сохранить независимую американскую судьбу, которую наши предки предначертали в
Новом Свете”.
Вдохновенные
слова.
Чистая
демагогия, как мы теперь знаем.
Как
отличить демагогию от правды, когда она так пластична и многолика? Она так же
прекрасна — на самом деле, она всегда прекрасней правды, правда
как раз может быть некрасива, отталкивающа и ужасна.
Она патетична и льстива. Она апеллирует к всеобщим надеждам, к самому высокому
и святому. И одновременно гладит твое эго, проникает в тайные страсти и в
темные глубины. И всегда сулит райские кущи — лучший и самый простой рецепт
райских кущ.
Я,
кажется, нарисовал портрет Дональда Трампа? Мы придем к нему. А пока —
выдающиеся американские демагоги предвоенной поры. Возможно, они даже верили в
то, что вещали.
В романе
Линдберг проводит свою избирательную кампанию под
лозунгом “Голосуйте за Линдберга или голосуйте за
войну!”.
Рузвельт
— это война! Мы обещаем Америке и американцам мир. Вечный мир.
Какое
счастье, что в истории реализовался курс Рузвельта, а не курс его противников.
В
действительности мировая война уже стучалась во все двери, в том числе и в
такую надежную американскую дверь. Рузвельт, как и Черчилль, — второй номер из
хрестоматийной тройки, — это понимал и хотел, чтобы его страна была к ней
готова. Но пробить глухую стену не мог. Общество не желало слышать
приближающийся гром. Покуда не случился Перл-Харбор.
Правда
всегда побеждает демагогию. Вот только не сразу. А до того демагогия берет
верх. Она может быть неотразима бесконечно долго.
Для того
чтобы правда возобладала, порой нужна катастрофа. Покуда
7 декабря 1941 года адмирал Ямамото, к слову сказать,
противник оси Берлин-Рим-Токио и глобальной тихоокеанской авантюры Японии, не
нанес кинжальный удар по американскому флоту, потопив его в собственной гавани,
— Линдберг, Уивер и Форд
были пророками в своем отечестве.
В общем Филип Рот нисколько не погрешил против достоверности
этих характеров. Он их вывел на страницы своего романа ровно такими, какими они
были. Но чуть изменил сюжет.
Идея
романа, признается писатель, пришла ему после чтения автобиографии Артура Шлезингера. Историк сообщает, что в преддверии
президентских выборов 1940 года группа самых радикально настроенных
сенаторов-республиканцев хотела выдвинуть кандидатуру Линдберга
против Рузвельта. Вот он и реализовал эту идею. Название романа “Заговор против
Америки” тоже имеет свою документальную подоплеку. Автор, похоже, позаимствовал
это название из коммунистического памфлета против переизбрания сенатора Бертона Уилера в 1946 году.
Итак,
президентские выборы 1940 года. Третья, что не имеет прецедента в американской
истории, избирательная кампания Франклина Делано Рузвельта, в которой он разгромит
Уэнделла Уилки. Дальше
будет еще и четвертая в 1944-м, когда бесконечно популярный и физически
обреченный ФДР победит вновь. После чего уже после войны, 21 марта 1947 года,
Конгресс примет Двадцать вторую поправку к Конституции
США, установившую, что один и тот же человек может занимать пост президента США
не более двух сроков (независимо от того, подряд или с перерывом).
А в
романе на выборах 1940 года Рузвельту противостоит Чарльз Линдберг,
который и побеждает с обвальным счетом. Пост вице-президента занимает Бертон К. Уилер. Генри Форд —
ключевой министр в кабинете. И в Америке начинается новая жизнь — в полном
соответствии с их взглядами, с которыми мы уже хорошо знакомы. Антисемитизм
возводится в ранг государственной политики, вплоть до погромов и программы
переселения евреев в американские глубинки.
“Страх
царит над этими воспоминаниями, постоянный страх”, — предупреждает протагонист.
Все
происходящее — как снег на голову, стремительно, таинственно, невероятно,
глазам не веришь, доводы разума не слышишь — на своей шкуре испытывает
еврейское семейство Ротов и передано нам устами
семи-, восьмилетнего мальчика Филипа. И передано необычайно убедительно.
Нет, это
все-таки не Kristallnacht, но рухнуло привычное
мироздание. Исчезло “великое благо личной безопасности,
которое я принимал за должное как американский ребенок американских родителей в
американской школе в американском городе в Америке, живущей в мире со всем
светом”.
“Развернувшееся не в ту сторону неумолимое непредвиденное…
В школе мы это изучали как предмет ‘история’, безвредная история, где все
неожиданное в свое время заносилось в хронику как неизбежное. Ужас непредвиденного — это то, что наука история скрывает,
превращая несчастье в эпос”.
Этот
“ужас непредвиденного” и воссоздает писатель.
Не буду
пересказывать сюжет, чтобы не стать спойлером. Вот
только, чтобы не осталось недосказанности: зачем в списке действующих лиц на
втором месте назван журналист Уолтер Уинчелл, упомяну роль, которая ему определена в романе.
Автор возвысил эту фигуру до символа сопротивления фактическому перевороту в
стране. Романный тезка журналиста выдвигает свою кандидатуру против Линдберга. Ничто не может его остановить, кроме пули
убийцы. Эта пуля — точка в становлении режима.
Действие
романа охватывает короткий период в два года с июня 1940-го до октября 1942
года. После чего сюжет круто разворачивается, и история возвращается в свое
отработанное русло. Автор выполнил свою задачу.
“Заговор
против Америки” — не антиутопия с ее универсальным замахом, это кусочек альтернативной
истории, точечное предупреждение.
У
писателей есть фантазия, этим они отличаются от нас, простых смертных. Они
могут вообразить невообразимое, представить
невозможное, которое готово обрушиться на нас ужасом непредвиденного. Писатели
— истинные реалисты.
Роман
вышел в 2004 году, после 9/11 и объявленной вторым Бушем войны с террором — со
всеми ее побочными эффектами, расцененными как посягательство на американскую
демократию. Критикам, обнаружившим аллюзии, Рот ответил в “Таймс бук ревью”, что он не замышлял “романа с ключом”. Он хотел
драматизировать серию вопросов “что, если”, представить воочию события, которые
в Америке не происходили, но стали “реальностью кого-то другого”, евреев
Европы, например. “Все, что я делаю, — написал он, — это дефатализирую
прошлое — если есть такое слово, — показываю, как могло быть по-другому и могло
быть здесь”.
Роман
про “альтернативные события” 1940-1942 годов оказался остро
актуален в 2004-м и в 2016-м.
“Ну так что, это случилось
здесь?” — спросила журналистка “Нью-Йоркера” Джудит Терман писателя уже в
январе 2017-го.
“Легче
понять избрание вымышленного президента Чарльза Линдберга,
чем реального президента вроде Дональда Трампа, — ответил Рот. — Линдберг при всех его нацистских симпатиях и расистских
наклонностях был великий летчик и герой. Преодолев Атлантический океан в 1927
году, он проявил чрезвычайное физическое мужество и авиационный гений. У него
был характер, он был всемирно известен — самый знаменитый американец своего
времени наравне с Генри Фордом. А Трамп — просто мошенник. Подходящей книгой об
американском предке Трампа может послужить “Искуситель: его маскарад” —
последний роман Мелвилла, мрачно пессимистический, дерзко изобретательный,
который можно было бы назвать ‘Искусство аферы’”.
(“Искуситель:
его маскарад” — язвительная сатира на человеческую доверчивость. Действие происходит 1 апреля в
День дураков на корабле “Вздор”, плывущем по
Миссисипи. “Искусство аферы” — это Рот вывернул на изнанку
название книги самого Трампа “Искусство сделки”.)
“Американская
реальность, ‘Американский берсерк’, — замечает Рот, —
таковы, что беллетристу приходится трудно”.
“Дональд
Трамп превосходит воображение романиста?” — подхватывает журналистка.
“Трамп как
характер и человеческий тип — делец недвижимости, пустой и убийственно
бессердечный капиталист — нет, — отвечает Рот. — А вот Трамп в качестве
президента США — да. — И продолжает: — Я родился в 1933-м — в год, когда
состоялась инаугурация ФДР. Мне стукнуло двенадцать, а он оставался
президентом. С тех пор я был всегда рузвельтовским демократом. Как гражданин я
находил немало тревожного в правления Ричарда Никсона и Джорджа У. Буша. Но то,
что тогда я мог определить, как недостатки характера или интеллекта, не идет ни
в какое сравнение с человеческой нищетой, которую демонстрирует Трамп. В самых
разных областях. Он же ничего не знает: как устроено правительство, история,
наука, философия, искусство. Одно сплошное убожество, неспособность выразить
или признать тонкости и нюансы, отсутствие всякого приличия, 77 слов на все
случаи жизни — словарный запас придурка”.
На окрестных кактусах сидели
сорок шесть газетных репортеров…
Синклер
Льюис У нас это невозможно[1]
Ох уж
эта альтернативная история, с ней одна морока. И даже не одна. Не успели мы
поверить в “Заговор против Америки”, как выясняются новые обстоятельства и
новые факты. То есть факты старые, ибо роман Синклера
Льюиса с апокрифическим названием “У нас это невозможно” вышел на шестьдесят
лет раньше.
Филип
Рот описывает, как Рузвельт проигрывает ставленнику республиканцев Линдбергу на президентских выборах 1940 года. Ничего
подобного. Это невозможное событие происходит за четыре года до этого. Он
проигрывает выборы 1936 года — еще на стадии демократических
праймериз — сенатору Уиндрипу. И тот устанавливает в
стране фашистскую диктатуру. Не антисемитский шабаш, который чудесным образом
разваливается через два года, а полнокровную американскую фашистскую диктатуру.
“Вы,
по-видимому, не вполне в курсе, дорогой Дормэс… Habeas corpus, традиционное
судопроизводство, как это ни прискорбно, все эти древние святыни времен Великой
хартии вольностей временно отменены, о, только временно… прискорбная
необходимость… военное положение”.
“Альберт
Эйнштейн, изгнанный из Германии за свою преступную преданность математике, идее
мира и игре на скрипке, был теперь изгнан из Америки за те же преступления”.
Роман
выходит в середине 30-х годов — можно сказать, в режиме реального времени. Синклер Льюис пристально следил за тем, как развиваются
события в Германии и примерял их на Америку. И у него
были свои источники. Вторая жена писателя, известная журналистка Дороти
Томпсон, в 1931 году интервьюировала Гитлера. Через два года тот станет
канцлером. Собеседник оставил у нее впечатление “поразительной
незначительности”. Вернувшись в США, она взяла интервью у губернатора, сенатора
и признанного диктатора Луизианы Хью Лонга. Ультрарадикальным популизмом он
напомнил ей недавнего берлинского собеседника. Не одна она проводила это
сравнение, тем более чреватое, что в виду президентских выборов 1936 года Лонг
уже нацеливался на Белый дом. “Второй самый опасный человек в Америке”, —
отзывался о нем Рузвельт. (На первое место ФДР поставил генерала Макартура.) Однако какими бы ни были амбициозные
планы 42-летнего Хью Лонга по прозвищу Царь-рыба, им не было суждено сбыться. 8
сентября 1935 года пуля молодого врача-идеалиста сразила его в здании
луизианского Капитолия — классическая американская история.
Яркая и
очень противоречивая, эта личность в ореоле самого громкого политического
убийства десятилетия послужила прототипом для нескольких американских романов.
Вилли Старк из “Всей королевской рати” Роберта Пенна Уоррена скорей вызывает симпатию. Синклеру
же Льюису эта фигура послужила материалом для Берзелиуса
“Базза” (“Жужжало”) Уиндрипа
— законченного кандидата в фашиствующие диктаторы.
Может ли
демократическая Америка превратиться в фашистскую Германию? Насколько? И
насколько быстро?
Синклер Льюис пишет свой роман
стремительно — с мая по август 1935 года. Пишет с натуры. Натура европейская. Но
все фигуры безошибочно американские. Роман был необыкновенно популярен.
Восемьдесят лет спустя просвещенная публика, давясь от смеха и отвращения,
вновь узнает в письме классика себя и своего нового героя.
Кандидат,
состоящий из рекламного шума и дутой ярости, беззастенчивый популист и демагог
вопреки всему становится президентом США… Это сюжет романа “У нас это
невозможно”. И это сюжет 2016 года, который Америка переживает наяву. Оба
персонажа — выдуманный и реальный — без стеснения взывают ко всему темному, что
таится в социуме и в душе американцев.
“Большинство
американцев узнавало в школе, что Бог отрекся от евреев и сделал избранным
народом американцев, причем на этот раз у него все получилось гораздо лучше, и
посему американцы — самый богатый, самый добрый и самый умный из всех народов;
…узнавало, что, хотя иностранцы стараются изобразить политику чем-то
таинственным и непонятным, по существу, это настолько простое дело, что любой
деревенский адвокат или любой клерк в управлении столичного шерифа вполне
достаточно подготовлен, чтобы ею заниматься. И что Джон Рокфеллер и Генри Форд,
стоит им захотеть, могут стать самыми выдающимися государственными деятелями,
композиторами, физиками или поэтами”.
Или:
“Луи Ротенстерн… был джингоистом и ура-патриотом.
Мало
сказать, что он был стопроцентным американцем, — на этот основной капитал
следовало накинуть еще сорок процентов шовинизма. При всяком удобном случае он
говорил: ‘Мы не должны пускать всех этих иностранцев в нашу страну — я имею в
виду, конечно, евреев, итальяшек, венгров и китайцев’”.
Набор
нежелательных иностранцев выдает прошедшее время. А вот нечто поновей.
“Они
(мексиканцы) приносят наркотики. Они приносят преступность. Они насильники”.
Это
самое первое выступление политика Трампа, в нем он объявил о том, что выдвигает
свою кандидатуру в президенты США. Его процитировали все газеты. Вздорное,
ксенофобское, нетерпимое, неприемлемое. Чем и привлекло внимание. С этой минуты
все внимание прессы было приковано к нему. Что еще выкинет этот нарушитель
правил?
“Они
(правительство Мексики) посылают нам свои отбросы. Сами не хотят платить за них
и посылают… Хитрые мексиканцы экспортируют к нам своих преступников”.
“Этих
людей не должно быть в нашей стране. Они проникают, как вода… “. “Мексика
обдирает нас как липку… Наши глупые лидеры позволяют им это делать, потому
что их просто дурят”. Он, Трамп, “умен, у него чутье
на любое мошенничество”, он не позволит им это делать. Он построит стену вдоль
мексиканской границы — высотой в 30 футов и протяженностью в 2000 миль.
“Большую, прекрасную стену” вдоль всей границы.
“Великую
Китайскую стену, длиной в 13000 миль, 2000 лет назад построили люди. У них не
было ни тракторов, ни кранов, ни экскаваторов… Отгородиться от Мексики —
просто пара пустяков по сравнению с тем, что сделали древние китайцы”.
“И за
эту стену заплатит Мексика, поверьте мне. Сто процентов. Они еще этого не
знают, но за стену они заплатят”.
Трампа
несет, и чем больше он отрывался от принятых норм и приличий, тем больше
отрывался от своих соперников.
Он
вышлет из страны 11 миллионов нелегальных иммигрантов. Немедленно! И он
заблокирует мусульманам въезд в страну.
“Я верну
назад водяные пытки, и я верну назад чертову уйму вещей куда хуже водяных
пыток”.
Вам мало
этого? Тогда продолжим.
“Оказывается,
отряды мексиканцев переходили границу и проникали на территорию Соединенных
Штатов, причем всегда почему-то в тех самых пустынных районах, где наши войска
в это время проводили учения, а может, собирали морские ракушки. Мексиканцы
сожгли город в Техасе — к счастью, все женщины и дети уехали в этот день на
пикник с воскресной школой. Мексиканский патриот (ранее
фигурировавший как эфиопский патриот, китайский патриот и патриот Гаити) явился
к бригадиру минитменов и сообщил ему, что хотя ему очень неприятно рассказывать
неблаговидные вещи о своей любимой стране, но совесть заставляет его открыть,
что мексиканские правители собираются сбросить бомбы на Ларедо,
Сант-Антонио, Бизби, а
может быть, также на Такому и Бангор в штате Мэн.
Экстренные выпуски газет с фотографиями совестливого перебежчика вышли в
Нью-Йорке и Чикаго через полчаса после того, как он появился у палатки
бригадира… где совершенно случайно на окрестных кактусах в этот момент сидели
сорок шесть газетных репортеров… Жена одного фермера-птицевода живущего в
семи милях к северо-востоку от Эстеллина, в Южной
Дакоте… ясно видела отряд из девяноста двух мексиканских солдат, проходивший
мимо ее дома в три часа семнадцать минут утра 27 июля 1939 года…”
Это,
понятно, уже из романа “У нас это невозможно”. Невозможно? Что ж тут
невозможного?
Некоторые
совпадения буквальны. “America first”
— “Америка прежде всего!” Это был главный лозунг
избирательной кампании Трампа, им он заканчивает все свои речи. Но от Филипа
Рота мы знаем, что это лозунг Чарльза Линдберга и имя
печальной памяти Комитета, отмеченного каиновой печатью профашистского
коллаборационизма.
А у
Льюиса фигурирует “Лига забытых людей”, на которой активно паразитируют
голосистые и бесцеремонные вожди-демагоги.
Наш Базз поехал в Вашингтон
На
лошади — в поход:
Капиталистов
выгнать вон,
Чтоб
правил там народ.
“Людей
забытых Лига”, нет,
Забыть
себя не даст:
В
столице скажем мы:
“Привет!
Какая вонь у вас!”
Да ведь
это все про Трампа. В поход на Белый дом он собрался
исключительно для того, чтобы “расчистить вашингтонское болото”.
В
телеролике для избирателей голос Дональда Трампа, наложенный на кадры
Уолл-стрита, вещает о “глобальной структуре власти, которая стоит за
экономическими решениями, которые ограбили наш рабочий класс, высосали из
страны ее богатства и разложили деньги по карманам кучки крупных корпораций”.
Трамп все поменяет. Он вернет власть народу — “забытым людям Америки”. “Забытые
мужчины и женщины Америки! Вы БОЛЬШЕ не будете забыты!” — клялся он после
победы.
Для
читателей Синклера Льюиса это прямой плагиат.
И у них
есть ключ к характеру успеха Трампа.
“Дормэс Джессэп, незаметно
наблюдавший за сенатором Уиндрипом из своей скромной
провинции, никак не мог объяснить, в чем же заключалось его умение очаровывать
людские толпы. Сенатор был откровенно вульгарен, почти безграмотен, ложь его
легко поддавалась разоблачению, его ‘идеи’ были форменным идиотизмом…
Конечно,
в его речах не было ничего окрыляющего и в его философии ничего убедительного.
Его политическая платформа была подобна крыльям ветряной мельницы.
Две вещи
характеризовали, по словам корреспондентов, этого Демосфена прерий. Он был
гениальным актером. Более потрясающего актера не бывало ни в театре, ни в кино,
ни даже среди проповедников. Он заламывал руки, стучал по столу, безумно
сверкал глазами, широко раскрытый рот его извергал библейский гнев; но он и
ворковал, как нежная мать, умолял, как изнемогающий любовник, и вперемежку со
всеми этими фокусами хладнокровно и чуть ли не презрительно швырял в толпу
цифры и факты, цифры и факты, не опровержимые даже тогда, когда они, как часто
случалось, были сплошь фальшивы”.
Это Синклер Льюис.
А это
Трамп:
“Никто
не знает систему лучше меня, и поэтому только я могу ее починить”.
“Мир во
всем мире — вот лучшая сделка. И я думаю, я лучше кого бы то ни было знаю, как
заключить ее”.
“Если мы
не можем получить компенсацию тех гигантских трат, которые наши военные несут,
защищая другие страны… тогда да, я абсолютно готов сказать этим странам:
‘Наши поздравления, отныне вы будете защищать себя сами’. Мы получим сотни
миллиардов долларов от стран, которые сейчас трахают
нас”.
“Я знаю
об ИГ (Исламском государстве), поверьте мне, больше, чем генералы”.
“Я
сделаю наших военных такими большими, мощными и сильными, что никто не решится
связываться с нами”.
“Я
величайший открыватель рабочих мест, которых когда-либо создал Бог”.
“Я
защищу христианство”.
Славословие
— хлеб Трампа.
В
системе шоу-биза есть занятный Мировой зал славы рестлинга как развлечения. В 2013 году Трамп добился, чтобы
его туда включили. Рестлинг как развлечение — это
самая шумная и вульгарная инсценировка игры в поддавки. Четверть века Трамп сдавал в наем под эти страсти-мордасти
свои залы, а потом сам вышел на арену. И какой триумф: в шоу “Битва
миллиардеров” он победил главного антрепренера этого богоугодного бизнеса.
Очень убедительно и наглядно. Сначала с потолка на зрителей пролился долларовый
дождь. (История умалчивает, превратились ли зеленые купюры в резаную бумагу в конце концов.) Потом под улюлюканье публики он отбрил соперника — прямо на арене выбрил сопернику голову. Хорошо что не оторвал. Виктория!
“Трамп —
не национальный лидер. Он национальное шоу”, — написал колумнист
“Нью-Йорк таймс” Дэвид Брукс. Речь о политике, а не о рестлинге.
Или о политике как рестлинге. Великое открытие Трампа
заключается именно в этом. Оказывается, это может быть одно и то же.
“Тупицы, идиоты, лузеры”, — дразнил
он своих противников на митингах, словно находился на той самой арене.
“Никакой
он не герой войны. Он герой войны только потому, что попал в плен. Я уважаю
людей, которые не попали в плен”. (О сенаторе Маккейне, бывшем кандидате в
президенты от республиканской партии.)
“И вы
знаете, его отец был с Ли Харви Освальдом перед тем,
как Освальда, как вы знаете, застрелили…” (Об отце сенатора Теда Круза, главного конкурента Трампа на праймериз.)
“Он
основатель Исламского государства. Он основатель Исламского государства. Он
основатель. Он основал Исламское государство. (О президенте Обаме.) Я бы
сказал, что сооснователем была мошенница Хиллари
Клинтон”.
Шоу
может быть чудовищным, лишь бы оно было эффектным и грандиозным. Публику
увлекает агрессия, она то ли заряжается от нее, то ли, наоборот, разряжается, но безусловно заражается
ею. И тогда она готова простить витии все: ложь, обман, вздор.
Претенденты
на выборные должности обычно продают публике то, что имеют: признанные
достижения, опыт. Трамп продавал то, чего не имел. У него не было ни малейшего
государственного или политического опыта — именно этим он и торговал. “Страна у
разбитого корыта”, — вещал он, — классическая песнь демагогов всех времен и
народов. “Политики, истэблишмент довели страну до ручки! Никто не знает лучше,
как наладить в стране дело, чем бизнесмен. Я буду управлять страной, ‘как
управлял своей компанией’”.
Хорошо ли
это? И как он управлял свой компанией?
Как
говаривал Рейган Горбачеву: “Doveriai no proveriai”. Что за бизнесмен
Дональд Трамп?
В
“Заговоре против Америки” есть яркий персонаж второго плана — делец
недвижимости Эйб. “Этот мужик — полный шмук. Любому субподрядчику, который приходит к нему в офис
по пятницам, чтобы получить расчет за поставленные доски, стекло, кирпич, Эйб говорит: ‘Послушай, у нас сейчас трудное положение, вот
все, что я могу тебе заплатить’ — и платит половину или треть, а если удастся, и
четверть от договорной цены, а этим людям деньги нужны на проживание, им некуда
деваться. Этому способу Эйб научился у своего отца.
Но он так много строит, что все ему сходит с рук, и никто не пытается его
убить… Для меня этот человек — не что иное, как ходячий призыв к
ниспровержению капитализма”.
Сегодняшние
читатели узнают героя с первого взгляда. Судя по красочным описаниям, которыми
пестрела пресса в ходе минувшей избирательной кампании, это фирменный метод
Трампа. Унаследовал он его от отца — состоятельного риэлтора или сам дошел до
этого, но он не только регулярно не доплачивал по контрактным обязательствам:
дескать, берите, сколько дают, или не получите ничего. Ему сходили с рук еще
более дерзкие трюки. “Я люблю долги. Я король долга”, — повторяет он. Четырежды
за свою историю король долга доводил фирмы, которые возглавлял, до банкротства,
но сам вовсе не разорился. Это точно надо уметь. И он мастерски не платил
налоги. Когда в ходе очных дебатов Хиллари Клинтон прижала (или думала, что
прижала) его с этим вопросом, он лишь отмахнулся: “Ну и молодец, что не
платил”. Не платить налоги — часть его “делового гения”, которым он похваляется. Единственный из кандидатов в президенты, он так
и не раскрыл свои налоговые декларации — в новейшей истории США такого не было.
Эта история еще выйдет Трампу боком, когда амок спадет.
Критики
пишут, что образ дельца недвижимости Филип Рот списал с Трампа буквально.
Продолжим
аудит. Сколько стоит Трамп? Десять миллиардов долларов, громогласно объявляет
он. Но в подписанном им официальном отчете содержится цифра — полтора
миллиарда. Так десять или полтора? Проверить невозможно, он же скрывает свои
налоговые декларации. В том числе поэтому. Публика должна верить: он не просто
богат, он сказочно богат. Это главная часть его имиджа, который он внушает
окружающим каждым словом и жестом, всем своим поведением и образом жизни.
Как он
делает деньги? Бизнес Трампа — казино, гостиницы, гольф клубы… Не совсем то,
что “делает Америку великой”. Но у него есть метод. Казино должно быть самым
большим, даже если оно по этой причине разорится. Здание самым
высоким и роскошным. И на нем золотом должно гореть: ТРАМП. Годится все, на чем
можно повесить вывеску ТРАМП, которую будет видно издалека. Мировые конкурсы
красоты, бои без правил — самое оно… Он числился главой 515 компаний, 268 из
них имеют вывеску ТРАМП.
Риторический
вопрос: сколько времени — часов, минут, секунд — в день он уделяет каждой из
515 компаний?
Притом
что в прайм-тайм он всегда занят. Последние десять
лет он был ведущим популярного реалити-шоу “Apprentice”
(“Ученик”). Быть у всех на виду, учить жизни избранных претендентов, миллионную
аудиторию и весь мир — вот эта роль по нему.
К слову
сказать, он организовал еще и платный “Университет Трампа”, что вылилось в
откровенную аферу. Не получив обещанных уроков от мирового гуру бизнеса,
обманутые ученики подали в суд, и без пяти минут президенту США пришлось
выплатить 25 миллионов долларов неустойки, чтобы закрыть дело. Как-то не
вязалось оно с грядущей инаугурацией.
За тридцать
лет его деловая активность оставила инверсионный след в 3500 дел в разных
судебных инстанциях. Нет, он точно не Генри Форд, не Билл Гейтс и не Уоррен Баффет. Главный жанр Трампа — архитектура самовозвеличения.
И это его бизнес. Сначала он строил здания, чтобы над городом воссиял огненный
штамп ТРАМП. Потом он продавал свое имя тем, кто строит отели и клубы, сдавал
его в лизинг, франшизу, стриг с него купоны. Его главное достижение — “Я —
бренд”.
Выдвижение
кандидатом в президенты было высшим рекламным трюком в строительстве “Я —
бренда”. Победа, которой никто не ждал, капитализировала его уже за облаками.
Как простодушно выразился его сын Эрик: “Таким горячим наш бренд не был
никогда”. Еще бы. Вот только в обратную сторону это работает тоже. Американская пресса без конца предупреждает: президент США с таким
бизнес-опытом, с такими бизнес-методами и с таким “чувством долга” — это рецепт
катастрофы. И поэтому СМИ…
Министерство
Правды заведовало всей информацией
Джордж Оруэлл 1984[2]
…И
поэтому СМИ — главный враг Трампа. Чего только он не наговорил в их адрес.
“Я
слишком хорошо знаю Прессу. Почти все редакторы таятся в своих грязных норах; эти люди не думают о Семье, об интересах Общества, о радости
прогулок на свежем воздухе и помышляют лишь о том, как бы всех оболгать,
улучшить собственное положение и набить свои бездонные карманы, извергая
клевету на государственных деятелей, готовых отдать все для блага Общества и
всегда легко уязвимых, так как они находятся у всех на виду в ослепительном
сиянии трона”.
Простите,
это не Трамп. Это Берзелиос “Жужжало” Уиндрип из “У нас это невозможно”.
Словарный запас Трампа заметно бедней. Или богаче?
“Я хочу,
чтобы все вы знали, что мы сражаемся с фейковыми
новостями. Они фейковые, фальшивые, фейковые. Как вы видели на протяжении всей кампании и даже
сейчас, фейковые новости не говорят правды. Фейковые новости не говорят правды. Они не представляют народ и никогда не будут представлять народ, и
мы собираемся с этим что-то сделать”.
“Я
думаю, медиа — одна из самых бесчестных групп, которых я когда-либо встречал.
Ужасная публика”.
“Эти
люди — худшая форма жизни, говорю я вам. Они худшая форма человечества”.
“Я
собираюсь открыть наши законы о клевете так, чтобы, когда они пишут намеренно
негативные, или ужасные, или фальшивые статьи, мы могли судить их и выиграть
кучу денег”.
А вот
его твиты, которые он рассылает обычно в четыре утра.
Особо хороши они своей лапидарностью.
“У нас
война с медиа”.
“Если я
стану президентом, у них будут проблемы. У них будут еще
какие проблемы”. (В адрес “Вашингтон пост”.)
“Забудьте
прессу. Читайте интернет. Изучайте другие источники. Не обращайтесь к мейнстримовским медиа”.
“Медиа
ФЕЙКОВЫХ НОВОСТЕЙ сознательно не говорит правду. Огромная опасность для нашей
страны”.
“Медиа
ФЕЙКОВЫХ НОВОСТЕЙ (провальная “Нью-Йорк таймс”, NBC News, ABC, CBS, CNN) — это не мои враги, это враги
Американского Народа”.
Дошло до
анекдота. Короткой июньской ночью из Белого дома вылетел твит
просто мистического содержания.
“Despite the constant negative press covfefe”.
Что за covfefe? Должно быть недоношенное coverage
— освещение?
“Несмотря
на постоянное негативное пресс освещещеще”.
И больше
ни слова.
Что
случилось? Лайки и ретвиты последовали сотнями тысяч.
Президент заснул за компьютером? Что-то заело в Белом доме? Органчик в голове
замкнуло? “Постоянное негативное пресс освещещеще”
превратилось в посмешище. На сей раз, по большей части, добродушное.
Мы уже
привыкли к стилю Трампа. Стоит присмотреться к его методу.
“Бесчестные
мейнстримовские медиа… продажны. Они лгут и
фабрикуют истории, чтобы выставить кандидата, которого они не считают своим,
плохим и даже опасным до невозможности. Их нет на моих митингах, они никогда не
говорят о том, как много на них собирается народа и
пытаются приуменьшить все наши дела”.
Страсть
и пафос через край. Буря и бурлеск. А вот факты? Какие-то странные, хромоногие,
словно в спешке нарисованные, от руки раскрашенные факты.
“Их нет
на моих митингах?” А кого тогда он так яростно обличал, тыча пальцем: “Придурки”, “абсолютное отребье”,
“фальшивая кучка подонков”. Вся страна видела, как артистично он передразнивал
репортера “Нью-Йорк таймс” — инвалида…
На самом
деле все обстояло ровно наоборот. Это кандидат Трамп периодически отлучал
неугодные СМИ от своих митингов. А президент Трамп — от участия в
пресс-конференциях в Белом доме. Такие запреты в Америке точно не приняты.
Трамп
обделен вниманием прессы? Да полноте… Мейнстримовские
медиа предавали огласке, смаковали, многократно транслировали любую его
эскападу и всю дичь, которую он нес. Респектабельная пресса исповедует инфотейнмент (информация должна быть с развлечением), есть
такой грех. Мол, читателя надо завлекать. Штаб Хиллари Клинтон собрал и вложил
в избирательную кампанию гораздо больше денег, чем штаб Трампа. Но эту разницу
он многократно компенсировал повышенным медиа вниманием — фактически бесплатной
рекламой. “Феномен Трампа”, по большому счету (оценочно — в миллиарды
долларов), создала пресса. Даром. Та самая респектабельная пресса, которая
сейчас его критикует и которую он, надо полагать поэтому, так яростно обличает.
На самом
деле он обожает телевидение и прессу. Он не может без них и дня прожить.
Вырезки о себе, портреты на обложке любых изданий он любовно коллекционирует,
из них составлена целая выставка в Башне Трампа, он проводит по ней экскурсии.
Но неприятие в его адрес нетерпимо — это анафема.
“Они
лгут и фабрикуют истории”. Большой вопрос: кто лжет и
кто фабрикует истории?
Чего
стоят факты? Кому принадлежит правда? Можно ли ее отличить от
лжи? Явление Трампа поставило эти вопросы в повестку американского дня с
гротескной остротой.
День
инаугурации, 20 января 2017 года, Трамп описывал с восторгом: “Все поле было
буквально забито народом, собралось от миллиона до 1,5 миллиона человек”. По
иронии судьбы, он рассказывал это в штаб-квартире ЦРУ, которую посетил на
следующий день. “Это была величайшая аудитория, собравшаяся, чтобы увидеть
инаугурацию, когда-либо и где-либо в мире”, — вторил ему его официальный язык —
пресс-секретарь Спайсер. При этом Трамп ругал
телевидение, которое показало “пустое поле”, и клялся, что оно “заплатит большую
цену”.
Но если
телекамеры зафиксировали пустоты на поле, значит, поле не было забито. Не надо
быть агентом ЦРУ, чтобы понять это. Реальное число участников оказалось около
полумиллиона. Немало. Но первая инаугурация Обамы привлекла в три раза больше
народа. На сравнительных снимках, снятых с одной точки в тот же час, это очень
наглядно.
Но Трамп
настаивает.
“Движение,
какого свет не видывал никогда”, — льстил он своим сторонникам, переходя с
одного инаугурационного бала на другой.
“Мы
одержали одну из величайших побед за все времена”.
“Мы
победили массовым лэндслайдом”.
Landslide — обвал. Применительно к выборам
термин этот означает подавляющее превосходство. К примеру, когда Никсон в 1972
году забрал голоса 49 штатов, это был лэндслайд. (То,
что через год он получит Уотергейт — это уже другая история.) Или когда Рейган
в 1980-м выиграл в 44 штатах со счетом 489 — 49 в переводе на выборщиков. А сам
Трамп одержал верх над Хиллари Клинтон лишь благодаря архаичной системе
выборщиков. В общенациональном зачете голосов он отстал от проигравшей
почти на три миллиона голосов. Назвать такое landslide
— язык не поворачивается. Еще как поворачивается!
“В
дополнение к победе в коллегии выборщиков лэндслайдом,
я выиграл общенациональное голосование, если вычесть миллионы людей, которые
голосовали нелегально”, — взорвал новое утро очередной твит
Трампа. Доказательств — ровно ноль, притом что
обвинение как в смертоубийстве. Сколько-нибудь серьезных нарушений ни в одном
штате зафиксировано не было.
Похоже,
Трамп живет в какой-то иной реальности. Или он создает иную реальность, где он
легитимен и всегда прав.
“В наши
дни любая связь заявлений Белого дома с фактами является непреднамеренной и
случайной”. Так это формулирует обозреватель “Нью-Йорк таймс” Николас Кристоф.
Не все
выражаются столь элегантно.
“Его
уличали во лжи чаще, по стольким поводам, изо дня в день и таким множеством
способов, как ни одного другого стремящегося к президентству”.
“Трамп
говорит правду только тогда, когда не может сходу солгать”.
Это
публичные оценки.
Главный
редактор журнала “Нью-Йоркер” Дэвид Ремник дал развернутую характеристику нового большого
стиля: “Дональд Трамп даже не сражается с правдой, он ее душит. Он лжет, чтобы
уйти от ответа. Лжет, чтобы поджечь. Лжет, чтобы продвинуть что-то или
соблазнить кого-то. Иногда кажется, что он лжет из
удовольствия, просто потому, что ему чертовски нравится лгать. Он купается в
заговорщицких теориях, в которые сам вряд ли верит, и обрушивает шквал дутых
обещаний, которые не может выполнить. Когда его ловят за руку, он меняет тему
или выкатывает еще большую ложь”.
Не было
ни одного случая, чтобы он извинился или признал свою неправоту. Помните
гомерическую инсинуацию про отца сенатора Теда Круза,
который, якобы, был связан с убийцей Кеннеди Освальдом? Не думает ли он
извиниться, задал вопрос Трампу журналист Майкл Шерер.
“Ну почему я должен извиняться? — отмахнулся Трамп. — Я просто цитирую одну
газету…” — “Но мы привыкли, что в Овальном зале, те, кто занимает ваше
положение, не говорят непроверенных вещей, того, что не было бы правдой”.
Трамп: “Я ничего не утверждаю, я цитирую, Майкл. Я цитирую очень уважаемых
людей и источники из главных телеканалов”.
У него
алиби, он цитирует. Из любого сора. В блогосфере, в
кривом пространстве “альтернативных медиа” полно
чокнутых и свихнувшихся на любом экстриме. Это вам не респектабельная пресса,
которой нельзя доверять. Впрочем ее тоже можно
цитировать под настроение. Всегда найдется на что
сослаться.
В
респектабельной прессе идет дискуссия, не лишенная мазохизма: как писать об
этом? Слова “президент” и “ложь”, вообще говоря, не сочетаются. Не принято,
недостойно, в голове не помещается. Но как быть, если они как раз сочетаются и
очень часто?
Между
тем самые вызывающие и оскорбительные слова в адрес президента принадлежат как
раз Трампу. Сказаны они были, естественно, в адрес президента Обамы. Пять лет
подряд (!) он бомбил Белый дом и общество декларациями о том, что Обама
обманщик, родился не в Соединенных Штатах, он “незаконнорожденный” президент.
(По конституции президент должен родиться в США.) “Мои люди изучали этот
вопрос, и они просто не могут поверить тому, что им открылось…” Все оказалось
пурга и цирк.
Ну да
ладно, это старый безответственный Трамп. Но вот уже президент Трамп будоражит
Америку паническим твитом.
Март
2017. “Ужасно. Только что узнал, что Обама ‘прослушивал мои линии’ в Башне
Трампа непосредственно перед победой. Ничего не нашли. Это маккартизм.
Это
Никсон — Уотергейт. Дурной (или больной) парень”.
Ключевые
слова “прослушивал мои линии” закавычены, как если бы это была чья-то цитата.
На всякий случай, мол, я не я… Но тогда, чья, что за источник у этого
сенсационного обвинения? Не сказано. Что за слежка? Какой такой Уотергейт —
маккартизм? По тротиловому эквиваленту равно атомному испытанию Ким Чен Ына. И никаких деталей,
ничего похожего на доказательства.
Журналист
Джон Диккерсон в интервью с Трампом попытался
докопаться, чтó у автора термоядерного твита за душой. Осторожно начал с вопроса о встрече
президента Обамы с Трампом сразу после его победы на выборах.
ЖУРНАЛИСТ.
Президент Обама… Дал ли он вам какой-то полезный совет?
ТРАМП.
Ну да, он был очень мил на той нашей встрече. Но потом у нас были… трудности.
Так что неважно. Делá для меня важнее слов. Вы
же видели, что случилось — с этой слежкой. Все видели, что случилось с этой
слежкой.
ЖУРНАЛИСТ.
Трудности… Какие трудности?
ТРАМП. Ну вы сами видели, что случилось с этой слежкой. Это было
непристойно, но это было.
ЖУРНАЛИСТ.
Что вы имеете в виду, сэр?
ТРАМП.
Вы сами можете сформулировать.
ЖУРНАЛИСТ.
Но я спрашиваю вас, вы же написали про него: “больной и дурной”.
ТРАМП.
Вы сами можете сформулировать. Он был очень мил со мной — на словах, когда мы
встретились, но потом у нас не было общения.
ЖУРНАЛИСТ.
Вы настаиваете на своем утверждении о нем?
ТРАМП. Я
ни на чем не настаиваю. Я лишь… Вы можете думать, что хотите. Я думаю, наша
сторона была очень убедительна. Все говорят об этом. И честно говоря, это
должно обсуждаться. Я думаю, что это очень большая слежка за нашими гражданами,
это очень большая тема. Это должно быть темой номер один. И мы должны узнать,
что, черт подери, происходит.
ЖУРНАЛИСТ.
Вы — президент Соединенных Штатов. И вы назвали Обаму “больным и дурным”,
потому что он вас подслушивал. Вы можете…
ТРАМП.
Думайте, как хотите. Вы можете думать, как хотите.
ЖУРНАЛИСТ.
Но я спрашиваю вас. Вы же не хотите, чтобы это выглядело как…
ТРАМП.
Вы не должны…
ЖУРНАЛИСТ….как фейковая новость. Я хочу
услышать это от вас.
ТРАМП.
...спрашивать это…
ЖУРНАЛИСТ.
Президент Трамп!
ТРАМП.
Вы не должны спрашивать это у меня.
ЖУРНАЛИСТ.
Почему?
ТРАМП.
Потому что у меня есть свое мнение. А у вас — свое.
ЖУРНАЛИСТ.
Я и хочу узнать ваше мнение. Вы — президент США.
ТРАМП. ОК, хватит. Спасибо. Большое спасибо.
“Наш
45-й президент — это человек, который считает слухи — фактами, мнения
свидетельствами, желаемое полагает действительным, а правдой именует все, что
ему выгодно и удобно”.
Вот что
значит журналистское мастерство. Лауреат Пулитцеровской премии Брет Стефенс дал исчерпывающую
характеристику Трампу и обошелся без слов “ложь” и “лгать”.
Тем
временем советник Белого дома Келлиан Конвей сорвала джек пот.
У Келлиан Конвей бойкий язык,
который она продемонстрировала в ходе избирательной кампании Трампа
и теперь она не сходит с телеэкранов, кочуя из одного ток-шоу в другое, совсем
как некоторые наши говорящие головы. Ее миссия — защищать Трампа от нападок
прессы. И делает это она очень изобретательно.
“Ну зачем понимать все буквально… Надо слышать не то, что
вылетает у него изо рта, надо слушать его сердце”. Это была ее лучшая находка.
До того как на нее напала эврика.
В
воскресенье 22 января — на второй день после инаугурации — ведущий ток-шоу NBC
“Встреча с прессой” Чак Тодд
задал ей вопрос: “Почему президент поручил пресс-секретарю, впервые выходящему
на подиум, сказать заведомую неправду?” (Шина Спайсера только-только назначили. И
объявить он должен был как раз про “величайшую аудиторию” трамповской
инаугурации.)
“Ну к чему так драматизировать, Чак,
— примирительно сказала Конвей. — Ты называешь это
неправдой. А Шин Спайсер, наш пресс-секретарь, просто
представил альтернативные факты”.
“Минуточку,
— Чак Тодд чуть не
задохнулся. — Альтернативные факты этому — не факты. Альтернативные факты — это
ложь”.
Так,
советник Белого дома отчеканила недостающие слова — невольную
и точную самохарактеристику режима.
Альтернативные
факты… Ложь — это правда. Правда — это клевета. Ассоциация с классическими
формулами “1984” оказалась настолько точной, что за четыре дня после интервью
спрос на роман вырос на 9500 %! Читающая публика приникла к оригиналу.
Ну что
ж, повторим по слогам:
“Война —
это мир.
Свобода
— это рабство.
Незнание
— сила”.
“Тот,
кто управляет прошлым, управляет будущим. Тот, кто управляет настоящим,
управляет прошлым”.
“Чем
меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься”.
“Здания
принадлежали четырем министерствам, на которые разделялся весь
правительственный аппарат. Министерство Правды заведовало всей информацией,
руководило развлечениями, образованием и искусством. Министерство Мира занималось
войной. Министерство Любви поддерживало закон и порядок. А Министерство
Изобилия отвечало за экономику”.
“-
Сколько я показываю пальцев, Уинстон?
—
Четыре.
—
А если партия говорит, что их не четыре, а пять, — тогда сколько?”
Декретирование
фактов, ворожение правдой, сочинение другой, новой, лучшей действительности —
черта авторитарных режимов. По-настоящему успешным это бывает, когда “Большой
брат смотрит на тебя”.
Давайте назовем
это антипредсказанием
Олдос Хаксли О дивный новый мир[3]
“О
дивный новый мир…” Память злорадно подсказала Дикарю слова Миранды. “О дивный
новый мир, где обитают такие люди”.
Название
романа Олдосу Хаксли подсказал Шекспир.
“О
чудо… Сколько вижу я красивых созданий! Как прекрасен род людской… О дивный
новый мир, где обитают такие люди”. (“Буря”. Монолог Миранды.)
Дивный
новый мир — идеальный мир. Идеалом является стабильность.
“-
Стабильность, — подчеркнул опять Главноуправитель, —
стабильность. Первооснова и краеугольный камень. Стабильность. Для достижения
ее — все это”.
Все это
стоит перечислить.
“- …устроили Мор книгочеев: переморили горчичным газом в
читальне Британского музея две тысячи человек.
—
…начат поход против Прошлого, закрыты музеи, взорваны исторические памятники
(большинство из них, слава Форду, и без того уже сравняла с землей Девятилетняя
война), изъяты книги, выпущенные до 150 года э. Ф. — Дату выпуска первой модели ‘Т’ господом
нашим Фордом… избрали начальной датой Новой эры.
— У всех
крестов спилили верх — преобразовали в знаки Т.
— Теперь
у нас Мировое Государство. И мы ежегодно празднуем День Форда, мы устраиваем
вечера песнословия и сходки единения.
<…>
— Не
одно лишь искусство несовместимо со счастьем, но и наука. Опасная вещь наука;
приходится держать ее на крепкой цепи и в наморднике.
— А
может, еще чем пожертвовали?
— Ну,
разумеется, религией, — ответил Мустафа. (Мустафа Монд — его фордейшество Главноуправитель). —
Было некое понятие, именуемое Богом…
— А если
все же приключится в кои веки неприятность, так ведь у вас всегда есть сома,
чтобы отдохнуть от реальности (сома — идеальный наркотик).
—
Успокаивает, дает радостный настрой, вызывает приятные галлюцинации.
— Все
плюсы христианства и алкоголя — и ни единого их минуса”.
И еще
одна цитата.
“- Все
вы помните, — сказал Главноуправитель своим звучным
басом, — все вы, я думаю, помните прекрасное и вдохновенное изречение господа
нашего Форда: ‘История — сплошная чушь’. История, — повторил он
не спеша, — сплошная чушь.
Он
сделал сметающий жест, словно невидимой метелкой смахнул горсть пыли, и пыль та
была Ур Халдейский и Хараппа, смел древние паутинки, и то были Фивы, Вавилон, Кносс, Микены. Ширк, ширк метелочкой, — и где ты, Одиссей, где Иов, где Юпитер,
Гаутама, Иисус? Ширк! — и прочь полетели крупинки
античного праха, именуемые Афинами и Римом, Иерусалимом и Средним царством. Ширк! — и пусто место, где была Италия. Ширк!
— сметены соборы; ширк, ширк!
— прощай, ‘Король Лир’ и Паскалевы ‘Мысли’. Прощайте,
‘Страсти’, ау, ‘Реквием’; прощай, симфония; ширк! Ширк!..”
Мы тоже
помним прекрасное и вдохновенное изречение Генри Форда: “История — сплошная
чушь”. Его приводил Филип Рот в своем документальном послесловии.
Вершина
дивного нового мира — “серое приземистое здание всего лишь в тридцать четыре
этажа. Над главным входом надпись ЦЕНТРАЛЬНО-ЛОНДОНСКИЙ ИНКУБАТОРИЙ И
ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР и на геральдическом щите девиз Мирового государства:
ОБЩНОСТЬ, ОДИНАКОВОСТЬ, СТАБИЛЬНОСТЬ.
Сбылась
мечта утопистов. Эта цивилизация научилась делать нового человека. И даже на
конвейере. Людей выводят из яйцеклетки партиями близнецов — нужных параметров,
профессиональных назначений, должных каст. Отныне порядок незыблем. Лояльность,
покорность, социальный покой заложены на генетическом
уровне.
*
* *
Маргарет Этвуд
Рассказ Служанки
Маргарет
Этвуд приступила к своему роману “Рассказ Служанки” в
1984 году. Содержание его таково, что язык не поворачивается назвать это
совпадение случайным. В связи с новейшим переизданием, совместившимся с выходом
в свет телесериала, — в пандан явлению Трампа, она постаралась объясниться с
читателем. Не будем перебивать ее.
“Весной
1984 года я села за роман, который не сразу стал ‘Рассказом Служанки’. Я писала
от руки в блокноте, затем расшифровывала свои неразборчивые каракули и печатала
на внушительной немецкой машинке, которую арендовала.
Пишущая
машинка была немецкая, потому что я жила в Западном Берлине, который тогда еще
был окружен Берлинской стеной. Советская империя прочно стояла на месте и не
собиралась рушиться еще пять лет. Каждое воскресенье восточно-германские
ВВС устраивали шумовые концерты, проносясь на сверхзвуке, чтобы напомнить, как
они близко. Посещая некоторые страны за железным занавесом — Чехословакию,
Восточную Германию, я невольно внутренне напрягалась, не оставляло чувство, что
за тобой следят, разговоры были полны недомолвок, обрывались на полуслове,
информация передавалась околичностями. Все это влияло на то, что у меня
писалось. Или здания с изменившейся биографией… “Этот дом принадлежал…
потом они пропали’. Я много раз слышала такие истории.
Родившись
в 1939-м и достигнув сознательного возраста во время Второй мировой войны, я
знала, что установленные порядки могут исчезнуть наутро. Перемены приходят
молниеносно. ‘У нас это невозможно’ — на это не стоит рассчитывать. Все
возможно везде, когда обстоятельства соответствующим образом складываются.
К 1984
году я уже год или два откладывала роман. Затея казалась мне слишком
рискованной. Со школьных лет, в пятидесятые, я много читала научной и ненаучной
фантастики, утопии, антиутопии, но я никогда не писала ничего подобного.
Справлюсь ли? Сама эта форма полна ловушек, среди них — тяга к поучению,
неправдоподобие, соблазны аллегоричности. А мой принцип: пруд может быть
искусственным, но лягушки в нем должны квакать по-настоящему. Я взяла себе за
правило: в моей книге не будет ни одного события, которое не случилось бы в
жизни — в том, что Джеймс Джойс назвал ‘кошмаром’ истории, и никакой-такой
техники, которая не была бы уже в ходу. Никаких выдуманных штучек-дрючек, никаких надуманных законов, никаких придуманных зверств.
Говорят, Бог в деталях. Дьявол тоже.
Возвращаясь
в 1984-й… Мне самой казался невероятным главный посыл. Смогу ли я убедить
читателей, что в Соединенных Штатах произошел переворот, который превратил до
того либеральную демократию в буквальном смысле в теократическую диктатуру? По
сюжету ни Конституции, ни конгресса больше не существует. Республика Галаад выстроена на пуританских корнях XVII века. Америка,
которую мы думали, что знаем, всегда на них стояла.
Непосредственное
место действия — Кембридж, штат Массачусетс, где находится Гарвард — ныне
ведущий либеральный университет, а когда-то пуританская теологическая
семинария. Секретная полиция Галаада размещается в
библиотеке Уиднера, где я провела немало времени в
архивах, разыскивая своих предков из Новой Англии, а также сведения о судах над
салемскими колдуньями. Не шокируют ли людей картины,
когда тела казненных выставляются на всеобщее обозрение на Гарвардской стене?
(Где их действительно выставляли.)
В романе
население сокращается из-за отравленной среды, здоровые дети — редкость и дар.
(В сегодняшнем Китае, как показывают исследования, заметно падает мужская
фертильность.) При тоталитаризме, на самом деле в любом подчеркнуто
иерархическом обществе, в руках у правящего класса монополия на все ценное. В
романе женщины в детородном состоянии приписаны к элите режима в качестве
служанок. Библейский прецедент — история Иакова, его двух жен Рахили и Лии и их
двух служанок. Один мужчина, четыре женщины, двенадцать сыновей — но служанки
не имели прав на сыновей. Они принадлежали женам.
Так
разворачивается рассказ Служанки.
В
телесериале, который выходит на экран, я играю в маленьком эпизоде. Это сцена
где проходящим посвящение новеньким Служанкам промывают мозги в Красном центре
перевоспитания. Они должны научиться многому: забыть свое прошлое, знать свое
место и обязанности, понимать, что у них нет прав, а некоторая защита, которую
они получат, — ровно до той поры, покуда они покорны.
Они должны перестать ценить себя, чтобы принять эту судьбу как должное, не
бунтовать и не помышлять о бегстве.
Служанки
сидят в кружок, с Тетушками, вооруженными электрошоковыми пистолетами, которые
принуждают их заниматься тем, что сегодня (но не в 1984-м) называется slut-shaming (буквально: пристыжение
шлюхи). В этой роли оказалась одна из них — Жанин. Ее заставляют вспоминать, как она, тогда тинейджер, подверглась групповому изнасилованию. Сама
виновата, спровоцировала насильников… наперебой выкрикивают служанки.
И хотя
это было ‘не более, чем телешоу’, и рядом актрисы, которые
будут прелестно шушукаться и хихикать в перерыве, и я сама ‘всего-навсего
притворялась’, эта сцена меня переворачивала наизнанку…
Любая
власть относительна… Какие-то тетушки из охраны искренне верят в свою роль и
даже думают, что оказывают служанкам услугу: зато их не послали убирать
нечистоты, по крайней мере их не изнасилуют в этом
дивном новом мире просто так, совсем уж незнакомцы. Некоторые из тетушек
садистки. Другие — оппортунистки… Все как в жизни.
В
книге доминирующая ‘религия’ провозглашает свои доктрины обязательными, и
знакомые нам религиозные деноминации уничтожаются…
Меня
спрашивают, и чем дальше, тем чаще: является ли ‘Рассказ Служанки’
предсказанием?..
Нет, это
не предсказание, потому что будущее предсказать невозможно. В будущем слишком
много вероятностей и непредвиденных возможностей. Давайте назовем это антипредсказанием. Если такое будущее можно описать в
подробностях, быть может, оно не случится. Но на это тоже нельзя полагаться.
Множество
дорог привело к ‘Рассказу Служанки’ — массовые казни, законы, регулирующие
расходы населения в интересах государства, костры из книг, Программа Третьего
рейха ‘Лебенсборн’ (“Источник жизни”. Женщинам
“чистой крови” предлагалось вступать в интимную связь с офицерами СС и рожать
светловолосых детей с голубыми глазами), похищения детей в Аргентине в
правление генеральской хунты, история рабства, история американской
полигамии… Список длинный.
Потрясение
недавних выборов в Америке породило множество страхов и тревог. Кажется,
базовые гражданские права оказались под угрозой, вместе с
многими правами женщин, завоеванными в последние десятилетия и даже столетия. В
климате раскола, в котором растет ненависть к тем или иным группам, а
экстремисты всех мастей выражают презрение к демократическим институтам, я
уверена, кто-то где-то, на самом деле многие, пишут свои ‘рассказы’ о том, чтó происходит с ними и что они переживают. Или они
запомнят и запишут потом, если смогут.
Обнаружатся
ли эти послания? Быть может, их тоже найдут только через несколько веков. В
старом доме, за стеной?” (Как рассказ Служанки.)
Спасибо
Маргарет Этвуд. Она филигранно представила свой роман
и даже выполнила мою работу: объяснила, почему без нее не обойтись в
“Альтернативной истории Дональда Трампа”.
Прекрасные
писатели нарисовали впечатляющие картины антибудущего.
Какая служит моделью?
Неужто Америка Дональда Трампа станет
теократическим государством наподобие того, что описано в “Рассказе Служанки”?
Не так
буквально. Но вот интересная подробность. Вместе с Ржавым поясом Трампу отдал
свои голоса Евангелический пояс. Самые верующие и благочестивые из американцев
помогли избраться человеку точно не из их прихода. Плейбой, трижды женатый,
бахвалящийся своими мужскими триумфами — реальными или выдуманными, — очень
остроумно называвший победу над триппером своим Вьетнамом…
А
знаменитая пленка с восхитительным речитативом: “Пососу-ка я Тик-Так. На
случай, если я начну ее целовать. Ты знаешь, меня автоматически тянет к красоткам — я сразу начинаю их целовать, это как магнит.
Сразу целовать. Я даже не жду. А когда ты звезда, они тебе это позволяют. Ты
можешь делать все. Хватать их за пуську. Ты можешь
делать все…”
Монолог
“Жужжалы” Уиндприпа? Нет,
это голос будущего президента США. После огласки пленки Трамп оправдывался.
Что, мол, тут особенного? Обыкновенный разговор в мужской душевой.
Такого
чистого — прямиком из душевой — авторитета у американских евангелистов еще не
было. Но они его приняли — зажав носы. Так призвали их благоверные пастыри. Которые полагают, что ради высшей миссии можно пойти на все.
Эта миссия — борьба за запрет абортов.
Битва
вокруг абортов — эпопея, эмоционально расколовшая Америку так, как, пожалуй, ни
одна другая проблема. Лозунг тех, кто “за”: “Право на выбор”. (Женщина должна
сама распоряжаться своей судьбой.) “Право на убийство” — лозунг противников.
Сильный ход — аборт приравнен к убийству.
С 1973
года решением Верховного суда по делу “Роу против Уэйда” женщина имеет право прервать беременность, пока плод
не стал жизнеспособным. Историческая веха. Повернуть эту историю вспять можно
только одним способом — добиться нового решения Верховного суда, которое
отменит ненавистное “Роу против Уэйда”.
В 2016 году такая возможность засветила. Или грозила вовсе погаснуть. После
внезапной смерти судьи Алито в Верховном суде
наступил пат: четыре консерватора на четырех либералов. И открылась одна
вакансия, которую должен заполнить президент США. Президенту Обаме этого сделать не дали,
республиканцы в сенате, нарушив закон и традиции, просто не стали обсуждать
представленную им кандидатуру. Трамп в прошлой жизни выступал за аборты и
вообще демонстрировал отчаянное свободомыслие. Но тут он клятвенно пообещал в
случае победы назначить судью-ультраконсерватора, который и может перетянуть
чашу весов в пользу запрета на аборты. Трампу позарез нужны были голоса, хоть
верующих, хоть не верующих.
Так
состоялась сделка. По всем признакам эта была сделка религии с дьяволом.
Но
вернемся на литературное поле — к моделям антибудущего,
что на нем выставлены. В них смотрится явление Трампа.
Ну-ка, зеркальце, скажи, нам всю правду расскажи. Но прежде уточним модели.
“1984” и
“Дивный новый мир” — два шедевра, две классические антиутопии, две совершенные
модели тоталитаризма. При этом они разные. Между выходом в свет одной и другой
книг прошло девятнацдать лет. Не так много. Но каких
лет!
“Дивный
новый мир” появился в 1931-м — Гитлер придет к власти в Германии еще через два
года, СССР был еще дальше от своего 1937 года. О Второй мировой войне не
думали, не гадали.
“1984”
был опубликован в 1949-м. К слову сказать, Оруэлл был студентом профессора
Хаксли. Был ли он его учеником? Вряд ли. То есть, конечно, был — литературным.
Следы этого в тексте романа несомненные. Как и, возможно, учеником Замятина и,
безусловно, Свифта. “1984” — плавка из апокалипсиса, только что пережитого
человечеством. Опыт двух социализмов — германского и советского, сталинского.
Оруэлловская модель тоталитаризма — “сапог, топчущий лицо человека”. В свете
Холокоста, Освенцима, ГУЛАГа, Голодомора она не могла быть иной.
Ни этого
опыта, ни этих видений у автора “Дивного нового мира” не было. Но у него были
прозрения. “Дивный новый мир” — экстраполяция не чрезвычайности, а норм
западного общества, его прогресса. Сапог, топчущий лицо человека, — не
единственный способ достижения послушания. Тысяча способов промывания мозгов и
коммерциализации духа, циничные политтехнологии, сексплуатация, оглушающие и оглупляющие игрища масскульта,
экспериментальные античеловеческие науки, о которых и думать страшно, — очень
перспективные направления, способные привести к результатам ничуть не хуже.
“Новый
тоталитаризм вовсе не обязан походить на старый, — писал Олдос
Хаксли в предисловии к более позднему изданию своего романа. — Управление с помощью дубинок и
расстрелов, искусственно созданного голода, массового заключения в тюрьмы и
массовых депортаций является не просто бесчеловечным (никто теперь особо не
заботится о человечности), но и явно неэффективным, а в наш век передовой
техники неэффективность, непроизводительность — это грех перед Святым Духом. В
тоталитарном государстве, по-настоящему эффективном, всемогущая когорта
политических боссов и подчиненная им армия администраторов будут править
населением, состоящим из рабов, которых не надобно
принуждать, ибо они любят свое рабство…”
Мой компьютер
неожиданно подчеркнул красным слово “депортации” в приведенной цитате, он его
знать не знает. Спасибо за подсказку.
Депортация
была у Трампа программным тезисом номер один. При этом не столько реальная
программа действий, сколько политтехнология. Кандидата
в президенты не интересовали те, кого он грозил выслать, — легальные или
нелегальные иммигранты из Мексики. Они не голосуют. Его интересовала та белая
публика, которую можно было поднять и возбудить обещаниями депортаций.
Звучало
страшновато.
“Вот так
фашизм приходит в Америку” — озаглавил свою статью Роберт Каган в “Вашингтон
пост” в мае прошлого года. “Сравнения Дональда Трампа с Муссолини или Гитлером
— общее место”, — отмечает Ларри Соммерс. Первый —
ученый из Брукингского института. Второй был главным
экономистом во Всемирном банке, министром экономики в кабинете Клинтона,
президентом Гарвардского университета. Не какие-нибудь “писаки”.
45-й
президент США — фашист? Готовый диктатор?
Тут мне
придется защитить Трампа. Ни то ни другое. Цитируемые авторы, кстати, этого и
не утверждают.
Чтобы
претендовать на это амплуа, надо быть идейным, а не просто самовлюбленным.
Своих идей у него нет, не то что идеи фикс. Трамп
готов подхватить любую идею, присвоить, довести до абсурда. И тут же забыть.
Так что много чести.
Он может
прихватить лозунг Линдберга или высказывание
Муссолини — для него это просто слова, отчего не воспользоваться красным
словцом? Его база — люди простые — так это и воспринимают. Их не волнуют
исторические коннотации.
“Враги
народа!” — крушит Трамп прессу. У тех, кто с памятью, волосы дыбом.
В
политический лексикон это словосочетание вошло в годы Французской революции
сначала как кличка, потом как клеймо, потом как приговор. “Для наказания врагов
народа” учредили революционный трибунал. За политические преступления
полагалась смертная казнь. В том числе за “распространение фальшивых новостей,
чтобы разделять или будоражить людей”. (“Фейковых
новостей” в переводе на известный нам сленг.) Новую жизнь (смерть) в опасную
терминологию вдохнула Октябрьская революция. Ленин благословил якобинский
террор против “врагов народа”. Сталин, второй вождь, реализовал завет первого
вождя с таким размахом, что теперь черней этой пары слов в языке мало что можно
найти.
Трампа
не волнуют эти ассоциации. Или он их не знает. Его влечет большой стиль.
Он
абсолютно безапелляционен. Говорит только о себе — о том, как он богат и
знаменит и всегда добивается своего. Ключи от всех проблем у него в кармане. Он
знает все и обещает еще больше. Вождь, да и только. Дуче, фюрер, чучхе?
Не
обязательно. Ровно так ведет себя на рынке рекламный агент. Исключительно
превосходные степени, и ни за что не отвечает.
“Люди
хотят верить, будто что-то самое большое, и самое великое, и самое впечатляющее
существует. Я называю это правдивой гиперболой. Это невинная форма
преувеличения — и очень эффективная форма продвижения”. Из книги “Искусство
сделки”. Ее теневой писец Тони Шварц рассказывает, что, когда он принес эту
фразу Трампу, тот был крайне доволен.
Трамп —
не разлей вода с рекламой. Он ее субъект и объект, рекламный агент и товар для
рекламы в одном лице. Эта стратегия вознесла его, сделала звездой, которой
можно все. Неожиданно выяснилось, что не только в сомнительном бизнесе. Феномен
Трампа — не в авторитарности как таковой. Он в гипертрофированной саморекламе
без тормозов и границ, которая восторжествовала на самом высшем политическом
уровне. И это стало шоком.
Перефразируя
Синявского, у Трампа с тоталитаризмом стилистические совпадения.
Трамп
продает имидж героя успеха. Он всегда на белом коне. В его альтернативном мире
он вечный победитель. Ну а если что не так, это система порочна, виноват
микрофон или компьютер, медиа плетут козни. Поэтому он бесконечно жалуется и
разоблачает врагов народа.
И он
всем грозит. Противникам, прессе, недовольным демонстрантам, судьям. Правда,
пока из этого мало что получается.
“Въехав
в Белый дом, Уиндрип тотчас объявил конгресс
‘совещательным органом’ и освободил от всех полномочий. Когда члены конгресса
противились, он отправлял их под запор без малейшего намека на законный
процесс, что означало начало конца американской демократии”. (“У нас это
невозможно”.)
Трамп
обещал “запереть под замок мошенницу Хиллари”, он продолжает выкрикивать
любимый лозунг на митингах своих легко загорающихся сторонников, но это уже
просто речевка.
Во
исполнение своих обещаний всех изгнать, никого не пущать
Трамп демонстративно подписал постановление, запретившее въезд
в США из семи мусульманских стран. Это — дискриминация по религиозным
основаниям, вынес решение судья в Сиэттле, штат
Вашингтон, противоречит законам США. Трамп шумел, грозил, обозвал судью “так
называемым судьей”, но, смирившись, взамен старого постановления вынес новое,
отредактированное. Два других судьи — на Гавайях и в Мэриленде наложили новый
запрет. “То, что делает президент, законно по определению”, — пытался
парировать Белый дом. Его подняли на смех.
На
начало конца американской демократии пока не похоже.
Американская
демократия — сложная система. Упростить простую систему, стремящуюся к еще
большей простоте, до фашизма, можно. Сложную, где в матрицу заложено
столкновение интересов и выработаны алгоритмы их сочетания и разрешения,
систему, сверху донизу оснащенную сдержками и противовесами? Пока это точно не
выглядит реалистичным.
Но
тревога в Америке неподдельная.
В
правление Обамы стало видно, что двухпартийная система сбоит. Оппозиция
президенту-демократу со стороны республиканского большинства в конгрессе
превратилась в саботаж. Прежде аппараты власти с трениями и взаимными
притирками, но всегда вырабатывали политический консенсус, и это гарантировало
оптимальные результаты. А тут вдруг отказ за отказом. Выборный год показал, что
раскол не просто глубоко политический, он — социальный и массовый.
Люди и
страты не могут договориться не просто о базовых вещах — о фактах.
Параллельные
опросы среди республиканцев и среди демократов принесли
пугающий результат. У них не только ценности разные, но и отношение к
одним и тем же фактам. В своих жизненных выборах и предпочтениях люди,
голосующие за демократов, и те, кто выбирает республиканцев, исходят как бы из
разных наборов фактов.
Общество
поляризовано. И наэлектризовано. В огромной степени это результат новой
информационной среды, где изощренная реклама и бронебойная пропаганда чего
угодно сильно превосходит “объективную” информацию.
Недовольство,
страхи, фобии в обществе присутствуют всегда — как минимум, в латентном виде.
Тем более в таком разноликом — разнорасовом,
многонациональном, многоконфессиональном, с разным стажем пребывания на этой
земле. Сегодняшняя ситуация похожа на закипающий котел. Раздолье для демагога. Трамповские экстремальные приколы пришлись ко двору. Пузырь
стремительно надулся — сверх всяких ожиданий. Судя по тому, как часто и
невпопад Трамп напоминает публике, что победил именно он и победил “лэндслайдом”, он сам до конца не может поверить в
случившееся.
В ХХ
веке в США хватало демагогов. Хью Лонг, Маккарти, Уоллес — самые гремящие
имена. Ни один из них, однако, не добрался до Белого дома. Трамп переплюнул их
всех. И это правда.
Или постправда?
Оксфордский
словарь назвал “постправду” Словом 2016 года,
определив его как “касающийся или обозначающий обстоятельства, при которых
объективные факты менее влияют на формирование общественного мнения, чем
призывы к эмоциям и личным убеждениям”.
Правда —
уже не вопрос фактов, а символ веры, проблема выбора подходящих тебе по настрою
и темпераменту источников информации. Альтернативной действительности не
существует, но ее можно создать.
В любой
из предыдущих циклов кандидатура Трампа была бы экзотикой, оттеняющей
так или иначе серьезность “настоящих” кандидатов. Нынче он смел их с ринга, как
если бы это был рестлинг. Он явно превосходил
соперников своей формой.
Звезда
реалити-шоу, он был более доходчив, чем любой политик с опытом и стажем.
Говорит новоязом,
общается твитами, то есть говорит на самом массовом
языке.
Не стеснен ничем — ни идеологией, ни фактами, и потому имеет
фору перед любым, более сдержанным и старомодным, конкурентом, примитивно
исходящим из того, что дважды два должно быть непременно четыре.
Первый
главнокомандующий, никогда не бывший ни на государственной, ни на военной
службе. Ни
строки в послужном списке, да и нет никакого послужного списка. И не надо. В
печенках все эти государственные деятели. Надоело. Долой вашингтонскую элиту!
Зато у
него раздутая харизма, которая действует как раз в
низах. Он несет благовест богатства — оглушительно, пышно, роскошно. Его бренд
— успех — ослепляет. Кто-то написал с удивлением: мол, богач стал выразителем
интересов рабочего класса. Глупость какая!
“Если
вас уволят прямо во вторник (то есть в день выборов), я хочу, чтобы вы
проголосовали. Не бойтесь, я обеспечу вас новой работой”. Интересно, как? Как
он вернет рабочие места, потерянные в ходе технического прогресса и
глобализации? Но он обещает.
Он
вообще обещает отменить все огорчения и беды (“сделать снова Америку великой”).
Глобальное потепление он уже отменил — во всяком случае, американское участие в
Парижском соглашении по климату.
Посулы
ласкают слух отчаявшихся, ругань по нраву злым. Но верят
в золотое сияние — особенно те, кому меньше всего светит в этой жизни.
Внимание,
господа! На пьедестале Чемпион альтернативных фактов и Герой постправды, великий победитель Дональд Трамп! Слово
триумфатору!
“Я мог
бы выйти на Пятую авеню и пристрелить кого-то посреди улицы, все равно мои
избиратели останутся со мной”.
Тоже
золотые слова!
Пришествие
Трампа в Белый дом доказало, что в Америке неподдельная демократия. Оно же
свидетельствует: демократия в Америке куда более уязвима, чем думали прежде. Ее
тоже можно схватить за одно место, и она это позволит.
“…В
каждом номере у него на кровати всегда валялось три цилиндра, две шляпы, какие
носят лица духовного звания, нечто зеленое с пером, коричневый котелок, фуражка
водителя такси и девять обыкновенных честных коричневых шляп”. Это “Жужжало” Уиндрип из “У нас это невозможно”.
У Трампа
нет такого набора. На митингах он появлялся, как правило, в простецкой
бейсболке красного цвета с надписью “Трамп” во весь лоб.
Любимое
словцо Трампа, которым он клеймит преступно разоблачающую его прессу — “фейк”. Обратили внимание? Похоже на оговорку по Фрейду.
Рекламный надув, из которого Трамп состоит на сто процентов, — это и есть
настоящий, высшей пробы фейк.
Фейковый защитник простых людей.
Фейковый диктатор.
Фейковый решала американских проблем.