Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2016
Словосочетание
“История с географией” еще в 1935 году вошло в “Толковый словарь” Ушакова как
фразеологический оборот со значением “Непредвиденный оборот дела, неожиданные
обстоятельства”. Сейчас такое значение кажется уже архаичным; в этом выражении
скорее можно увидеть рефлексию по поводу тесной взаимосвязи времени и
пространства, взаимозависимости исторических процессов и тех земных координат,
в которых они развертываются. Именно этой теме посвящены две книги известного
американского публициста и геополитика Роберта
Каплана. Первая из них — Месть географии (пер. с англ. М.
Котова. — М..: КоЛибри,
Азбука-Аттикус, 2015. — 384 с.). Несмотря на обращенный в будущее
подзаголовок: “Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах
и битве против неизбежного”, — речь здесь идет,
скорее, о прошлом, то есть об истории. Главная идея в том, что практически вся
социальная картина мира — во всей своей динамике и во всех уголках планеты — всегда так или иначе формировалась в огромной (или даже в
решающей) степени под воздействием тех географических условий, в которых
существовали и существуют те или иные человеческие сообщества (племена,
государства, империи).
Базовой
осью противостояния различных сил в Европе и Азии Каплан считает оппозицию
западного “Римленда” (чье развитие исторически
обусловлено морским фактором — от Средиземноморья до Атлантики) и так
называемого евразийского “Хартленда”, крупнейшей
материковой территории, для которой моря являются скорее географической
периферией (6 глава книги называется “Идея “Римленда””,
а 10-я — “Россия и независимый “Хартленд””). Впрочем, на этой оси есть и
дополнительные ответвления (13 глава называется “Иранская “Ось””); а вот
“Судьба Америки” выделена в отдельную (хотя и небольшую по объему) III часть.
Безусловно,
общую концепцию Каплана нельзя назвать оригинальной — достаточно назвать
“Великую шахматную доску” Бжезинского или исторические изыскания Льва Гумилева.
Однако “Месть географии” по уровню обобщения представляет собой все-таки
некоторый шаг вперед, а главное — она в целом свободна от каких-то предвзятых
идеологических и политических мотивов. Чего нельзя сказать о
другой выпущенной теми же российскими издателями книге Каплана Муссон (пер. с англ. С. Александровского, 2015. — 416 с.) —
ее подзаголовок (“Индийский океан и будущее американской политики”) вполне
соответствует содержанию: здесь в сферу интереса автора попадает в конкретное
пространство от Персидского залива до Индонезии, а главным мотивом является
поиск оптимальных вариантов расширения влияния США в этом регионе, сегодня
становящемся для мира одним из ключевых. Впрочем, это
вполне естественно: “Муссон” (2010) вышел на два года раньше “Мести географии”
(2012), и книга получилась более прагматичной, нежели
академичной. Да и по технологии она скорее близка к журналистской работе: автор
лично посетил практически все описываемые страны, от Омана до Индонезии, везде
встречаясь с влиятельными для региона персонами — и описания этих встреч
составляют значительную часть повествования.
Впрочем,
география способна определять не только политику — порой она становится
источником вдохновения и для литераторов, ориентированных на нетрадиционные
жанры и ищущих вдохновения и опоры в каких-то константных явлениях внешнего
мира. Вот, например, Дунай — великая река, пересекающая значительную часть
Европы с востока на запад. Слова “Восток” и “Запад” здесь можно трактовать и
как некие общекультурные символы — в случае Дуная это, по сути, частное и
конкретное воплощение той межцивилизационной
оппозиции, которая рассматривается в “Мести географии”. Не
слишком популярный у нас и хорошо известный на Западе (его имя порой мелькает в
списках претендентов на Нобелевскую премию) итальянский писатель Клаудио Магрис задумал
и реализовал концептуальный проект: он совершил путешествие (правда, не вполне
понятно, то ли реальное, то ли вымышленное) по всему Дунаю, от истоков до
дельты, результатом чего стала вышедшая в 1986 году книга Дунай. А в этом году появилось и ее
русское издание (пер. с итал. А.
Ямпольской. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха,
2016. — 632 с.).
У Магриса получилось развернутое эссе, в котором река
выступает как формообразующий скелет повествования, а текст насыщен массой
историко-культурной информации; при этом отдельные географические точки
(конечно, прежде всего города) служат исходными
пунктами для ассоциативных авторских рефлексий. Итогом стал текст, в котором
пространство линейно и последовательно, а время представляет собой лоскутное
одеяло, сшитое из разных эпох, событий и персоналий (от Овидия и Марка Аврелия до Хайдеггера, Витгенштейна,
Фрейда и Кафки). И хотя текст сопровожден предуведомлением: “Эта книга — плод
воображения. Всю связь с реальными фактами и событиями, местами и людьми
следует рассматривать как случайность”, — однако понятно, что здесь автор
слегка лукавит и перед нами продукт не столько воображения, сколько глубокого
интеллектуального мышления.
Спустя
пару десятилетий своего рода ремейк книги Магриса
задумал и воплотил известный знаток Восточной Европы, журналист радио “Свобода”
Андрей Шарый.
И название его книги практически такое же: Дунай:
река империй (М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2015.
— 480 с. — ил.), и по ходу своего (в данном случае вполне реального, безо
всякого лукавства) путешествия он постоянно обращается к книге Магриса, как бы сверяясь с предшественником. Однако если
“скелет” у этих книг один, то “мясо” все-таки сильно различается. Книга Шарого по жанру более близка к
традиционному травелогу, с достаточно подробными
описаниями деталей и подробностей своей поездки; с другой же стороны, в ней
присутствует множество историко-культурных отступлений, которые, в отличие от Магриса, автор не вплетает в текст, а размещает как
отдельные фрагменты (особо следует отметить удачную верстку и множество
интересных иллюстраций). Ну и географические акценты у авторов
расставлены по-разному: если у Магриса Болгария и
Румыния представляют собой практически край света (за которым уже нет ни
Молдавии, ни Украины), то у Шарого дельта Дуная — это
равновеликий по отношению к его устью полюс, и описанию Востока уделяется здесь
внимания не меньше, чем Запада. А стало быть, обе книги взаимно дополняют друг друга как по форме, так и содержательно.