Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2016
Украшением октябрьского (2015) номера “ИЛ” стал Литературный гид “Немецкая
эссеистика XXI века”. Его составитель и переводчик всех текстов Наталья
Васильева в предисловии отметила “тематическую всеядность” немецких авторов:
“Эти небольшие по объему тексты вмещают и проблемы глобального масштаба — о
будущем Европейского союза и западной демократии, о судьбе планеты Земля, о
роли массмедиа в процессе ‘всеобщего оболванивания’,
и вопросы более камерные — о тоске бездетности, о
трудности восприятия музыки ХХ века, о сути писательского дела и даже о
преимуществах недоговаривания”. Да, формально здесь
можно увидеть и “всеядность”, но, тем не менее, в глубинном смысле тема этого Литгида одна: радикальное изменение “координат” нашей
цивилизации, произошедшее за несколько десятков лет на всех уровнях нашего
бытия. Вот лишь два привычных еще в недавнем прошлом тезиса, которые в начале
XXI века практически утратили актуальность.
Безусловным
приоритетом для любой страны и для человечества в целом все еще продолжает
считаться экономический рост, имеющий целью рост уровня потребления. Есть
принцип олимпийского спорта: “Быстрее! Выше! Дальше!”; в общесоциальном
смысле его вариант: “Больше! Больше! Больше!” — ведь “больше” рассматривается
как синоним “лучше”. Питер Слотердайк показывает
бесперспективность подобной стратегии: ведь подобный, по его выражению,
“кинетический экспрессионизм” оправдан только при условии безграничности
ресурсов. Сейчас же все более наглядным становится их ограниченность, и вопрос,
вынесенный в название эссе Слотердайка: “Сколь
безмерна безмерность Земли?” — безусловно, риторический.
И хотя тревожиться по этому поводу интеллектуалы начали еще
полвека назад (доклад Римского клуба “Пределы роста”), сейчас осознание того,
что мы все вместе находимся “на борту космического корабля Земля” (метафора Бакминстера Фуллера), становится
все более острым, и вскоре, как пишет Слотердайк, “мы
будем вынуждены выбирать между этикой фейерверка и этикой аскезы”. Новая
умеренность, минимизация, самоограничение, экологический пуританизм — вот что
предлагается в качестве альтернативы кинетическому экспрессионизму.
Второй
тезис — в эпоху глобализации государственные границы уже не играют прежней роли
и становятся помехой позитивным интеграционным процессам. Действительно, после
образования и постепенного расширения Евросоюза стало казаться, что ленноновское “Imagine there’s no countries”
(“Представьте, что исчезли страны”) перестает быть такой уж утопической идеей,
как 50 лет назад. Однако в последние годы оптимизма стало
меньше — и вот уже Ханс Магнус
Энценсбергер саркастически пишет о “ласковом монстре
Брюсселе”, устанавливающем “опеку над Европой” (некоторые рефлексии Энценсбергера порождают смутные ассоциации с
централизованной и бюрократизированной структурой управления в распавшемся
Советском Союзе). А в 2015 году идея европейской интеграции вновь
подверглась некоторой ревизии — волна беженцев с Ближнего Востока заставила
отдельные страны задуматься об укреплении своих государственных границ. Беженцы
усугубили и еще одну проблему — гармоничной адаптации массы азиатских
иммигрантов к европейским социальным реалиям. Ведь если Земля не безмерна, то
старая Европа уж и подавно — и огромный приток представителей иных культур
становится сегодня своего рода цивилизационным вызовом, последствия которого
пока остаются неясными. И еще более острой эта проблема становится с ростом
терроризма.
А
еще два тезиса имеют отношение не к политике и не к экономике, а к сфере
искусства: (1) искусство является источником положительных эмоций и (2)
отмеченные особыми талантами творцы создают свои произведения для лишенной этих
талантов благодарной публики.
Первый
тезис подвергает критическому переосмыслению Ханс-Ульрих
Трайхель в эссе “Далекое настоящее музыки”.
Современная музыка уже не является источником сугубо эмоциональных переживаний
(“Она больше не приносит утешение и душевный покой”). Действительно,
академическая музыка требует сегодня скорее аналитического, рационально
настроенного восприятия, и ценность ее прежде всего в
том, “что в историческом плане она подлинна и опыту этого века полностью
созвучна”. Функция же эмоционального воздействия за последние
десятилетия перешла в область тех жанров, которые всегда считались “низовыми”;
характерна при этом эволюция джаза на протяжении всего ХХ века — родился он как
жанр развлекательный, а сейчас уже почти окончательно перешел в разряд
“серьезных”, утратив первоначальную эмоциональность, структурно усложнившись и став
музыкой для немногих знатоков и ценителей.
Второй
же тезис — противопоставление “поэта” и “толпы”, — по крайней мере в одном из “высоких” жанров, поэзии, тоже потерял
актуальность, о чем пишет тот же Энценсбергер в
саркастическом эссе “Что такое стихи?”. Сейчас мы наблюдаем не просто
количественную инфляцию поэтических текстов, но и ситуацию, при которой
читателей поэзии становится попросту меньше, чем собственно поэтов. А это
радикальным образом меняет привычную социокультурную структуру.
Эссеистика
по своей природе предполагает некоторые нетривиальные, а еще лучше
парадоксальные идеи. В этом отношении опубликованную подборку можно считать
удачной; но особо показательно то, что обозначенные авторами парадоксы являются
не просто эффектными креативными приемами, а отражают (как современная музыка)
постоянно пополняемый “опыт нашего века”. Процессы, начатые в ХХ веке,
продолжают и в ХXI постепенно выворачивать привычный
для наших предков мир “наизнанку”, а публицисты помогают эти парадоксы не
только переживать, но и осмыслять.