Перевод Марии Курчатовой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2015
Улыбка утопленников
В
небе летали птицы, как будто паря в более справедливом мире. Носились по этому
миру — из одного лишь сияния, по этому небу. Летали счастливые. Облака, еще
выше, еще дальше от всего, еще совершеннее, были маленькими белыми пятнышками,
показывающими, что высь неба бесконечна. Здесь, внизу, десятки людей, наверное,
говорили. Здесь, внизу, земля, этот мир и десятки людей, наверное,
встревоженных, движущихся не исчезая. Бриз гулял по полям, по камням, по
кочкам, по молодой траве, скользил по поверхности дамбы. Там, далеко, солнце
почти касалось другого конца дамбы. Свет разлился по воде, по земле, и ударился
об эту неспокойную толпу, и разбросал их тени по земле. Разбросал беспокойство.
Остановилась
машина. Все посмотрели на меня. Я снял рубашку, ботинки и надел водолазный
костюм. Вошел в середину толпы. Люди расходились на моем пути, не переставая
смотреть на меня. В конце ряда мужчин, все еще с голыми торсами, женщин, в
цветастой пляжной одежде, и мальчишек, красных от солнца и со слипшимися
волосами, стояла худая и бледная женщина, с огромными глазами, с двумя
маленькими девочками, не понимавшими и тоже смотревшими на меня. Абсолютная
тишина моих шагов. Я подошел очень близко, чтобы заглянуть в глазa женщины. Ее лицо было
отчетливо — отчетливо грустно. Ее белая кожа, ее очень чистые волосы. Протянула
мне старую фотографию молодоженов, смущенно улыбавшихся. Когда говорила, очень
мягким голосом, все люди замолчали, чтобы слышать.
Мой
отец. Эта фотография несколько стара. У меня не было другой. Моему отцу больше
семидесяти лет. Верните мне моего отца, пожалуйста. С тех пор как моя мать
умерла, он всегда приходил сюда. Часами смотрел на дамбу. Каждый день. Летом и
зимой. Верните мне моего отца, пожалуйста. Люди, которые были здесь, говорят,
что он хотел покончить с собой, что вошел прямо в воду и продолжал идти, пока
не исчез. Мой отец не умел плавать. Всегда приходил сюда. Каждый день. Часами
смотрел на дамбу. Шел, пока не исчез. Верните мне моего отца.
Глаза
женщины наполнились и пролились прозрачными каплями слез. Девочки и она были
одеты так, как будто кто-то перенес их из центра города сюда, к дамбе. Кроме
них, только пожарные в голубой униформе, изображающие ложное спокойствие,
только люди с полотенцем на плече и автомобильной камерой на поясе, на земле
аккуратной стопкой лежала черная рубашка и сложенные черные брюки. Перед ней
были ухоженные старческие ботинки. Как незыблемый неприкосновенный алтарь, они
стояли там, может быть, в ожидании, что утопленник вернется и захочет их
надеть. Я наклонился к лицам девочек. Одна была немного старше. На их маленьких
лицах, почти одинаковых, — детская серьезность. Очень тихо, так, что слышно
почти мне одному, младшая сказала: дедушка. Я поднялся, потрепал их по головке
и пошел.
Подойдя
к кромке воды, надел ласты. Звук низких волн дамбы, ветерок по ногам. Я вошел в
воду. Оставался только один час дневного света. Я вошел в воду. Вошел в новый
мир, отличный от земли людей, отличный от неба птиц. Часа будет достаточно.
Знаю все закоулки дамбы. Уже доставал оттуда многих утонувших: женщин,
стариков, детей. В очках, ограничивающих взгляд, я поворачивал голову из
стороны в сторону. Знаю каждый камень и каждый склон глубин дамбы. Иногда во
сне вижу, что нахожусь внутри нее.
Два
года назад, в июле, я искал мальчика десяти лет. Это был одноклассник моего
сына. Пропал пять часов назад. Когда я его нашел, у него был распухший живот, и
он спал под водой, положив голову на камень. Крабы ползали по нему, не будя.
Помню побелевшую кожу и лучи света, нарисованные на толще воды. Когда я его
увидел, посмотрел на небо. Небо дамбы не бесконечно. Кончается на поверхности
стекла, к которому невозможно прикоснуться. Потом взял его на руки и поднял. До
сих пор чувствую прикосновение его гладкой кожи. Гладкой кожи утопленника.
С
детьми тяжелее. Так я думал. О стариках люди плачут меньше. Люди думают: они
старики. Так я думал, чувствуя свое тело, обернутое в пелену воды, тяжелыми
движениями рассекающее воду, но не переставая видеть
те почти счастливые лица на давней фотографии давней свадьбы. Рука невесты в
руке жениха, новый отглаженный костюм, галстук, лица двух людей, ставшие
детскими в тот момент.
Ласты
несли меня, руки вдоль тела, я погружался глубже вдоль дамбы, как будто мое тело
разрывало воду. Я начал различать его ясно. Увидел его белую спину и
приблизился. Он качался в нескольких ладонях от дна, прямой, с расслабленным и
безучастным телом. Когда я взял его за плечо, чтобы перевернуть, он повернулся
сам. Остановился, глядя на меня. Испуганные, удивленные, мы смотрели. Его
тонкие губы. Он улыбнулся. Я, жестами и пузырьками, попытался объяснить ему,
что его ждут дочь и внучки. Он улыбнулся. Сделал знак следовать за ним. Не
знаю, о чем я думал, когда плыл за стариком в черных шортах, с развевающимися
волосами, с толсто-тощим старческим телом. Остановились на участке дамбы, где я
никогда не был, в новом месте, в месте, рожденном там, в тот момент. Он
улыбнулся. Также плывя, появилась улыбающаяся женщина. То была женщина с
фотографии, но слегка постаревшая. С белыми волосами, одетая
в простую юбку и блузку с золотой брошью. Улыбнулась. Они посмотрели на меня и
взялись за руки. Небо дамбы и вода темнели. Я поплыл на поверхность.
Поднимаясь, я все же обернулся посмотреть на них, держащихся за руки. Они
помахали мне, улыбаясь. Потом мир. Я снял трубку, поднял очки и поплыл. Вдалеке
— беспокойная толпа.
Когда
я доплыл до берега, все люди смотрели на меня. Я ни с кем не заговорил и начал
снимать оборудование и костюм. Люди разговаривали, наверное, взволнованно.
Женщина сильно плакала. Девочки подошли ко мне. Очень тихо, так, что слышно
почти только мне одному, младшая сказала: дедушка. Я долго смотрел на двух
девочек и увидел улыбку, рождавшуюся на их губах.
(Остальные
рассказы см. в бумажной версии.)