Главы из книги. Перевод Михаила Рудницкого
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2015
Калотина, 6 июля 1974
Спокойно, только спокойно. Ты же
не впервые пересекаешь здесь границу. С какой стати они должны что-то учуять?
Но все равно — в машине тишина
мертвая, ни словечка, ни шутки, чтобы разрядить напряжение. Напряжение, которое
нагнеталось все последние месяцы, а со вчерашнего дня, когда мы с Буркхардом, моим старшим братом, выехали из Мюнхена, просто
перехватило горло и стискивает все сильней. Буркхард
рядом, за рулем, он и сейчас лучше владеет собой. Но на душе-то у него
наверняка тоже кошки скребут. Уже совсем скоро ему, как и мне, предстоит
миновать рубеж паспортного контроля на болгарской границе.
За спиной у нас 1300 километров
изнурительного автопробега — сперва через Австрию,
потом по узкой, забитой, усеянной рытвинами и колдобинами югославской
“автостраде”. У Буркхарда хоть какой-то водительский
стаж имеется, у меня его считай что вовсе нету. А мы
целый день ехали, ночевали в машине в спальниках, спали мало, беспокойно,
встали разбитыми. Я вообще всю ночь просыпался, разбуженный очередным кошмаром,
мутным и тягостным. Но сейчас мы оба начеку и сосредоточены до предела.
Вереница машин к КПП между
Димитровградом и Калотиной на югославско-болгарской
границе тащится еле-еле. Фуры дальнобойщиков, доходяги-малолитражки, отрада
неимущих студентов, солидные фордовские междугородние
автобусы-экспрессы, перегруженные багажом многочисленных пассажиров, что едут к
себе на родину, в Турцию.
Наша машина не лучше и не хуже
других. Двое парней, по сути, еще юноши — одному двадцать, другому двадцать
два. Едут в маленьком красном “опеле-кадете”, судя по всему, на каникулы в Турцию,
а может, и дальше. В те годы, когда молодежь в массовом порядке паковала
рюкзаки и автостопом отправлялась куда-нибудь в сторону Катманду или на поездах
через всю Европу, а нередко и к морю в Турцию, такое было в порядке вещей. В
машине обычный туристический бардак, спальники, продукты, инструменты,
запчасти, шмотки, дорожные карты.
Впрочем, если приглядеться повнимательней, шмоток в машине для двоих, пожалуй,
многовато. Три дешевых армейских вещмешка, целый ворох брюк и рубашек,
спальников тоже явно больше, чем нужно. Но мы, разумеется, готовы все
объяснить. Что-то прихватили на подарки, что-то на случай холодов, да и вещи
все старые, порваться могут. А что, звучит вполне правдоподобно.
Зато чего никакими силами не
объяснить — это зачем нам три лишних заграничных паспорта, припрятанных в
машине. Три зеленых западногерманских паспорта, по одному на Тома и двоих его
друзей. Зелененькие паспорта на имя Тома, Бернда и
Максимилиана, которые въедут в Болгарию вовсе не из Мюнхена, а из разных
районов ГДР — из Тюрингии, из-под Магдебурга, из Лейпцига. Которые, если все
прошло по плану, вот уже двое суток дожидаются нас на черноморском побережье. У
которых паспорта вообще-то есть, но не зеленые,
западногерманские, а синенькие, гэдээровские. Которые
этих трех зеленых паспортов ждут не дождутся, чтобы
завтра же вместе с нами из Болгарии перебраться в Турцию, из диктатуры на
свободу, “за бугор”, в другую Германию.
Мы оба, Буркхард
и я, прекрасно знаем: если эти паспорта найдут, нам и объяснять-то ничего не
придется. Все и так слишком очевидно. Три паспорта не на наши имена, в которых
к тому же уже оттиснуты въездные штемпеля болгарской пограничной службы, хотя
границу мы еще не пересекали. Штемпеля добротные, почти совсем как настоящие —
но только на первый взгляд. На самом деле вырезаны они не ахти
как, да и под ультрафиолетом, если начнут проверять, не засветятся. И заклепки,
которыми закреплены фотографии, чуть толще и грубей стандартных
— потому что сами фотографии подменены.
Зато если паспортов не найдут —
все должно сработать. Тогда мы с Буркхардом покатим
дальше, ночь напролет будем ехать, до самого побережья. Встретимся в
условленном месте с Томом, Берндом и Максимилианом,
отдадим им паспорта, рюкзаки и излишки нашего багажа. И превратим их в наших
земляков, обыкновенных западногерманских ребят, которые надумали из ФРГ
автостопом махнуть в Турцию. Им, правда, придется за одну ночь назубок выучить
свои новые биографии. Вместе с ними мы доедем до турецкой границы, вместе с
ними покинем пределы социалистического лагеря. Это должно произойти завтра, во
второй половине дня, а точнее — около четырех часов. Не раньше, но и не позже.
Ибо завтра — финал. И как раз в
четыре матч будет в самом разгаре.
Воскресенье, 7 июля 1974 года.
Дата выбрана идеально. Завтра в Мюнхене — финальный матч чемпионата мира по
футболу, ФРГ — Голландия. Весь мир прильнет к экранам телевизоров, на худой
конец — к динамикам радиоприемников. И болгарские пограничники тоже. И именно в
этот час какие-то немецкие ребята подъедут к КПП в намерении пересечь границу.
Разумеется, желая попутно узнать, как идет игра: азарт болельщиков должен
перекрыть волнение нарушителей границы. Общая любовь к футболу способна
сблизить самых разных людей и сгладить самые непримиримые противоречия.
У нас все продумано, все до
мелочей. Свести риск к минимуму, а шансы на успех к максимуму — это был главный
принцип всех наших расчетов. У нас за спиной — девять месяцев подготовки, а
перед нами — только эти два КПП: с запада через Югославию шмыгнуть в Болгарию,
а из Болгарии вынырнуть на Востоке, в Турции. Все остальное неважно, все
остальное ерунда. Ибо там, по ту сторону другой болгарской границы, мы, хотя и
будем на Востоке, уже снова окажемся “на Западе”, вырвавшись из
социалистической Болгарии, очутимся в Турции, которая как-никак член НАТО.
Такая вот в нынешнем биполярном мире парадоксальная география.
Граница все ближе. Надвигается
неотвратимо и мучительно медленно.
А если все-таки влипнем? “Пособничество бегству из республики”,
“противозаконная торговля людьми” — таковы “составы” наших преступлений на
юридическом жаргоне ГДР. Что нас ждет — болгарская тюрьма или выдача властям
ГДР? Какая мера наказания? Есть вещи, о которых и не спросишь никого, их только
на себе опробовать надо. Впрочем, в тот же день, 6 июля 1974 года, воскресные
издания западногерманских ежедневных газет сообщают: за пособничество бегству
окружной суд города Шверин приговорил западноберлинца
Петера Штрауха к девяти годам лишения свободы —
наказание необычайно суровое по сравнению с обычными сроками в три, четыре
года, которые чаще всего дают за такое. Газеты в эти месяцы изобилуют
сообщениями о неудавшихся попытках побега и приговорах участникам и пособникам.
Волной судебных процессов и суровых вердиктов власти ГДР пытаются очередной раз
запугать тех своих граждан, кто вознамерился покинуть страну.
Если сцапают нас, то наверняка
арестуют и троих друзей, слепо положившихся на нас, безоглядно вверивших свои
судьбы в наши руки, поставивших на карту все свое будущее. Их-то уж точно
болгары выдадут, а в ГДР мгновенно засудят и посадят. И только если очень
повезет, их, может быть, когда-нибудь выкупят, ибо на самом-то деле
противозаконной торговлей людьми занимается как раз правительство ГДР: за
солидные отступные в твердой валюте оно некоторых политических заключенных
выпускает. До 1989 года руководство ГДР подобным образом продало в ФРГ 33
тысячи своих граждан, заработав на этом 3,4 миллиарда западногерманских марок.
Что ж, хотя бы перспектива выкупа
имеется. Только вот какой ценой?
Спокойно, только спокойно. Мы въезжаем
за ограждение КПП. Югославская сторона не проявляет к нам особого интереса,
зато с тем большим рвением обнаруживает его болгарская. Шлагбаумы, вывески,
пограничники. Действия и процедуры, столь же неминуемые, сколь и непонятные.
Шлагбаумы опустились и спереди, и сзади. Ловушка первый сорт. “Добро пожаловать в Народную Республику Болгарию” — приветствуют
нас на разных языках огромные транспаранты; счастливые рабочие и крестьяне,
запечатленные в едином для всего соцлагеря
железобетонном стиле социалистического реализма, радостно машут нам с поблекших
от солнца и времени плакатов.
Болгарский пограничник
заглядывает в открытое окно нашей машины: бесстрастное лицо, невнятное
приветствие.
— Паспорта, пожалуйста.
Неужели он не видит, что у меня
сердце буквально выпрыгивает из груди? Паспорта переданы в окошко, исчезают
где-то под стойкой. Что там с ними делают? Сверяют по спискам? Может, нас уже
объявили в розыск? Чушь! Не могут они знать, что мы задумали. Стандартные
вопросы. Куда? Зачем? Для проформы. Еще один взгляд в машину. Для проформы. Нам
возвращают паспорта, пограничник взмахом руки пропускает машину. Обычные
туристы, ничего подозрительного, дополнительная проверка не требуется.
Спокойно, только спокойно, мы еще
не совсем въехали. Еще одна остановка, обмен “обязательного минимума” валюты,
наших западных марок на болгарские левы, — по сути, принудительный отъем денег,
а потом еще и покупка талонов на бензин. Трогаемся дальше. Выехали за пределы
КПП. Еще один поворот — и нас уже не видно.
Вопль! Ликующий вопль облегчения,
кулаки молотят по панели приборов, словно мы только что стали чемпионами мира.
Это разрядка неимоверного напряжения. “Прорвались!”
Мы тормозим, тискаем друг друга в
объятиях. И не упомнить, когда мы с братом в последний раз обнимались. Зато
теперь вот эта вновь обретенная близость — она уже навсегда.
Для порядка я на всякий случай
решаю пролистнуть свой паспорт, глянуть на транзитную визу, которую нам только
что проштемпелевали. Открываю, и в тот же миг понимаю: все зазря!
Все зазря! Все наши ухищрения,
вся столь безупречно спланированная “операция” — всё псу под хвост! Кранты. Полная хана.
— Эти гады
поменяли цвета! — ору я в бессильной ярости. — Ты только посмотри!
Не веря себе, мы таращимся в наши
паспорта. Да, вот они, два болгарских въездных штемпеля, знакомый прямоугольный
формат, все строчки на месте, и число сегодняшнее. Но: левая половина
прямоугольника зеленая, правая красная. А за две недели до этого, когда мы
совершали последний контрольный въезд, цвета, как и во все предыдущие разы,
были другие: верхняя половина голубая, нижняя лиловая. В точности как в тех
трех паспортах, что припрятаны у нас между автомобильными картами и которые
теперь ни на что не годятся. Все остальное в полном ажуре: те же страницы, то
же место в паспорте, та же структура самого штемпеля, сегодняшнее число и даже
приписка шариковой ручкой на кириллице: “автостоп”. Все как надо — кроме цвета
штемпеля. Хана. Полная хана.
(Далее см. бумажную версию.)