Перевод с китайского Александра Дадыко
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2015
Ли Би-хуа
Переулок
Чаочжоу — женщина, которая ела
маринованных гусей
ПРО нас решили снять сюжет для кулинарной передачи и раскрыть
секрет маринада, которым мы славимся вот уже сорок семь лет. Наши маринованные
гуси известны на весь Гонконг. Горожане говорят, что все дело в соусе, который
мы настаиваем в специальном чане. Это верно: гусей мы маринуем в огромном чане
— высотой в половину человеческого роста. За все время существования нашего
кафе в нем побывали сотни тысяч гусей, насыщаясь густым ароматным маринадом.
Маринад покрывает тончайшая пленка, которая оберегает его тайну все эти годы.
Изо дня в день в чане томится птица, отдавая свои соки, и обретает в нем второе
рождение — и каждый раз результат превосходит предыдущий: маринованный гусь
получается все сочнее и ароматнее. Поэтому мы никогда не меняем маринад; он —
“сердце” нашего заведения.
Секрет
маринада был передан моему отцу дедом, сейчас же перешел к моей матери. Перед
началом съемок ведущий подошел к ней, чтобы обсудить детали предстоящего
интервью:
—
Госпожа Чэнь Люцин, — начал
он, — благодарим вас за то, что согласились принять участие в нашей программе.
—
Нет, — прервала его мать, — зовите меня все же Се, а не Чэнь.
—
Но ведь вы говорили, что расстались с господином Се и теперь ведете дела одна.
У нас уже и сюжет придуман о вас как о единственной женщине, самостоятельно
управляющей рестораном в переулке Чаочжоу.
—
И все же зовите меня Се, — сказала мать. — Мы с мужем еще официально не
развелись.
—
Ну что ж, это не принципиально, — дипломатично уступил ведущий. — В конце
концов, маринад не имеет к семейному положению никакого отношения. В таком
случае сосредоточимся на его секретном рецепте.
—
Никакого “секрета” по большому счету и нет. Конечно, у каждого ресторана есть
свой рецепт, раскрыть который — значит потерять клиента, — мать улыбнулась. —
Одно могу сказать: наши гости довольны, это для нас самое главное.
Используем мы только натуральные
продукты: кассию, перечник, бадьян, фенхель, сирень, амомум,
кемпферию, соевый соус, соус из анчоусов, сахар,
чеснок, мясной бульон, приправы. Добавляем гаоляновой водки и
готовим на долгом огне. Гусь напитывается соусом, а в обмен отдает свой сок —
только так и можно получить наш фирменный маринад. Главное — не экономить на
ингредиентах; их нужно менять каждые три дня, — сказала мать.
Это верно, оставаться должна только
жидкость. Чем она выдержаннее, тем лучше. Хороший маринад
не купить ни за какие деньги.
Вообще-то,
когда нас посетили люди с телевидения, мы уже покинули переулок Чаочжоу, потому что в мае девяносто седьмого управление по
развитию города начало официальную перестройку этой неприметной улочки. С тех
пор весь дух и очарование уличного ресторанчика повыветрились:
канули в небытие хаотичный огонь в жаровнях, терпкий запах приправ,
непринужденный и радостный гам наших прежних гостей, — как будто всего этого
никогда и не было. Мы перебрались в Шанхуань, где
нашли подходящее место и открыли кафе. Все держалось только на моей матери, мне
же тогда было всего семь.
Что
случилось в тот год, когда мне исполнилось семь лет? Из семьи ушел отец — ушел
и не вернулся. Он бросил меня, мать и свое семейное дело — чан с маринадом. Все
в переулке Чаочжоу знали, что отец ушел к любовнице,
живущей на материке, и, хотя соседние рестораны были нашими конкурентами, даже
их владельцы нам сочувствовали.
Когда
отец ушел, мать ничего не сказала, заперлась у себя в комнате и пролежала на
кровати три дня. Выйдя из добровольного заточения, не пролила ни единой слезинки
и, скрипя зубами, вновь взялась за дело. Хотя уличный ресторанчик под открытым
небом — не бог весть что, но и он требует твердой руки — ничего нельзя пускать
на самотек.
Отец
оказался отпетым негодяем — с тех пор от него так и не
было никаких вестей. Однако я восхищалась им, равно как и моя мать. Он мне
запомнился (в семь лет как-никак уже начинаешь что-то подмечать) человеком хоть
и грубым и неотесанным, но не робкого десятка, мне особенно запомнилась
татуировка у него на груди в виде черного ястреба. Не то что родители моих
одноклассников — белые воротнички; и зарплату он получал не по часам — работал бывало круглые сутки.
Наши
гуси пользовались бешеной популярностью: на Новый год, в праздники о том, чтобы
попасть в ресторан, не заказав заранее столик, не могло быть и речи. Да и в
будние дни от клиентов не было отбоя: столы и стулья, что внутри, что снаружи, сдвигались как попало, гости — в испарине, поту, масле —
пировали до утра.
Отец
вставал на рассвете и отправлялся на городской рынок, где покупал
пятьдесят-шестьдесят гусей, жирных, весом по семь-восемь цзиней.
Потом стал выбираться за товаром на материк, говорил, что выходит дешевле, да и
мясо нежнее. Впоследствии его поездки на материк только участились.
Поговаривали, что он содержит любовницу в Шаньтоу.
Говоря по совести, моему отцу содержать никого не требовалось — женщины сами с
радостью готовы были капитулировать. Наши соседки в переулке только и знали,
что глазеть на моего отца,
рубящего гусям головы, да кокетничать с ним: “А-Ян, налей мне побольше твоего восхитительного соуса…” — “Этого в
избытке”, — отвечал отец.
Имя
у него было некрасивое — Се Ян, оно отдавало классическим дыханием земли. Ян —
это от “вскормленный небом”; вот тут в точку — не
припомню, чтобы отец когда-нибудь болел. Наоборот, отчетливо помню его
широченную грудь, черный ястреб на которой, когда отец обезглавливал гусей,
казалось, расправлял крылья, готовый взлететь. Отец был человеком чрезвычайно
мужественным, а улыбка — как у ребенка; это сводило женщин с ума, они так и
ластились к нему, что не могло не укрыться от внимания матери, которая, однако,
никогда не подавала вида. Мне же хотелось изловить жирного таракана и подложить
им, чтобы распугать их всех к чертовой матери.
Вообще,
мать моя тоже была красавицей: раньше, когда она работала продавцом в
супермаркете Даймару, то пользовалась у мужчин
большим успехом, однако у нее были гордость, выдержка и трезвомыслие
— она всегда знала, что ей в конце концов нужно. С
отцом же ее просто свела судьба — а от судьбы, как известно, не убежишь.
Они
познакомились, когда мать была еще совсем молодой. Однажды она отправилась
купаться со своими подругами; когда она отплыла от берега уже достаточно
далеко, ногу ее свело судорогой, и мать начала тонуть. Подруги были слишком
слабы, чтоб помочь ей, но тут, откуда ни возьмись, вынырнул крепкий мужчина и
вытащил ее на берег. Таким образом отец не только спас
мою мать, но после всего случившегося еще на протяжении получаса массировал ей
ноги.
Его
движения были четкими и уверенными, руки точно следовали контурам тела, а
усилие было именно таким, какое должно быть, — не сильным, не слабым — и было
удивительно, как такой могучий мужчина может столь деликатно обращаться с
женской ногой. Под силу такое только человеку, чьи руки изо дня в день касаются
чужой плоти.
—
Никак не думала, что он окажется продавцом маринованных гусей, — вспоминала
мать.
—
Ведь мы даже не были знакомы, а ты лапал меня тогда
битый час.
Отец
смеялся в ответ:
—
Я твой спаситель, а ты не больше, чем гусыня в моих руках.
Мать
раззадоривали эти шутки, и она с кулаками бросалась на отца, а тому было все
равно.
Мать
решила:
—
Ни за кого не пойду, только за Се Яна.
Бабушка
оказалась прозорливей, как и подобает любой матери, — она не слишком одобряла
этот брак, но было уже поздно — что суждено, того не миновать. Так что ко
времени, когда мать забеременела мной, она вышла замуж за Се Яна.
Это
было полностью ее решением, и, когда она, потеряв его, не стала плакаться в
чужую желетку — тоже ее решение. Из чего следует, что
мать моя — женщина незаурядная.
Если
бы не судьба, распорядившаяся подобным образом, то история моей матери могла бы
сложиться иначе. Но ничего не попишешь — однажды попробовав маринованных гусей
отца, она была обречена есть их до скончания дней. И я
тоже.
Отец
был родом из Чаочжоу; закоренелый сторонник
патриархальных устоев, он никогда не посвящал женщин в свои дела: с кем он
заводит дружбу, с кем встречается, — все это моей матери не касалось. Но мать
мою он любил. Еще знаю, что он практиковал боевые искусства — так называемый
Священный кулак: говорят, что человек, постигший эту технику, может обретать
чудесные свойства, так что ни ножи, ни пули не смогут причинить ему вреда.
Пожалуй, больше о моем отце я ничего и не знаю.
Мы
жили в старом доме рядом с нашим рестораном: первый этаж — высокий, два других
— низкие, — типичная древняя конструкция; деревянные лестницы, тусклый свет
ламп. Мы жили на третьем этаже, с которого можно было попасть на крышу.
Расположение нашего жилища было очень выигрышным: стоило только спуститься — и
вот ты уже за прилавком. Дом этот перешел нам по наследству. Крыша примыкала к
комнате, где отец тренировался, — это была его святая святых. Во время
тренировок отец громко кричал, так что у нас в квартире была установлена
специальная звукоизоляция. На крыше он занимался поднятием тяжестей или
акробатикой; когда практиковался в Священном кулаке, то накрепко закрывал
двери, так что нам, женщинам, секреты его тренировок оставались неведомы.
Знаю
только, что каждые дней десять или раз в две недели он “призывал дух
настоятеля”, чтобы не растерять навыков или выйти на новый уровень мастерства.
Помню,
однажды я услышала, как он бранит мать, — никогда прежде я не слышала, чтобы
голос отца был настолько свирепым:
—
Я же говорил тебе не входить без спроса! — кричал отец.
—
Но комната очень грязная и вся пропахла потом, я только хотела прибраться в
ней, — оправдывалась мать.
—
Я и сам могу прибраться! Женщинам здесь делать нечего, — не уступал отец. —
Запомни, никогда не входи в мою комнату без спроса, ни в коем случае не
приближайся к алтарю учителя. Если зайдешь сюда во время месячных, тебе не
поздоровится, так и знай! — И добавлял все тем же загадочным и гневным тоном: —
Твои женские дела будут пострашнее любого заговора! —
так мы узнали, что даже у нашего бесстрашного отца есть свои уязвимые места.
После
этого случая мать больше не совала нос в “увлечение” отца.
(Далее
см. бумажную версию.)