От переводчика

Творчество польского писателя Лео Липского не очень известно за пределами его родины, да и там его начали публиковать лишь после трансформации политического строя в начале 90-х годов прошлого века. До этого Липского печатали (а написал он лишь несколько книг) только в эмигрантских издательствах и не слишком часто. Наверное, это во многом связано с необычностью, инаковостью авторского взгляда на свою эпоху и место маленького человека в ней. Современные исследователи сравнивают прозу Липского, в частности, с творчеством Фердинанда Селина и Фернандо Пессоа. По словам одного из критиков, “наблюдения его столь же фантастичны, сколь фантастичными становятся самые заурядные предметы под микроскопом, а воображение достигает высот кафкианского реализма”.

Лео Липский (настоящая фамилия Липшюц) родился в Цюрихе в еврейской семье. Детство и юность провел в Кракове, учился психологии и философии, пробовал свои силы как поэт и прозаик. С началом Второй мировой войны бежал от немцев во Львов, где был арестован НКВД и отправлен в лагерь на Волге. В 1943 году Липский покидает СССР вместе с армией генерала Андерса[1], в Тегеране заболевает тифом, потом менингитом. Болезни не прошли даром: полупарализованный, Липский остается в Палестине, и его домом до конца жизни становится Израиль. Один — все его близкие погибли во время войны. Паралич прогрессировал, лишал возможности двигаться, говорить. Но он продолжал работать до тех пор, пока был в состоянии печатать одной рукой на машинке или диктовать. Благодаря участию друзей, книги издавались, давая автору средства к существованию. Все им написанное, отмечено печатью одиночества, беспомощности, отчаяния и безнадежности — говоря его словами, “замурованности в собственном теле”.

Микророман “Пётрусь” (так определил жанр книги сам автор) впервые был опубликован в 1960 году. Это своего рода завершение неформальной трилогии: в романе “Неспокойные” (1952) действие происходит в преддверии и предчувствии Второй мировой войны, в цикле рассказов “День и ночь” (1957) герои переживают военный апокалипсис, а в “Пётрусе”, снабженном подзаголовком “Апокриф”, показан мир после конца света — мир людей, лишенных иллюзий, прошедших через мучения и потерю близких, потерю себя как личности. Во многом судьба героя повторяет жизненный путь самого автора. В записках Липского, обнаруженных после его смерти, говорится: “…Через описание индивидуального опыта <…> я хотел показать человека в универсальном смысле этого слова — и его судьбу на земле. Мне хотелось показать деградацию человека. Пётрусь (как и я) увечен физически, выброшен за пределы общественной жизни из-за своей болезни, одиночества, экономической ситуации и эмиграции. Однако я уверен, что эта увечность, униженность, одиночество в более глубоком смысле — нормальный удел человека на земле”.

Одна из ярких особенностей микроромана — его язык. Рваные, незаконченные, как бы в полубреду рождающиеся фразы, перемежающиеся философскими пассажами, скомканные диалоги разгоряченных любовников, подслушанные героем разговоры соседей, вставные новеллы, напоминающие то восточные сказки, то классическую польскую прозу, — все это звучит, как атональная соната, втягивает читателя в поэтическую фантасмагорию послевоенного апокрифа. При этом опубликованный роман шокировал читателя откровенной эротичностью, одержимостью героев сексом. Как написала в 1998 году польский литературовед Ханна Госк в своей монографии о Липском: “Краски, звуки и запахи, оксюмороны и метафоры, густой эротизм и прикосновение к святому — всё в одном абзаце, источающем ауру предательства, обкрадывания природы, искаженного увечьем восприятия мира…”.

Не понятая сразу после опубликования, холодно принятая читателями и критикой книга в наши дни пережила второе рождение. То, что полвека назад казалось авангардистским вызовом, сейчас воспринимается как предвосхищение эстетики постмодернизма. Тема второго и последнего романа Лео Липского — отчаянная попытка человека найти себе место в мире, где его жизнь обесценена почти до нуля, остановиться у той черты, пересечение которой означает разрушение личности.