Перевод Александра Казачкова
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2015
Гора
Высота
горы — тысяча метров. Я решил потихоньку ее съесть. Гора как гора:
растительность, камни, земля, животные и даже люди, которые поднимаются и
спускаются по ее склонам.
Каждое
утро я распластываюсь на ней и принимаюсь жевать первое, что попадется. Так
провожу несколько часов. Домой возвращаюсь разбитый,
занемевшие челюсти сводит. После краткого отдыха сажусь у подъезда и любуюсь
горой в синеватой дали.
Если я
расскажу об этом соседу, он наверняка зальется смехом, а то и примет меня за
безумца. Но я-то знаю, чтó у меня на уме, и
прекрасно вижу, что гора теряет округлость и высоту. Вскоре заговорят о
геологических сдвигах.
Вот она,
моя трагедия: никто не захочет признать, что это я поглотил тысячеметровую
гору.
1957
Путешествие
МНЕ
сорок лет. В этом возрасте любое решение приемлемо. Я решил путешествовать без
устали, пока смерть не призовет меня. Из страны я не уеду, это не имеет смысла.
У нас хорошее шоссе — несколько сот километров. Пейзаж по обе стороны дороги
прелестный. Поскольку расстояния между городами и селениями относительно
невелики, мне не придется ночевать в пути. Поясню: мое путешествие будет
неспешным. Я хочу устроить все таким образом, чтобы в некой точке пути можно
было сойти, поесть, справить прочие человеческие надобности. Денег у меня
много, так что все пойдет, как по-накатанному…
Кстати о
накатанном: путешествие я совершу в детской коляске.
Катить ее будет нянька. Учитывая, что во время прогулки с ребенком нянька
проходит по парку расстояние, равное двадцати кварталам, без признаков
утомления, я расставил вдоль тысячекилометрового шоссе тысячу нянек из расчета,
что двадцать кварталов по пятьдесят метров составляют в сумме километр. Каждая
из этих нянек, одетая не нянькой, а шофером, катит коляску с умеренной
скоростью. Пройдя положенную тысячу метров, она передает коляску няньке,
стоящей в начале следующей тысячи метров, почтительно
приветствует меня и удаляется. Поначалу люди толпились у шоссе, чтобы поглазеть
на меня. Мне пришлось выслушивать разного рода комментарии. Но теперь (вот уже
добрых пять лет, как мой удел — колесить по дороге) им нет до меня дела: в
конце концов я стал, как солнце для дикарей, явлением
природы… Поскольку я обожаю скрипку, то купил вторую коляску, в которой
восседает знаменитый скрипач Х; он услаждает мой слух волшебными мелодиями.
Когда это случается, я расставляю на шоссе десять нянек, которым поручено
катить коляску скрипача. Лишь десять нянек, ведь я не выношу более десяти
километров музыки. А в остальном все идет, как по-накатанному.
Правда, порой устойчивости моей коляски угрожают огромные грузовики,
проносящиеся подобно молниям, и как-то налетевшим потоком воздуха с очередной
няньки даже сорвало часть одежды. Такие мелкие происшествия никак не могут
поколебать моего решения продолжать пожизненный поход. Это путешествие показало
мне, как я заблуждался, ожидая чего-то от жизни. Это путешествие стало
откровением. В то же время я узнал, что не мне одному открылись подобные вещи.
Вчера, проезжая по мосту, а их на шоссе немало, я увидел известного банкира Пепе, сидящего в кастрюле, которая медленно вращалась,
приводимая в движение кухаркой. На следующей стоянке мне сказали, что Пепе, подобно мне, решил провести остаток дней в
круговращательном путешествии. Для этого он подрядил сотни кухарок, которые
сменяются каждые полчаса, с учетом того, что каждая кухарка может приготовить
за это время, не утомляясь, одно блюдо. По воле случая, всякий раз, когда я
проезжаю мимо в моей коляске, Пепе, вращаясь в
кастрюле, обращается ко мне лицом, что побуждает нас церемонно раскланяться.
Наши лица сияют откровенным счастьем.
1956